Страница 13 из 19
Ведь многие старики, оказавшись без чьей-либо поддержки, не просто ведут более трудную жизнь, но испытывают серьезные лишения. Скажем, реже питаются, потому что часто откладывают поход в магазин из-за сопряженных с этим трудностей, или питаются хуже, потому что не в состоянии больше готовить себе пищу, им иногда слишком тяжело даже просто подняться с кровати. Их среда обитания скудеет: нет сил содержать в чистоте и порядке дом; бытовые предметы ломаются, и никто их не ремонтирует и не покупает взамен новые; все приходит в упадок; ветшают полы, стены, окна, инженерные коммуникации. Бытовые проблемы сказываются на состоянии здоровья и могут стать причиной несчастных случаев. Если одинокому человеку станет плохо ночью, ему некого будет позвать на помощь. Даже незначительные происшествия грозят стать очень серьезными, когда ты один: Упав, ты не сумеешь сам подняться, и может пройти много часов, прежде чем кто-то придет на помощь.
В одиночестве множатся страхи. Прежде всего страх перед внешним миром: страх подвергнуться агрессии, насилию, потому что в старости человек чувствует себя более слабым. Дом воспринимается как крепость, надежное укрытие, где можно спокойно быть наедине с самим собой, в особенности, когда человек смущается и стыдится себя самого перед людьми. И все же нередко кажется, что и это укрытие неспособно защитить от опасностей мира, если рядом нет никого, у кого можно попросить о помощи и защите, никого, способного дать чувство защищенности. Многие старики закрываются в доме, чтобы защитить себя, и все же их не покидает чувство ненадежности укрытия, удушающее ощущение враждебности со стороны внешнего мира, соседей, чужаков.
Серджо родом из области Марке. В Риме он поселился на тогдашней окраине, в районе Примавалле, и работал строителем. Встреча с ним произошла, когда он уже был больным стариком, много лет ведущим одинокое существование, в постоянном страхе и подозрительности. Он был убежден, что окружен завистью, чувствовал у себя за спиной перешептывание, сплетни, косые взгляды, ожидал подвохов и происков… Свои скудные сбережения он держал в доме, постоянно перепрятывая, в страхе, что враги, проникнув к нему в дом (а Серджо был у верен, что они делают это, когда он спит или выходит на улицу), найдут их и заберут. Порой он прятал деньги в столь «надежных» местах, что и сам потом был не в состоянии их отыскать. Большую часть времени он проводил в укреплении обороны (заколачивал окна, затыкал все отверстия и щели), в поисках своих вещей и сокрушении по поводу того, что не находил их.
Одиночество заставляет воспринимать других как врагов, от которых надо защищаться. Даже рядовые звуки, доносящиеся из соседних квартир, принимают грозное звучание, становясь подтверждением того, что соседи затевают недоброе, пытаются высадить дверь, сломать стену, пустить в квартиру газ. Серджо, наедине со своими мыслями, трактовал на свой манер ссоры, время от времени случающиеся в каждом доме, неприязненные отношения, каждое брошенное грубое слово, двусмысленное выражение лица у полицейского из квартиры напротив. Очевидно, что тот сговорился с консьержкой и с уголовниками со второго этажа: они хотят украсть у него деньги, а может, даже убить его и забрать себе его квартиру. Он видит, как они следят за ним, когда он ходит на почту за пенсией.
Иногда враждебность, которую старики чувствуют вокруг себя, самая что ни на есть реальная. Кармела жила одна, все более утрачивая связь с реальностью после смерти мужа. Она держала ночью рядом с кроватью палку, убежденная, как и Серджо, что соседи замышляют против нее недоброе. Но этой якобы навязчивой идее было реальное объяснение – неприязнь соседей, в лучшем случае считавших, что она уже не в состоянии жить одна в своем доме. Они говорили, что она путает день с ночью, кричит вслед их детям; неровен час, забудет выключить газ, и тогда все взлетят на воздух; однажды она даже вышла из дома в ночной сорочке… Неоднократно соседи связывались с социальной службой, и та в итоге не нашла лучшего решения, чем помещение в дом престарелых. Кармела интерпретировала это – и она не была далека от истины – как попытку избавиться от нее, «посадив под замок». Кармела знала, за что ее невзлюбили соседи, но не хотела говорить.
Ночь приносит с собой больше страха, заставляет чувствовать себя более беззащитными. Старики часто страдают расстройствами сна, и ночь становится временем страхов и молитв. «Когда я один, мне приходят на ум грустные мысли», – нередко говорят старики. Это справедливо для каждого из нас. Но если рядом никогда нет никого, с кем можно было бы поговорить, кто бы выслушал и утешил, то жалобы, ностальгические воспоминания, угрызения совести, обвинения, тревога о собственном здоровье, чувство пустоты, связанное с мыслью о тех, кого больше нет, страх перед собственным концом становятся почти невыносимым бременем.
В одиночестве даже малейшие неудобства, вроде неисправного крана или потерянной вещицы, оказываются мучительными проблемами.
