Страница 36 из 52
В полутемном кабинете под настольной лампой сидел подполковник Иванько. Раздался стук, и дверь отворилась. На пороге, понурясь, стоял Коган.
- Проходи, Шлёма, не стесняйся, - Иванько без интереса посмотрел на вошедшего. - Не бзди, яйца дверью я тебе прищемлять не буду. И не потому что я такой гуманный, просто от такого куска говна, как ты, толку все равно никакого нет. Садиться не предлагаю, потому как разговор у нас будет короткий. Но память тебе придется напрячь всерьез. Вопрос у меня к тебе всего один - ты хорошо помнишь поездку в Германию в шестьдесят восьмом? С Сыромятиной и Невельской?
- Что-то помню, конечно, - Коган озадаченно склонил голову. - Но не так чтобы очень. Все же шесть лет прошло...
- А ты вспомни. Одну только вещь - что делали бабы в Западном Берлине, когда вы из машины вышли? Врать не пытайся, шофер все видел. Отвечать быстро и коротко.
- Собственно, ничего такого... - промямлил Коган, собираясь с мыслями. - Витрины разглядывали, на манекенов пялились...
- В магазины заходили?
- Да зачем им заходить, если валюты нет?
- Ты брось эту свою жидовскую манеру вопросом на вопрос отвечать. Заходили или нет?
- Нет.
- Что же они делали там целый час?
- Я ж говорю, на болванов этих наряженных пялились. Бабы как лифчик кружевной увидят или там трусы с оборками, так сразу сознание теряют...
- Вообще никуда не отлучались? Ни на минуту?
- Только в туалет. Туда я уж не мог с ними...
- Подумаешь, стеснительные какие... Ты, кстати, спишь с этой бешеной Сыромятиной?
- Нет... Еще нет.
- Шесть лет прошло, а ты все еще даром топчешься? - засмеялся Иванько. - Неужели настолько втюрился? Хотя теперь, Шлёма, это уже неважно. Зазнобой твоей органы шибко интересуются. К ней иностранцы в гримерку заходят? - Иванько немигающим взглядом уставился на Когана.
- Я не знаю, - отвел глаза Фима. - Поклонники ходят с цветами.
- А кроме цветов она у них ничего не принимает? - ухмыльнулся Иванько.
- Нет. Она не такая.
- Что значит не такая? - засмеялся Иванько. - Можно подумать, у нее щель между ногами не вдоль, а поперек. Думаешь, если она тебе не дает, то и для других граница на замке?
Фима молчал, опустив голову. Его лицо покрылось розовыми пятнами.
- Понимаю, - глумливо осклабился Иванько. - Амор нон эст медикабилис хербис - любовь травами не лечится. То бишь, нет лекарства от любви. Ладно, на сегодня все, можешь идти. Понадобишься - вызову.
Дверь за Коганом закрылась. Иванько написал несколько строчек на разлинованном листе, подшил его в коричневую папку и покинул кабинет.
Миновав три коридора, он вышел на лестничную клетку и набрал комбинацию цифр в углублении стены. Двери разошлись, и Иванько в узком, размером со шкаф, служебном лифте поднялся на несколько этажей. На небольшой площадке была только одна дверь. Подполковник потянул за латунную ручку и оказался в просторной приемной. Секретарь, лысоватый майор с водянистыми глазами, нажал кнопку селектора и произнес: 'Прибыл Иванько, товарищ генерал'.
Иванько прошел сквозь двойные, разделенные тамбуром двери и оказался в огромном квадратном кабинете. Бельский, откинувшись на спинку кресла, изучающе смотрел на вошедшего.
- Что хорошего скажешь, подполковник? Что там тебе этот клоун опереточный поведал? Как его - Зяма, Нюма?
- Шлёма, товарищ генерал. Ничего нового не сообщил. Подтвердил старый отчет - гуляли по пассажу, шмотки импортные разглядывали. Обычное бабское любопытство.
- А тебе не кажется, что он их прикрывает?
- Я думал об этом, товарищ генерал. В принципе, мотив есть - Шлёма влюблен в Сыромятину. Но трудно предположить, что у них там были какие-то нежелательные контакты в магазинах...
- Там не только магазины. Есть еще офисы нескольких
компаний, банк, нотариальная контора. Кроме того, через пассаж можно выйти на соседнюю улицу.
- Проверка тогда проводилась с целью определения пригодности Сыромятиной к стажировке в Германии и ее возможному использованию для оперативных целей. Применялась типовая схема: водитель отслеживал обстановку на месте, куратор-внештатник сопровождал объекты. Спецзадачи не ставились. А после того случая на этой разработке вообще крест поставили...
