Страница 49 из 147
Отец дяди Чарльза, Френсис, был моряком английского торгового флота. Окончив морское училище после войны, он сразу пошёл во флот. Плавал в дальние страны, повидал мир, но больше всего он всё-таки любил море. Море, где ты в прямом смысле отрываешься от земли, оказываешься вдалеке от шумных городов и повседневных забот, в окружении бескрайних водных гладей и звездных ночей, проводимых в мечтаниях… Но Френсис не мог полностью отдаваться любимому делу – дома его ждала жена и маленький сын. Пока он по несколько месяцев бывал в море, Мария растила сына одна. Времена были тяжёлые, ей приходилось много работать, поэтому маленький Чарльз зачастую был предоставлен самому себе. Он уже в три года был сознательным ребёнком, и мать не боялась оставлять его одного. К тому же, к ним часто заходила соседка – проведать её баловня Чарльза, которого очень любила. Здоровье матери было неважным, она часто болела, но работала не жалея себя, не задумываясь о том, что ей пора бы серьёзно заняться собственным лечением. Но жизнь не позволяла ей подумать о себе, лишь ближе к ночи выдавались редкие свободные минуты, когда Чарльз уже сладко спал. Но и в эти минуты она не могла расслабиться, постоянно думая о завтрашнем дне и о том, как прокормить свою семью. У неё развилась быстро прогрессирующая болезнь, Мария слегла. За ними двоими теперь ухаживала соседка. Чарльз понимал, что происходит что-то не то, но, конечно, не мог ещё осознать, насколько безнадёжно больна его мать. Она едва дожила до возвращения Френсиса из очередного плавания. Мария умерла, когда Чарльзу едва исполнилось четыре года. Отцу пришлось уйти с корабля и устроиться работать судовым механиком, чтобы быть поближе к дому. Вечерами он подрабатывал в порту грузчиком. Прошло несколько лет, в течение которых Чарльз получил начальное образование, а на дворе стояло начало шестидесятых годов. Отец всё также помногу работал, приходя поздно вечером. Чарльз был предоставлен самому себе. В это время, лет в семь или восемь, он впервые заинтересовался музыкой. У них в доме появился радиоприёмник – и это было событием! Именно по радио Чарльз впервые услышал рок-н-ролл – записи Элвиса, Чака Берри, Литтл Ричарда. И они сразили его наповал! Нельзя сказать, что он понял что-то из текстов песен, пусть и в простых большинстве своём, но было что-то такое в этой музыке, от чего хотелось просто бегать и прыгать, выплёскивать нерастраченную энергию молодости. И, хотя рок-н-ролл был не первой музыкой, с которой познакомился Чарльз, именно он сразил его своим диким ритмом, драйвом, чем-то запредельным, ещё не укладывающимся в детском сознании. Отец привозил из своих путешествий американские джазовые пластинки, но они никогда не трогали Чарльза, под них ему хотелось либо тихонько выть, либо просто спать. Ни тогда, ни гораздо позже он так и не смог понять этой музыки для снобствующих интеллектуалов в пиджаках. Рок-н-ролл нёс в себе совсем другое начало и другую энергетику. Это была музыка нового поколения. Поколения, почувствовавшего, наконец, свою, кровную музыку, отражающую его интересы и потребности. Однако, всё это было, «там», за океаном. Здесь же, в тихой до поры до времени Англии, в Ливерпуле, Чарльз слушал радио и пропускал через себя эту новую музыку, принимая её сердцем, мечтая о чём-то своём. Потом, году в 58-м – 60-м, наступило некоторое затишье. Настоящий бунтарский рок-н-ролл начали потихоньку подменять слащавыми белыми исполнителями вроде Перри Комо и Фрэнка Синатры. Джон на время отошёл от пристрастия к музыке, проводя больше времени в компании отца, слушая его рассказы о морских приключениях, далёких странах и океанах. Френсис был несказанно рад этой заинтересованности сына, так как хотел, чтобы сын пошёл по его стопам. Он мечтал, чтобы Чарльз, его сын, так же как и он стал моряком. Однако, судьба Чарльза сложилась не так однозначно, как хотелось бы его отцу. Поначалу он внимал рассказам отца и даже просил сводить его на корабль, интересовался различными тонкостями корабельного дела. Но потом грянул 63-й год. Год, когда Чарльз, включив однажды утром радио, услышал «Please