Страница 77 из 147
Тут все оживились, так как поправить здоровье было бы не лишним этим промозглым утром туманных и винных испарений, и на сотую долю не опустошивших погребов графа. Последовал знакомый стук кубков, в котором Анна – единственная – не участвовала. Перед ней стоял кувшин с родниковой водой, в целебных свойствах которой она уже убедилась этим утром. Арталиэн немного пригубила вина, остальные же с упоением выпили.
– Ну, Уолтер, на столе мечом ты вчера махал почти так же виртуозно, как зачитывал стихи. Впрочем, ты делал это одновременно, сражая невидимых противников мечом и словом, – усмехнулся граф в усы.
Уолтер слегка покраснел, отчаянно пытаясь вспомнить, что же он там зачитывал. Про размахивание мечом он и вовсе позабыл.
– Может быть, я читал Шекспира? – осторожно спросил он.
– Нет, до Шекспира тут и так было много охотников, – граф ухмыльнулся в сторону Чарльза и Фрэнка. – Как и до крепкого вина!
Арталиэн улыбалась. «Где же она была в тот момент?» – подумалось Джону. Сейчас он уже не мог вспомнить, как Арталиэн с Анной пустились в лихой пляс, топая и хлопая. А Уолтер как раз провозглашал стихи.
– А стихи-то мне понравились. Никогда не слышал их раньше, – подмигнул граф. – Ну что же, наполним снова кубки, друзья. Пришло время сказать вам слова прощания и напутствия, ибо вы уезжаете сегодня.
Граф поднялся, хотя его и так было прекрасно видно во главе стола. Вид у него был слегка торжественный, хотя улавливалась в этом и некая грусть. Но ни одна морщинка не выдавала этого, и усы графа не опустились, а так же лихо топорщились к небу. Он подошёл к тому месту, где из стола торчала рукоять и взял её одной рукой, в другой он держал кубок. Тут Джон вдруг отметил про себя, что стол дубовый, кованый, толщина бруса сантиметров двадцать.
– Друзья! – молвил граф грустно, но достойно. – Сегодня настал день вашего отъезда, так запланировала ваша предводительница. Я не могу воспрепятствовать этому, но хочу поблагодарить Бога и вас всех за то, что погостили у меня, разделили со мной скромную трапезу и истинно мужские воинские утехи. – Он перевёл взгляд на женщин. – Да, для воинственного рода Хорнсбари это не только мужская привилегия. Я окончательно уяснил для себя, что моя внучка умеет выбирать себе друзей, и за неё можно более волноваться. Но, кто знает, может быть это наша последняя встреча! – Тут все кроме Арталиэн изобразили лёгкие усмешки и недоверие. Лицо же Арталиэн оставалось непроницаемым, и Джон мельком заметил это. – Поэтому я хочу пожелать вам идти до конца по выбранному пути и никогда не сдаваться. Бейтесь каждый день, бейтесь за каждый свой день так, как будто это последний бой в последний день существования мира! – Граф с силой посмотрел Джону в глаза и приблизил к нему свой кубок. – Я вогнал в этот стол меч, когда принял окончательное решение. Когда понимание пришло ко мне. Я поверил в вас в тот миг и закрепил свою волю в этом дереве. – Множество глаз было устремлено на рукоять, торчавшую из дуба. – Я благословляю вас на ваши великие свершения!
После этих слов послышался прощальный стук кубков. В родовом замке Хорнсбари провожали в дорогу дорогих гостей.
Вечерний поезд вновь мчал их сквозь пустыню мира, но только теперь в обратном направлении – домой в Рибчестер. Путники устали от гостей и обильных застолий, поэтому тихо разошлись по своим купе. Джон снова ехал в купе вдвоём с Уолтером, они молчали. Уставшее тело болело и саднило, но откуда-то сверху спускалась абсолютная ясность, придавая Джону покой. Сбылась его давняя мечта – потренироваться в бою на мечах, в доспехах, и с прочей воинской атрибутикой, чтобы всё было как в древние времена. И в то же время Джон чувствовал, что увозит с собой нечто несравнимо большее, чем один вечер упражнений на мечах. Тёплая волна накрывала тело от макушки, сходя через шею, лёгкие, перетекая во все части тела. И Джон перестал отвлекаться на телесную боль, которая уже почти прекратилась, будучи смытой этой волной. Внезапно мысль пронзила существо юного воина, она струилась вслед за волной, записываясь в каждую клетку тела. Одна мысль, она нарисовала Джону ясную картину несокрушимого человеческого духа, которым в данном случае был граф Годрик. Именно силой духа, а не только силой мышц и умением побеждал он всех во вчерашних поединках. Вся их компания, Союз, даже леди Арталиэн, хотя и верили во что-то, боролись, но противник их был всё-таки воображаемый, не физический, скорее даже просто идеологически-метафизический. Более того, битва зачастую происходила внутри самого человека. И в таком абстрактном сражении всегда можно отступить, спрятаться, прекратить бороться и вообще начать жить обычной жизнью, вкушать все доступные плоды… А вот на настоящем поле боя выхода нет: либо ты победитель, либо твой противник. Здесь впервые родилась у Джона мысль об игрушечности всей их войнушки, журнала, собраний и громких речей. «Что мы можем изменить? Мы просто развлекаем себя и тешимся глупыми надеждами. Если это и можно назвать войной или революцией, то в нынешний век она стала невидимой игрой ума одного человека, которому кажется, что он воюет с внешним миром; на самом же деле, через несколько лет такой «войны» этот борец за дух вдруг с ужасом понимает, что в мире ничего не изменилось, и все страдания его были напрасны, все мечты порушились, а реальность всё так же жестока, и люди так же надевают свои кальсоны по ночам и умирают в неведении, прожив полвека на одном месте, тихо старясь в алкоголическом безумии, незаметно охватывающем усталый, жаждущий уже только покоя мозг… А такие воины как граф более не нужны миру. Хотя, кто знает…»