- Какого случая?
- На банкете. Когда Сыромятина вам в лицо водку выплеснула. Да и на китель попало...
- Заткнись! - рявкнул генерал. - На хрена мне эти подробности сейчас?
- Я только хотел сказать, что Сыромятину после той выходки сразу же вернули в Москву. Для чего вдруг понадобилась повторная проверка?
- Не твоего ума дело, - раздраженно ответил Бельский. - Вопросы здесь задаю я. Набираете всякий мусор, вроде этого Шлёмы, а потом сопли жуете - есть мотив, нет мотива... Работать надо как следует со спецконтингентом!
Иванько, вытянувшись, молчал.
- Короче... - Бельский, успокаиваясь, закурил пахучую индийскую сигарету. - Сейчас я кое-что тебе расскажу. И станет тебе, Иванько, очень нехорошо. Ты в такое дерьмо попал, что я бы лично за твою жизнь сейчас и пачки махорки не дал...
- Какой махорки? Русской или индийской? - неожиданно зло бросил Иванько.
- Ты что, охуел? - закашлялся дымом Бельский. - Ты с кем, сука, остришь?
- Я не острю, товарищ генерал, - дерзко продолжал Иванько. - Но, похоже, кто-то на меня компромата густо слил. Вы же меня не один десяток лет знаете, еще по Германии. И если вы сейчас мне не поверите, то потом со мной и вовсе никто разбираться не будет. Ваши же съедят меня с дерьмом, и вы не вступитесь. Мне терять нечего.
- Я же тебе еще ничего не сказал! - переходя от гнева к изумлению, воскликнул Бельский.
- И так все понятно, товарищ генерал. Вас на аналитический отдел недавно поставили, а я на оперработе не первый год, уж извините. Все понимаю. Вы эту профурсетку, что вам шесть лет назад китель водярой опоганила, никак забыть не можете. Я не знаю, что ваши люди на нее накопали, но сейчас они заодно просвечивают и этого долбаного Шлёму, и меня, как его куратора. И, конечно же, выясняется что они - аналитики - все замечательно разработали, а оперотдел, как всегда, обсиренился...
Бельский молча слушал. Изумленное выражение на его лице
сменилось на ироническое.
- Ты, Иванько, эмоции свои прибереги, - заговорил он, обретя, наконец, обычный хладнокровный тон. - Твоя контратака похожа на понты, которые блатные на зоне разводят. Когда истерически божатся, рубаху на груди рвут, обиженных целок из себя строят. Во всем этом, возможно, был бы смысл, но в этот раз тебя и твоих баб на самом деле на серьезный кукан подвесили.
Иванько молча сглотнул слюну.
- Дело вовсе не в опоганенном кителе, - продолжил генерал, окончательно успокаиваясь. - Эта девка по-любому заслуживает внимания. Вспомнить хотя бы ее тон на допросе сразу после того фортеля в берлинском кабаке. Дерзкий, наглый, даже отчаянный какой-то. Словно у нее к нам счет какой-то личный есть. Я такие вещи за километр чую...
Бельский вышел из-за стола и вплотную приблизился к Иванько.
- Ты ведь с этими бабами сразу после войны служил? У генерала К.?
Бельский впился взглядом в желтые глаза Иванько. Тот выдержал взгляд и потер переносицу.
- Не совсем так, товарищ генерал, - произнес он после паузы. - Я служил с Невельской и с матерью Сыромятиной - Сивашовой. Я был ординарцем, а они - в прислугах.
- Правильно, - Бельский, дымя папиросой, обошел вокруг Иванько. - И вместе с ними на родину возвращался после героической гибели генерала. Я же вас и отправлял из Варнемюнде со своим водителем.
- Так точно.
У Иванько резче обозначилась вертикальная складка между бровями.
- А теперь послушай, что нарыли мои ребята.
Генерал подошел к окну и сквозь щель в шторах поглядел на круглую, похожую на остроконечную татарскую шапку площадь, увенчанную стоящим на высоком постаменте памятником в долгополой шинели.
- Генерал К., - Бельский повернулся к Иванько, - перед самой своей гибелью конфисковал из хранилища Рейхсбанка значительное количество валюты и золота. После этого оно нигде не всплывало. Жены его в тот момент в Германии не было, так что ей он передать ничего не мог. В доме были только ты и бабы. Смекаешь?