Мать многоликих

У л а. Маму мою похороните! Она там, прямо во дворе лежит!

Д р о в о с е к и. Что, и в деревне так же? Говори, коза, не молчи!

Некоторое время Ула пребывает в нерешительности. Потом кричит.

У л а. Нет больше деревни!

Дровосеки на секунду замирают и тут же принимаются в голос рыдать и колотить руками по воде.

У л а. Похороните всех, понятно?

Дровосеки не отвечают.

Отряд молча возвращается на дорогу и продолжает путь. Видно, что через пару вёрст тракт круто заворачивает вправо, огибая лес, и лишь небольшая дорога тянется вдоль реки в сторону лесопильни. И снова, прямо как давеча в деревне, поднимаются в небо несколько столбов дыма. Только на сей раз дым белый.

Сцена вторая

Дровосеки на реке не соврали – многоликие и впрямь никого не пощадили на лесопильне. Тут и там на центральной улочке, у склада, вокруг сушильных бараков и водяной пильной мельницы лежат мертвецы. Почти подле каждого валяется топор. Мертвых многоликих не видно – наверное, и в этот раз дикари забрали своих павших.

Отряд, сбившись в кучу, прикрывая друг другу спины, неторопливо проходит сквозь лесопильню. Вокруг лесопильни пустое пространство, устроить засаду, в общем, негде, но все равно каждый идёт с оружием наперевес. Ула шагает вместе со всеми, но ежели поблизости оказывается мертвый дровосек, сейчас же бежит к нему и вглядывается в лицо. Она ищет отца.

Вот отряд доходит до двухэтажного сруба, расположенного в самом центе лесопильни; в нем дровосеки обычно отдыхали. Теперь сруб дымится и тихо потрескивает. Дым – густой, белый. Закрытые двери подперты снаружи жердинами. Дерево вокруг окон истыкано стрелами, в траве под окнами валяются тела. В окне второго этажа навалился животом на подоконье голый по пояс мужчина, спина его пронзена стрелой, длинные жилистые руки свисают.

Увидев это, Ула делает несколько шагов к срубу. Замирает, стоит недолго, затем сутуло возвращается к отряду. Глаза ее полны слез, но это слезы ненависти.

Отряд, ни разу не нарушив напряженно-траурного молчания, проходит лесопильню из начала в конец и по узкой утоптанной дороге, ступая по следам многоликих, углубляется в лес.

Ула вдруг замечает под ногами в пыли пуговицу. Ахнув, она поднимает ее и вертит в пальцах. Отряд, остановившись и обступив, выжидающе смотрит на девушку.

У л а. Это пуговица Ониса.

А й г а р с. Твоего брата? Уверена?

У л а. Да. Сама пришивала.

Ула вдруг начинает плакать. Йоварс, видя, что Лирис снова нацелился утешить девушку, порывисто подскакивает к Уле и обнимает за плечи.

Й о в а р с. (Несколько торопливо.) Ну-ну! Мы его обязательно освободим. И его, и Хиру.

У л а. (Пытаясь взять себя в руки.) Да, конечно. Освободим. Да. Я – всё. Уже перестала. (Кладет пуговицу в карман и резко, с силой, вытирает слезы тыльной стороной руки. С трудом улыбается товарищам.) Идёмте.

Отряд без остановок движется сквозь лес до самого заката. По пути Найя подстреливает утку и привязывает к поясу. Чуть погодя Фелита подстреливает бурундука, а Немой, отлучившись ненадолго в сторонку, приносит на острие палки свернувшегося в клубок ежа.

Сцена третья

Глубокий вечер. Отряд разместился на небольшой поляне вокруг костра. Чуть в стороне течет ручеек. Над костром висят два котелка. Фелита и Найя заняты приготовлением ужина: одна потрошит бурундука, другая – ощипывает утку, время от времени поливая ее кипятком, добытым кружкой из котелка. Юлдис, сняв сапоги и сбросив портянки, прогревает ноги; огромные стопы его стерлись на пятках до мяса. Ульга, стоящая в стороне на часах, искоса, с улыбкой поглядывает на босого великана. Видно, что она ждет не дождется, когда Юлдис спалит себе ноги, – вот смеху будет! Лирис копается в своей торбе. Немой собирает поодаль хворост. Айгарс не мигая смотрит в огонь. Ула и Йоварс, сидящие напротив него, смотрят то на одного, то на другого и молчат. Они в отряде новенькие, им неудобно.