Please Me»[1]. Ему только-только исполнилось двенадцать, но он уже окреп и сформировался, это был уже не тот юнец, что несколько лет назад бессознательно раскачивался в такт рок-н-роллу. Совершенно новое звучание и особенно голос поразили его, вывели его из себя, перевернули полностью. Чарльз всеми силами старался побольше узнать о таинственных «Битлз». Но «таинственными» после этого они пробыли очень недолго: вскоре о них заговорили везде, во всех дворах, магазинах, на улице, в школе, – да во всём мире! Не было человека, который не слышал бы хоть что-то о «Битлз». И Чарльз был в числе первых, кто сразу же обратил на них внимание. Они открыли ему глаза на что-то доселе неведомое, большое, прекрасное. На то, что просто невозможно объять, настолько оно было велико. Простые парни из рабочих семей, такие же как он, Чарльз, творили что-то невообразимое. Чарльз вдруг понял, что эти четыре парня, такие же, в сущности, как он, не имея ни музыкального образования, ни денег, не являясь сыновьями влиятельных или состоятельных людей, смогли сотворить нечто божественное, приближенное к чему-то такому, чему нет точного описания ни на одном из земных языков. Ведь он, Чарльз, из рабочей семьи, терпел всяческие лишения, рано лишился матери, – казалось, он обречён на вечное прозябание в рабочем классе, постоянную нехватку денег, тяжёлую работу на заводе. Но «Битлз» показали, что мир, по крайней мере свой, можно весьма успешно изменить, причём своими же руками. Конечно, Чарльз тогда не задавался вопросом об их гениальности, и уж тем более об её природе. Было вполне достаточно того, что делали эти парни. И в Чарльзе начало что-то зарождаться. Впервые в жизни он почувствовал некий настоящий интерес, не сравнимый с детскими мечтами о море. Он тоже возжелал выучиться играть на гитаре – также как его кумиры – Джон Леннон и Пол МакКартни. Но играть было не на чем. Вот с этой просьбой он вскоре и обратился к отцу. К тому времени Френсис, продолжая много работать, успел скопить некоторое количество денег. И он не отказал сыну, видя как его парень загорелся этой идеей. Через два месяца у Чарльза появилась его первая акустическая гитара и самоучитель игры в придачу. Он днями и ночами разучивал аккорды, стирая пальцы в кровь, пытался запомнить и подобрать чудесные песни «Битлз». И через некоторое время у него стало что-то получаться, чему Френсис был немало удивлён. Он-то считал, что у его сына, истинного потомственного моряка, не может быть никакой любви к музыке, разве что к распеванию бравых морских песен за корабельным штурвалом – занятие, достойное закалённых под всеми солёными ветрами морских волков! Но он не мешал сыну, наоборот, всячески одобрял его начинания, просил сыграть что-нибудь, исполнить ту или иную новую песню. Да и нельзя было не признать тот факт, что Чарльз действительно делал успехи в овладении гитарой. Сам Френсис относился к новой музыке довольно ровно, также как и к джазу немного ранее. Он был человеком старой закалки, для которого главный жизненный приоритет – семья и дети. Но кроме Чарльза у него никого не было, поэтому он в нём души не чаял, проявляя максимум заботы и внимания. Хотя, у Чарльза уже наступил возраст, когда вовсю стремятся освободиться от родительской опёки и быть «взрослыми». Юности вообще присуще прельщаться на «прелести» взрослой жизни, в то время как эта взрослая жизнь ни что иное как бесчувственное, циничное существование с тоннами проблем. Вот когда хочется обратно, в беззаботную молодость, куда-нибудь в первые 16-20 лет жизни! А может и в более юные времена. Но пока Чарльз как раз был в том возрасте, когда во всём бессознательно подражают взрослым – парни пытаются надевать отцовские рубашки, девочки красят губы маминой помадой. Чарльз же во всём подражал битлам. К слову, они были ему как старшие братья – разница в возрасте составляла лет десять. Он начал отращивать волосы, пытаясь сделать такую же причёску, копировал их речевые интонации, манеру держаться в обществе, стоять с гитарой на сцене. Лучше всего у него выходил ливерпульский акцент – ведь он сам был ливерпульцем, сыном моряка, как Джон Леннон!