Страница 10 из 19
– Подолы задерите! – злорадно объяснили зрители.
Руки ближайших надсмотрщиков потянулись к хлыстам.
Вспомнилось недавно сказанное: «Женщина может взять нож и убить врага, пусть и ценой жизни. А кто свой зад ценит выше остального, тот не человек, а вещь». Имевших волю взять нож здесь не было, они либо успешно сбежали, либо не дожили до позора. Остались только согласившиеся, что теперь они – вещи.
Девушки вновь заняли позицию, пальцы поспешно подтягивали низы облезлых хламид. Поднятые до середины бедер подобия платьев на миг остановились, но дружный рев заставил продолжить. Девушек подстегивал свист, периодически на них лились раздражение и угрозы. Зрители успокоились, лишь когда ворох матерчатых складок оказался почти на талии, а придерживавшие руки напомнили боковины буквы Ф.
– Выше! – еще кричал кто-то, но остальные уже замерли в ожидании батла.
Оголение не прошло даром, соперницы съежились, превратившись в торчавшие лохмотьями несвежие грибы на ножках. Женские ноги, в другое время привлекавшие взор, вызывали жалость, окаменевшие ягодицы – стыд.
У пиратов они вызвали довольный плотоядный смех.
– Приготовиться! – Рука Урвана взлетела к небо.
Глядя в землю, высокая и коренастая напружинились.
– Начали!
Звонкий шлепок ударил по ушам одновременно с разнесшимся восторгом пиратов. На этот раз высокая заранее откинулась назад, это помогло. Коренастая покачнулась, всплеснула руками, лохмотья вновь упали на бедра.
– У-у! – взвыли ушкурники. – Штраф!
Они могли сделать с жертвами что угодно, пленники пусть не назывались рабами, но были ими. А что полагалось рабу, который провинился?
– Какой штраф? – пролепетала коренастая.
Перед ней колыхалось море разгоряченных разбойничьих рож, в глазах после долгого похода читалось единственное желание. Девушка побелела.
Урван поднял руку и, когда шум утих, объявил:
– Напоминаю: вечер только начался, еще вся ночь впереди, советую не торопиться. Какие предложения насчет штрафа?
– Пусть теперь вообще без всего ходит! – крикнули из толпы.
Под хохот зрителей проигравшая едва ли не с радостью стянула хламиду и попыталась юркнуть к сидящим в ожидании участи.
– Нет! – взвопили пираты. – Штрафной круг! Да брось же ты тряпку!
Видавшая виды одежонка полетела в траву. Коренастая, еще больше сжимаясь и прикрываясь ладонями, побежала вдоль зрителей. Придерживаемые белые мячики подпрыгивали, ноги переставлялись смешно и нелепо, словно у маленького ребенка. В стране башен я совсем забыл, что женщины, если они не воины и не спортсменки, бегают именно так. Матово светившиеся половинки крепкого зада поочередно вскидывались-опадали-переваливались, будто внутри что-то перетиралось или пережевывалось. Это было забавно и одновременно уныло-скабрезно, вызывало желание прикрыть или полностью прекратить издевательство, но в моей власти оставалось лишь неучастие. Повлиять я не мог, а то, что мог, принесет вред вместо пользы. Я уже все просчитал, и вывод неутешителен. Надо молчать и ждать случая, когда лезть на рожон окажется просто необходимо. Не раньше.
Но и не позже.
Как бы не ошибиться в выборе момента.
Бегунья завершала круг, отовсюду к ней тянулись руки, подбадривающие шлепки слились в один нескончаемый.
Мой сосед тоже чувственно приложился, затем лицо поднялось с удивлением, граничившим с недоверием:
– А ты чего?
– Мне достаточно зрелища.
Не хотелось говорить на эту тему. Но пришлось. Поползав по белокожей бегунье, ледяные глазки соседа переместились на меня и стали ковыряться в поисках крамолы.
– Кто ссыт, тот гибнет, – заявил он, прощупывая на слабость духа.
– Знаю. Но я не нарушаю правил, просто живу по своим.
– Выделяться нехорошо, – сообщил собеседник, на губах застряла ухмылка ожидания: что отвечу на такое обвинение?
– Не выделяться еще хуже.
Зря я так. Мужика зацепило.