В одиночестве столь многие привычные действия повседневной жизни будто теряют смысл. Человек начинает спрашивать себя: «Зачем готовить? Для кого? Для себя одной? Не стоит…». Или: «Ради чего утруждаться приводить себя в порядок и одеваться, если я никого не жду?». Перестать следить за собой – первый шаг. Постепенно уходит привычка следить за домом; многие даже ограничивают свое жилое пространство; перестают входить в некоторые комнаты, чтобы не думать об уборке там; со временем некоторые старики ограничивают свое существование несколькими метрами вокруг кровати или у окна.
Одиночество – причина дезориентации и «странного» поведения. Действительно, многочисленные «странности» стариков вызваны одиночеством. Достаточно упомянуть привычку хранить фотографии, сломанную утварь, старую одежду – вещи, имеющие сентиментальную ценность, поскольку напоминают о ком-нибудь или о каком-то счастливом моменте жизни. «Мне с ними не так одиноко», – говорят старики.
Если человек живет в одиночестве, он часто начинает говорить сам с собой, одушевлять предметы, общаться с ними, с животными, с людьми, которых нет рядом или которые уже умерли. Одним словом, создается фантастический мир, населенный теми или иными существами, который зачастую пугает посторонних. По той же самой причине человек привязывается к домашнему животному, иногда на наш суд «чересчур» – разговаривая с ним и обращаясь как с членом семьи. Есть старики, которые наполняют свой дом собаками или кошками и не желают ни в какую расставаться с ними, не смущаясь ни дурным запахом или грязью, ни протестами соседей, потому что эти животные – их единственные друзья и единственный смысл их существования. Порой диалоги ведутся даже с неживыми предметами.
Эгле жила одна, в двух съемных комнатах. Это жилище было настоящим завоеванием ее последних лет: до этого она сменила много домов, но ни один не был для нее по-настоящему своим. Начиная с дома тети, в горной деревушке, где было так мало обитателей, что все были знакомы друг с другом. Она попала туда сиротой и всегда чувствовала себя в том доме гостьей, причем не слишком желанной: ночевала в кухне, а спать ложилась, только переделав все домашние дела. Конечно, в деревне ни у кого из детей не было особых развлечений или игрушек, но у нее в особенности.
Повзрослев, она так и не сумела обзавестись семьей: неудачный брак с мужчиной, который вернулся с войны ожесточенным и озлобленным, а потом ушел и больше не вернулся. Все ее дети умерли в младенчестве, она уехала из деревни в город и остаток жизни провела, растя чужих детей.
В старости она перестала работать и нашла этот домик – впервые в жизни у нее было свое место. Немногочисленная мебель казалась ей прекрасной, комод в спальне она заставила фотографиями покойных детей, кухня у нее блестела, как парадная гостиная, приборы и другую утварь она старалась использовать поменьше, чтобы не испортить. Она получала небольшую пенсию и время от времени еще немного подрабатывала у своих прежних клиентов. Но потом здоровье стало сдавать, она ослабела, и повседневные дела стали даваться ей тяжело. Уборка в доме стала проблемой, сияющая кухня покрылась пылью, выходить за покупками было все тяжелее. Как-то раз она упала и не смогла подняться сама; ей пришлось отлежать в больнице. После того случая она стала все реже выходить из дома. Зрение слабело, случалось надеть грязную юбку, не заметив этого, непослушные ключи не хотели попадать в замочную скважину, уроненные на пол вещи так и не удавалось найти.
Она чувствовала себя все более слабой и одинокой: сколько еще она так протянет? Чтобы успокоить себя, она пыталась отрицать факты: кастрюля не находилась, потому что ее украли соседи, сломанный холодильник менять необязательно, и вообще к чему все эти лекарства? Она же не больна, она всегда была сильной, здоровой женщиной. В доме есть все необходимое, а если чего-то не хватает, так это вина других жильцов, которые желают ей зла. Легко воспользоваться положением одинокой женщины! Но она всем покажет: она не одна!
У Эгле на кровати лежала большая кукла, из тех, что делали в прежние времена, с фарфоровым личиком и в атласном платье с оборками. Она начала обращаться с ней так, словно это ее дочь: заботилась о ней как о маленькой девочке, качала ее, говорила с ней, поила молоком из бутылочки, брала с собой, когда выходила из дома. «Она слишком мала, чтобы оставаться одной!». Она внимательно следила за тем, как «другие» смотрят на нее и на ее «малышку». Всегда настороже.
Эта кукла стала способом перестать быть бедной неприметной старухой, способом привлечь внимание других, что и произошло с людьми из Общины святого Эгидия, которые познакомились с ней на улице, увидев, как она шагает с куклой в руках.
– Как ее зовут?
– Мария…
Так они начали общаться с ней, навещать ее дома, помогать ей в бытовых нуждах, не сильно смущаясь присутствием «Марии».
Однажды кукла упала. «Вы можете мне ее починить?» – спросила Эгле, признавая тем самым, что это не настоящий ребенок. Но, может быть, она всегда это знала. Куклу починили, и она вернулась на кровать в своем атласном платье. Эгле, наконец, обрела семью.