Свой - чужой

Герасименко Анатолий

Свой - чужой

  Хартха подплыл к берегу, нашел место поглубже и лег на воду. Было раннее июльское утро, небо еще не успело набрать дневного жара, и даже из-под воды было видно, какое оно синее. Хартха любил это время, между восходом и полуднем, когда день еще не успел обрасти заботами и усталостью: чистое, свежее время. Солнце грело спину, придонное течение холодило бока, и от этого становилось хорошо и покойно. Нужно было только слегка шевелить хвостом, чтобы оставаться на плаву. Утренний бриз сменился штилем; собирался жаркий день.

Рядом, на мелководье играли человеческие дети. Хартха знал, что видеть его они не могли, а почему не могли - это было его тайной. Дети бросали друг другу большой мяч, месили ногами пену, поднимали брызги. Лагуна была совсем мелкой, и оттого малышня ее любила: только не заплывать за банку, за банкой - глубина, охнуть не успеешь - с головой уйдешь... Банка тянулась вдоль берега, заботливо очерчивая мель. Подводная гряда делила шельф на две неравные части: по одну сторону купались дети, по другую - дно резко ухало вниз, и только Хартхе здесь было мелко: кашалот не утонет там, где человеческий ребенок скроется с головой. Солнце поднималось все выше, и порой Хартха целиком погружался в воду - охладиться - тихонько, стараясь не шуметь, чтобы лучше слышать ребячьи выкрики.

Солнце сдвинулось на четверть утреннего пути, когда Хартха услышал кое-что еще.

Тихая песня сонара пронизала море, отразилась от поверхности воды, от песчаного дна, от тела Хартхи. Сигнал "свой - чужой": приближался Борго. Хартха сипло свистнул, обозначая себя, как положено. Песня смолкла на мгновение, потом снова зазвучала, становясь громче и громче.

Хартха вздохнул.

Борго подплыл к нему, потерся боком - крупный для своих лет подросток. Широкий хвост, большие зубы. Подрастет - красавец будет. Весь в отца.

- Вы чего не с тунцами, господин Хартха? - спросил он весело.

Хартха выпустил маленький фонтан.

- А что с ними сделается, - сказал он.

- Смотрите, - сказал Борго. - У нас за этот сезон уже два стада увели.

- Так то на севере, - лениво возразил Хартха. - Там их люди промышляют. А тут они рыбу не трогают...

- Не трогают, - передразнил Борго. - Сегодня не трогают, завтра - гарпуном в бок. Эх, вот бы мне лодка попалась! Я б им показал!

Хартха, ничего не отвечая, покачался с боку на бок. Борго был сыном самого Патриарха. Из молодых, да ранний... Они немного полежали молча, и волны тихонько оглаживали их бока.

- Вот, - вдруг сказал Хартха. - Слышишь? Опять дети этот звук сделали.

Борго прислушался.

- От них полным-полно звуков, - заметил он. - Я удивляюсь, как вы в этом гаме что-то различаете. И вообще - не дети, а детеныши. Личинки китобоев.

- Нет, ты послушай, - возразил Хартха. - Вот, опять. Ты знаешь, что это такое? Это им весело.

- А, - сказал Борго. - Подумаешь. Дельфины тоже хохотать умеют.

- Дельфины - это дельфины, - сказал Хартха терпеливо. - Они все время хохочут, у них язык такой.

Мяч звонко ударился о воду, и дети закричали, захлопали, засмеялись еще громче...

- Скучно, - заныл Борго, - давайте лучше в море сплаваем, наперегонки. Заодно тунцов поищем, а?

Хартха покосился на него и подумал: "Покой. Не о чем тревожиться. Все будет хорошо, только не надо ничего делать. Покой". Он сосредоточился. "Покой. Ти-ши-на".

Борго запыхтел, помахал хвостом и вдруг сказал:

- Ладно, как знаете. Что-то и меня разморило... сосну-ка я полчасика, никуда эти рыбы не денутся.

Если бы Хартха мог, он бы улыбнулся. Он видел, как это делают люди. Но кашалоты улыбаться не умеют - так же, как и смеяться.

- Господин Хартха, - сонно пропел Борго. - А отчего у вас кожа белая?

- Мама таким родила, - сказал Хартха.

- А на лбу почему пятно?

- Чтоб ты спросил...

Борго хрюкнул, неразборчиво что-то пробормотал, печально вздохнул и принялся ровно, глубоко дышать. 'Покой...' - подумал Хартха.