– Великий волк дарит отдохновение глазам и телам, грех этим не пользоваться. – Голова соседа покачалась с сомнением, лицо обратилось в стальную маску. – Не принимаешь дар Великого волка?
– Мне нравится другой тип женщин.
Меня смерил взгляд, сказавший все о моем возрасте и о глупости, которой один шаг до невменяемости.
– Женщины делятся на два типа: наших и чужих, – надменно проинформировал сосед. – Здесь все наши, а все чужие не здесь. Гляди, не прогадай, малец. Великий волк не любит инакомыслящих, он лишает их покровительства.
Плевать мне на Великого волка с высокой мачты. Я смотрел на Любу, а она – на завершившую позорный круг бегунью, которая, наконец, подняла одежду и упокоилась среди прочих сидевших девушек. Одеться проигравшей не разрешили, и единственное белое пятно среди серых невольно цепляло взгляд.
И все-таки взор упорно сползал на Любу. Сидя ко мне полубоком, она не оборачивалась и никак не давала понять, что узнала. На ее месте я поступил бы так же. Чего ждать от человека, который бросил тебя, а затем объявился среди душегубов-разбойников? Но хоть бы ухом повела. Неужели не понимает, что я – единственное спасение? Пусть бросил, пусть сволочь и негодяй, как она считает, но никто другой сейчас не поможет!
Или просто не узнала?
Сейчас, когда даже дозорные смотрели не туда, куда обязаны, появилась реальная возможность бежать. Можно просто отойти, вроде как в кустики. Все отвлечены зрелищем. Возможно, за мной даже не побегут. Ну, выстрелят разок-другой. Не факт, что попадут. Но… Люба. Я должен для нее что-то сделать.
Состязание продолжалось. На середину вышла тоненькая девушка. Среди прочих, кого оставили для забав, она выглядела самой убогой, забитой и худосочной. Темные волосы растрепались, тощие ножки дрожали, плаксивое личико с ужасом и мольбой вглядывалось в окружающих: «За что вы со мной так? Пощадите!»
Угодливый страдальческий взор встретился с моим.
«Ну, пожалуйста! – просили девичьи глаза. – Сделай что-нибудь, прекрати это унизительное издевательство! Я отблагодарю!»
Пришлось срочно посмотреть в сторону. Похоже, она из убегайцев. Или из такой бедноты, которой я не встречал в Зырянке. Ее бы накормить, отмыть да приодеть…
Новая участница заняла место напротив спины победительницы, подол послушно вздернулся. Там, где у других примято курчавилось, открылась гладкая кожа.
– О-о! – одобрительно загудел разворошенный открытием шмелиный рой. – Как звать?
– Калинка.
– Давай, Калинка! Сделай ее!
От последнего выражения пахнуло далеким домом. Им откуда только не пахло, устал реагировать. Каждый раз находились вполне внятные объяснения и причины местного значения. Начну выяснять – опять влипну в неприятности. Даже рыпаться не буду. Если среди пиратов обнаружится кто-то из портальных чертей, он уже настолько опиратился, что даже разговаривать с таким не хочу.
Но присматриваться и прислушиваться буду. Чем черт не шутит?
Мысли витали далеко, а взгляд со всеми упирался в Калинку, которая готовилась к поединку. Вполне созревший возраст не позволял сомневаться, что она бреется. Простонародное имя, больше похожее на прозвище, и рыскающий в поисках покровителя взор намекали на неблагополучное прошлое – даже в лучшие времена до плена. Это наводило на мысль, что обнаруженная чистота кожи – не собственное решение. А то и не добровольное. Фигурой Калинка походила на подростка – узкоплечая широкоскулая нескладеха, коленки да кости. Смешливые лучики вокруг рта мгновенно превращались в изможденные морщины, стоило посмотреть на них под другим углом. Ступни и голени были исцарапаны, колени в синяках, по маленьким ягодицам не так давно прошлись ремнем или палкой, если судить по длине и ширине следов. В общем, девчонке в жизни досталось.
Калинка замерла на миг, затем присела, ноги сильно согнулись, корпус склонился вперед. Она словно собралась сходить по-маленькому. Ее противница, наоборот, выгнулась грудью и животом, чтоб обеспечить середине больший размах.
– Начали!