Страница 11 из 19
Капитанская рука упала, и реверс победительницы сошелся с похожим на испуганно выставленные кулачки тылом соперницы. Но. Одновременно с откидыванием назад Калинка распрямила ноги, тело выстрелило и в полете целиком обрушилось на высокую девушку.
Бывшая победительница качнулась под прилетевшей тяжестью, в поисках равновесия одна ступня сдвинулась вперед.
– Калинка! – заорали пираты.
Высокую удалили, ее место заняла другая – пухленькая и до безобразия прыщавая, с короткими коричневыми кучеряшками, круглым лицом и близко посаженными глазками. Талия у девицы практически отсутствовала, пышный зад после оголения тоже оказался прыщавым. Симпатии зрителей единогласно остались на стороне предыдущей победительницы. Оно и понятно, мужики есть мужики, а мужикам бы только хлеба и зрелищ, как правильно сформулировали товарищи древние римляне. Хлеб ушкурники заработали (то есть, с человеческими жертвами отобрали у более слабых) сами, а Калинка обеспечивала зрелищем. Причем предоставляла его больше, чем конкурентка, несмотря на несоразмерность объемов. Зрелище – оно не в объемах.
– Ка-ли-нка! Ка-ли-нка! – скандировали зрители.
Девушка расцвела. Морщинки на лице вновь превратились в лучики, хлипкие плечи с гордостью распрямились. Прежде, чем занять место у черты, Калинка несколько раз прошлась взад-вперед перед восторженной толпой, ее лицо сияло, руки победно несли задранную одежонку. Наконец, спины противниц обернулись друг к другу, и нагнувшиеся в противоположные стороны тела словно поклонились зрителям. Узкий боевой таран Калинки мог утонуть в приветливо распахнувшихся объятиях второго, что больше походил на могучую крепость. Боковые крепостные башни посмеивались, глядя на явившегося досаждать несерьезного супостата, и готовились поглотить с потрохами. Одно дело, когда таран бьет в ворота крепости, но если ворота одновременно бьют по тарану…
– Начали!
От веса соперницы Калинку сдуло, как тростинку ураганом.
– Рано! – заорали откуда-то сбоку, а другие подхватили. – Она до сигнала начала! Победа не зачитывается! Штраф!
Был фальстарт или нет, не знаю. Не заметил. Противоречить толпе себе дороже. Проигравшая придерживалась того же мнения и застыла в ожидании приговора.
Фантазией пираты не блистали.
– Долой тряпки и штрафной круг!
Все повторилось. Пышные формы пронеслись мимо, их подхлестывала сороконожка рук (сорокоручка?), а липкая паутина взглядов тянулась сзади, как хвост за кометой. Пираты ревели и пихались не хуже соперниц, прыщи уже не смущали. Смачный звон ладоней по живому барабану напоминал скоротечный бой с применением автоматического оружия. Эти «аплодисменты» перекрывали гогот, одна пятерня попадала по еще не убранной другой, кто-то использовал сразу обе руки и радовался, если хоть одна достигала цели. Болтанка присыпанного кунжутом белого студня у большинства вызвала обильное слюноотделение. Аппетит разыгрался, тон и громкость выкриков все повышались, радостный смех давно превратился в ржание.
Оставленная без внимания Калинка даже погрустнела. Прыщавая кудряшка затмила ее. Посыпались предложения:
– Еще! Приз зрительских симпатий! Круг почета!
Пугливый взгляд метнулся по сторонам, и достигшая валявшейся одежды пышка не рискнула перечить. Второй круг она совершила чуть медленнее, давая пиратам возможность посмаковать ощущения. О Калинке забыли.
– Снова не твой тип? – Сосед только что с душой вмазал второй раз по колыхавшемуся средоточию соблазна. Его лицо лоснилось от удовольствия, но глаза теперь сверлили меня на предмет засланности или чего похуже. – Может, ты не зря с Венцемиром на одном челне обретался?
– Да, тип снова не мой, а нехорошие намеки, пожалуйста, прекратите, иначе мне придется как-нибудь придушить вас ночью, когда никто не увидит.
Сосед отшатнулся, затем мясистые губы искривились в заискивающе-опасной ухмылке, словно у загнанного в угол зверя, который может и подружиться, и порвать на куски:
– Малец, насчет Венцемира прости, забираю слова обратно.