Л и р и с. (Не отрываясь от своего занятия.) Слухай, рыбарь, – как там тебя – Йоварс? Поди помоги Немому. На всю ночь топливом запастись надо.

Ю л д и с. Сейчас вообще-то твоя очередь.

Л и р и с. (Хитрым голосом.) Вообще-то я мазь для твоих копыт ищу. Но раз моя очередь…

Ю л д и с. (Встрепенувшись.) Что? Мазь? У тебя разве осталась?

Л и р и с. (Поднимаясь.) Сие мы уже не узнаем, увы!

Ю л д и с. Да брось! Я ж – так, между прочим. Не хочешь – не ходи.

Л и р и с. Поздно, мой друг.

Лирис с довольным видом уходит за хворостом. Поодаль смеется Ульга. Юлдис, посопев немного, встает на четвереньки и ползет к торбе Лириса. Приползши, берет ее в обе руки, садится на задницу, снова придвигает ноги к огню и принимается копаться в торбе.

Тут Ула замечает, что на нее смотрит Найя.

У л а. (Спохватившись.) Тебе помочь?

Н а й я. Будь добра. У меня там (показывает глазами на торбу) крупа. Ссыпь в котелок на… (Запнулась.) А сколько нас стало? (Принимается считать, тыча в товарищей лоснящимся пальцем.) Раз, два, три…

Ф е л и т а. Да девять, девять. (Уле.) На девятерых сыпь. (Опять Найе.) Семеро было, двое прибавилось.

Ю л д и с. Ох, Фелита, Фелита, куриная твоя головушка! Нас было гораздо больше.

Ф е л и т а. А ты, калека, не умничай. Я ведь совсем не про то. Помню всё. Не ты один могилы рыл.

Ю л д и с. Да я ж – так, пошутил. Не дуйся.

У л ь г а. (Издалека.) Она и не собиралась. Грех над убогим потешаться.

Юлдис, перекособочившись, тянется к куче хвороста, берет самую длинную веточку и запускает в Ульгу. Ульга, улыбаясь, встает боком и втягивает голову в плечи. Ветка попадает ей в плечо. Ульга смеется, вслед за ней начинают смеяться Найя и Фелита.

Ю л д и с. Прибью тебя однажды, гусыня!

У л ь г а. Не сомневаюсь! Пока будешь на карачках догонять – со смеху помру. Тем и прикончишь.

Ф е л и т а. (Веселясь.) Не тебя одну.

Ула тем временем ссыпает перловую крупу в котелок, солит и принимается мерно мешать длинной деревянной ложкой. Найя, ощипав утку, разрезает тушку на куски и, швырнув в огонь внутренности, опускает мясо в котелок с кипятком. Потом солит и перчит. Фелита насаживает освежеванного бурундука на жердь и пристраивает около огня, рядом с подпекающимся ежом, которого Немой установил минуть десять назад. По поляне разносится вкусный запах. У всех текут слюнки.

Н а й я. (Уле и Йоварсу.) Радуйтесь! Не каждый день так харчимся. Бывало, одну крапиву хрумкали да водой запивали.

Ф е л и т а. (Сморщившись.) Ой, подруга, и не вспоминай!

Взгляд Улы вдруг останавливается на торбе, куда, уходя из деревни, она побросала много чего съестного – бегала с Йоварсом по дворам и брала всё что видела.

У л а. Совсем забыла!

Она принимается доставать из торбы разные разности: овощи, куски сыра, хлеб. Найя и Фелита в два голоса затягивают обрадованно.

Н а й я__и__Ф е л и т а. О-о-о-о-о!