Он опять слушал голоса детей.

Время шло. День разгорался полуднем, берег наполнялся людьми. Дети ушли, их место заняли взрослые - спустили на воду катамараны, завели скутер, плюющийся водной струей. 'А ведь они совсем, как их дети, смеются, - подумал Хартха. - Интересно, они только в воде так?' Борго проснулся, наговорил кучу глупостей и куда-то уплыл. Хартха, поразмыслив, отправился на поиски стада. Мальчишка ведь прав - со своей стороны. Со стороны того, кто не знает тайну Хартхи. И никогда не узнает. Хартха плыл спокойно и неторопливо - скользил под водой, мягко изгибая хвост, чуть подруливал плавниками, порой поднимался к поверхности, чтобы выпустить скошенный фонтан и вдохнуть новую порцию воздуха. Собственно говоря, ему велели присматривать за Борго - не оставлять одного, беречь пуще сонара и вообще отвечать головой. Но что может случиться с китенком в тихой лагуне? Да и рыбам ничего не грозило. Хартха знал, что найдет стадо там, где оставил - только вот он напрочь забыл, где это 'где'...

Низкий, рокочущий звук прокатился по морю. 'Финвал в беде, - подумал Хартха. Интересно, что там случилось. Они же громобои, их даже акулы боятся...'

Звук повторился - громче и дольше, чем в первый раз. Никакой это не финвал, подумал Хартха потрясенно. Не бывает таких финвалов... Рокот накатывал волнами, от него становилось тошно, и зудела кожа - будто заплыл в красное пятно криля. Страшно становилось от этого звука: был он негромкий, но такой низкий, что пронизывал все тело, отдавался в голове, заставлял содрогаться. Хартха метнулся в сторону, бестолково плыл какое-то время. Рокот сливался в равномерный гул; вода мелко вибрировала. Хартхе стало страшно. Потом - еще страшнее. Наконец, он перестал сдерживаться и закричал изо всех сил: 'Опасность! Опасность! Беда!'

- Вы чего? - испуганно спросил кто-то.

Хартха сконфузился.

- Я это... Гудит, понимаешь.

- Ну-ну, - сказал Борго. Он подплыл ближе, недоверчиво покачивая хвостом. - Опять этот ваш тонкий слух всем на удивление? Я ничего не слышу.

- Да море же трясется! - воскликнул Хартха. - Дно ходуном ходит - потрогай!

Борго нырнул, прижался животом ко дну и долго лежал, не двигаясь.

- Ничего себе, - сказал он, наконец. - Это же... как его...

'Землетрясение', - подумал Хартха. Мать рассказывала - бывает время, когда волны беснуются, острова уходят под воду, а берег становится дном океана. Это Великая Вода встает на сторону китов, неся смерть и разрушение миру китобоев. Мать говорила: мы всегда чувствуем приближение беды, уходим в море, и Великая Вода не трогает нас. Мать говорила: это духи мертвых китов бьются о дно - там, где нашли они смерть в бою с кракенами. Прошлой зимой глубина забрала троих охотников, и мать Хартхи была среди них. Может быть, ее дух породил это землетрясение?

- Стадо, господин Хартха! - воскликнул Борго. - К атоллу надо рыбешку гнать! Волна пойдет - всех погубит.

Хартха посмотрел на него. К атоллу... Всех погубит... У них язык такой...

Надо было спешить.

Они разыскали стадо и погнали его в море. Рыбы тоже чуяли неладное: сновали в воде, трепетали, сталкивались, метались у самой поверхности, темным дождем сыпались вниз. Хартха мысленно повторял раз за разом: "Вперед... Вперед... Сзади - нет еды, нет света... Вперед... Еда впереди...". Когда-то именно так он обнаружил свой дар - целый день гонялся за рыбьим стадом, измучился, устал, и, растеряв окончательно всех подопечных тунцов, подумал в отчаянии: "А ну быстро сюда, твари безмозглые!" Через полминуты рыбы собрались перед ним и застыли в воде, словно длинные капли живого серебра. С этого и началась его тайна. Потом были соплеменники, которые приходили ругать Хартху-мечтателя, Хартху-бездельника - и уходили почему-то в прекрасном расположении духа. Были гарпунщики, у которых прямо из перекрестья прицела пропадал кашалот. Были дети - личинки китобоев - которые резвились рядом с Хартхой и не видели его.