Видимо, эта тема здесь запретна для шуток. Учтем. В моем прежнем мире она стала чуть ли не главной для большинства юмористов, если их можно назвать этим гордым титулом. Мне, например, некомфортно употреблять это слово по отношению к людям, чье творчество не поднимается выше пояса. В том числе уровнем. Тем ценнее исключения.
Сосед прибавил:
– Но и ты не прав, нельзя так со своими, если ты свой.
Бугристый нос обидчиво взвился, широкие ноздри раздулись. Рядом с рослым детиной я выглядел совсем пацаном.
– Тоже забираю слова обратно. Прости.
– Без претензий?
– Без.
Борода соседа вновь обратилась к волнующим сметанным берегам.
– Прости, но не понимаю тебя. Разве тебе ее не хочется?
– Ее? – Я поглядел на доступное всем ветрам, взорам и рукам чувственное великолепие. – Нет.
– Потому что неправильно смотришь на вещи. Возбуждает не тело, а желание его получить.
– Ее хотят получить слишком многие.
– И получат. – Сосед хитро сощурился.
– Вот-вот. Не люблю толпу, толпа всегда в проигрыше. Я единоличник. Люблю стоять в стороне и брать лучшее.
– Лучшее берет капитан, – напомнил сосед.
– Я неправильно выразился. Не лучшее из доступного, а недоступное.
– Совсем заговорился, парень. Недоступное не берут, потому что – недоступное.
– Тогда скажу так: недоступное пониманию тех, кто обожает доступное.
Сосед пожал плечами:
– И все же больше тянет к доступным, чем к привлекательным, это природа.
Бесцельно-глупый треп о бабах плавно перетек в нечто серьезное, если не сказать философское. Это понравилось обоим.
– Важно не куда тянет, – ответил я, – а куда идем.
На меня поднялись внимательные глаза:
– Тебя, кажется, Чапой кличут?
– Кличут, а что?
– Ядрей, – представился сосед.
Состоялось торжественное пожатие рук. Моя чуть не хрустнула, вымученная улыбка с трудом удержалась на губах. Хотя щеки уже задрожали. Еще секунда…
Тиски разжались до того, как из глаз хлынуло.
– Ты слишком остер на язык, – по-дружески сообщил Ядрей, – и чересчур категоричен. Это нормальное свойство юности, но не перебарщивай. Сейчас тебе дают возможность отдохнуть и развеяться. Прими с благодарностью, не выкаблучивайся. А если думаешь по-другому, хотя бы скрывай, здесь этого не любят. Характер – это оружие, главное – не стрелять по своим. Усёк?
После моего кивка разговор прервался, его перекрыл шум происходящего.
Следующая участница не успела встать, а ликующий ор затмил предыдущие. Не девушка, а загляденье. Как только попала в этом бедлам. Ноги от ушей, золотые пряди до талии, сама талия едва просматривается и непонятно как не переламывается под грузом нависших цистерн с молоком. Глаза оленьи, а выпуклости, когда открылись, даже на миг установили тишину. И плевать всем, что лужайка не скошена, кого это волнует, если остальное зашкаливает? Красота затмила необычность.
– Как звать?
– Голуба.
– Го-лу-ба! Го-лу-ба!
Преходяща слава людская.
– Начали!
Калинка постаралась, но потуги совершить прежний кульбит натолкнулись на раздражение зрителей.
– Куда всем телом?! Пихаться надо, а не прыгать. Штраф!
– Но я же… – чуть не заплакала девушка.
– И еще один – за возражения! Два круга!
Из князи – в грязи. Тонкие руки опустошенно стянули рубище, злой свист погнал ее вдоль потянувшихся рук, как цирковую лошадь по арене.
Следы от прежних ударов покрывали тело Калинки не только на ягодицах. Полосы проходили по животу, по груди и даже по шее. Будто ее с самосвала свинцовыми трубами завалило. Но явно не трубами.
Недавняя звезда сезона померкла, ее взгляд вновь молил о пощаде и помощи. В уничижительной позе девушка промчалась вдоль вереницы не особо усердствующих шлагбаумов: ухватить почти не за что, разве что вразумить на дорожку, что и сделало большинство. На Калинку сыпались не флиртующе-любовные шлепки удовольствия, а удары. Кто-то пихнул кулаком. Девушку опрокинуло, и она полетела грудью в землю прямо передо мной.