Страница 63 из 147
– Арталиэн Анориме приветствует тебя! – услышал Джон в ответ и обрадовался. После нового года их компания виделась достаточно редко, – всего дважды на непродолжительные чаепития.
– Тётя Дженни, – воскликнул Джон. – Как я рад слышать Вас!
– Я тоже, Джон. Если хочешь, приходи к нам сегодня. В этот погожий весенний день участники Союза высказывают желание собраться.
– У меня давно есть такое желание, леди Арталиэн. Я непременно буду!
– Замечательно! Если у тебя нет более никаких неотложных дел, то мы уже ждём тебя начиная с этой минуты.
Джон вышел на улицу. Ощущение вечного, непреходящего, постоянно юного утра было разлито в воздухе. И зенитное солнце, и обжигающее своей нерукотворной синевой небо, и этот весенний воздух, – всё это не просто кружило голову и уносило мысли прочь к просыпающимся лугам и набухающим почкам, к любовной песне соловья и ещё выше, туда где нет забот и печалей, где лишь свет, любовь и первозданная чистота. Нет, не звенящую песнь жаворонка слышал во всём этом Джон, но колокольный звон, набат, безмолвный крик о помощи, о том, что всё прекрасное нуждается в защите, но жаждет любви, ибо без любви теряется изначальная сущность всего. В эти нереальные моменты короткой вспышки озарения, пронзившей Джона молнией вселенского знания, он ясно узрел вдруг всю скорбь, неумолимую, бездонную печаль пропасти, лежащей между ним, и таким близким, но недостижимым миром прекрасного вокруг него.
«Я никогда не растворюсь во всём этом, не смогу соединиться и стать единым целым, – так чтобы моя любовь к миру стала полной. Моя любовь отныне – это две составляющие – великая радость знания и понимания, и равнозначно великая скорбь от невозможности слиться с этим знанием. Нас разделяет Мост. И мне нужно стремиться к другому его концу… А пока меня ждут мои друзья!». И он, словно скинув хомут новых открытий, улыбнулся почти беспечно и бодро зашагал к дому Арталиэн.
Наконец, вся команда в сборе, зал Анны на втором этаже распахнут и манит своим завсегдашним уютом. Когда видишь всех друзей через пару месяцев затворничества, понимаешь, чувствуешь в людях какую-то неуловимую перемену. Но что именно изменилось – сразу сказать не можешь. Быть может, это под силу заметить художнику или опытному физиономисту, который сразу подметит пару мелких морщин. Джон обозревал все эти лица, которые были обращены сейчас к леди Арталиэн. Наконец, и он перевёл взгляд на неё. И обнаружил, что пропустил начало собрания. Арталиэн говорила:
– Перед вами пробный макет нашего журнала.
Перед собравшимися предстала обложка, на которой эльфийская дева в длинном белоснежном одеянии брела среди полей и цветов.
«Почти библейская картина», – подумалось Джону.
– Эта леди – вне всякого сомнения – леди Арталиэн! – пошутил вслух Уолтер.
– Далее следует вступительная статья, которую Анна всё-таки закончила, а я добавила пару слов. – Арталиэн перевернула страницу. – Несколько наших с Анной картин и рисунков, стихи Чарльза, пара сочинений Уолтера и свободное место для тебя, Джон. Ты ещё не предлагал свой материал для журнала. Джон?
– У меня есть несколько стихотворений, но, право, я не знаю, как можно помещать их рядом с такими грандами…
– Джон, искусство – это высшая свобода, – слегка нравоучительно произнесла Арталиэн. – Если в этом журнале печатать только, как ты изволил выразиться, «грандов», то грош цена такому изданию. Это же строгая упорядоченность, продуманность, тотальный контроль, ещё один винтик Системы.
– Я принесу пару стихотворений, – сказал Джон, и внезапно лицо его осветилось. – Но сейчас я хотел бы кое-что поведать Совету.
И Джон вкратце, не слишком отвлекаясь на мелочи, рассказал всем о своём видении Моста в Вечность, о Проводниках, об открытых им только что двух составляющих собственного «я». Заканчивая говорить, Джон заметил, как дёрнулись уголки губ обычно беспристрастной Арталиэн («неужели смеётся?» – мелькнуло у Джона). Огонёк вспыхнул в её глазах и она молвила с чувством: