Страница 2 из 5
- Можно подумать, я понимаю, что за ерунда тут творится! - присев на подоконник, Роксана еще раз обернулась через плечо - на площадь, залитую луной, и чернеющую громаду собора над нею, словно надеясь увидеть привычные ряды машин вместо коновязи под окнами, свет уличных фонарей, освещающих памятник Корвину против собора, разлапистые ели вкруг него, бросающие на асфальт косматые тени. - Ч-черт… еще три часа назад тут все было нормально, город как город, а не эта… киносъемочная площадка! Влад, ну скажи мне что-нибудь утешительное! Что это сон, что я просто заснула на травке в Хойя-Бачу, и буду спать, пока Чезар не разбудит меня своим лаем! Хотя… наверное, я пожалею, когда проснусь, потому что ты тоже исчезнешь, - выронила она внезапно и тут же осеклась, - ну… в смысле, ты такой интересный и необычный, и знаешь, на кого ты похож? На Влада Дракулу, Влада Цепеша из исторических книг. Один в один, вылитый ты.
- И что же пишут обо мне в книгах достопочтенные подданные короля Матьяша? Каких жестокостей приписывают мне? - враз поледеневший голос Влада заставил ее вздрогнуть, словно от порыва ветра, холодно-лунного сквозняка, сочащегося сквозь приоткрытые окна. - Да, у брашовских купцов есть ко мне… некоторые счеты, но чем я провинился перед Клужем?
- Да в общем-то - ничем. Ты… то есть Влад Цепеш… был жестоким, но справедливым господарем, он много сделал для свободы страны, это мы еще в школе проходили, на уроке истории… - камушками роняя слова в прохладно-белый, луною расплескивающийся воздух, Роксана считала круги - зыбким маревом перед глазами, точно то, что вскружилось пред ней в Хойя-Бачу, едва, закончив разминку, она обернулась к оставленной в двух шагах сумке с вещами, и зеленью закачалась трава под ногами ее, и мутной, дождевой пеленою подернулись кусты и деревья, искажаясь, скручиваясь, точно спираль, и, придя в себя, сквозь накатившую тошноту - она не видела более ни сумки, ни машины, оставленной у края поляны, и даже следы колес ее - были стерты с травы, словно невидимым ластиком… - Куда ж меня закинуло-то, а… Черт, лучше б и в самом деле обокрали…
- Не знаю, откуда ты, девица, лишенная памяти, и кто ты такая на самом деле, но слова твои греют мне душу. Оставайся со мной, пока Хойя-Бачу не вернет тебе то, что забрало. Я позабочусь о том, чтобы ты была в безопасности.
Он тронул ее за плечо, неожиданно мягко, словно стирая невидимую пушинку, зеленые, как изумруд, луною высветленные глаза его мазнули взглядом по ее лицу. Роксана запрокинула голову - к бледному перекрестью света на потолочных балках, к не по-лунному жарким губам Влада, накрывшим губы ее, к дыханию его на щеке, перекрывающему собственное дыхание. Луна за окном, молочно-сияющий шар, висела так необыкновенно низко, казалось - протяни руку, и скатится в ладонь из-за черного края небес, литая, серебряно-звонкая, пыльцой своей омывающая ночные улицы. Роксана прикрыла глаза, прячась от обжигающе-белого, рвущегося под веки сияния, от невозможной силы его, и столь же - неистовой красоты, которой не было места в оставленном ею мире, но более чем достаточно - было в мире ином…
- Прямо таки предложение, от которого нельзя отказаться. Забавно… - выдохнула она, едва, тисками сжавшие плечи, объятия Влада чуть разомкнули захват. - Я думаю, что приму его… тут как бы сложно не принять, когда вот так предлагают… безопасность, и все такое прочее… - она прыснула смехом, оправляя лиф, - с одним только условием - Чезар остается со мной! Он, конечно, бездельник и пустобрех, но если б ты знал, как дорога мне эта мелкая зубастая сволочь!
Влад рассмеялся в ответ, впуская луну сквозь разомкнутые губы, и гулко грянули часы над соборною площадью, отсчитывая полночь засыпающему Клужу, монетами призрачно-белого падали звуки на мостовую, чтобы истаять - с первыми же лучами рассвета.
***
Колодезная вода горчила привкусом крови и гари - неистребимый, крепко въевшийся в доски запах. Скривившись, Влад сплюнул на землю, черным выжженную до последней травинки, до усыпанных пеплом придорожных камней, плеснул ведро обратно, за бревенчатый сруб.
- Такое и конь пить не станет, разве что загнанный до полубесчувствия, - обронил он, ошаривая взглядом окрестности - обугленные головешки домов, лишенные листвы деревца вдоль дороги, жалостно тянущие к земле почерневшие ветки. - Гарь еще свежая - близко, значит, Махмуд-паша…
- Догоним - костью встанет у него в горле наша водица, - хмуро добавил Войко. - Пить будет, пока живот не разорвется… Вот, местного привел, господарь, как ты просил - этот малой сбежать успел, когда османы на село налетели. Видел, куда они дальше пошли, все расскажет.
- Я с вами пойду! - негодующе вскинулся голос из-за широкой спины Войко. - Я взрослый, с отцом на медведя ходил! Дай мне оружие, господарь!
В пегой от налипшей грязи рубахе, с волосами, сбившимися в колтун наподобие шапки, он стоял перед Владом - совсем еще мальчишка по виду, но крепкий, как все крестьянские дети, босою пяткой выстукивал в камень.
- Добро. Уговорил, малой. Принимай новобранца, Войко, а то ведь и без разрешенья пойдет! - хохотнул Влад, влетая в седло. - Привала не будет, пока не нагоним Махмуд-пашу. Какой здесь привал-то, посреди мертвечины…
Весенне-бледное, от зимнего покоя отходящее небо пестрело птичьими стаями, из-под разбухшей ваты облаков проглядывало осторожное солнце, скупо роняя лучи - на утоптанную дорожную пыль, на зеленые лоскутья полей по обе стороны от дороги. Владу отчего-то вспомнилась та же зелень за широкими стенами Тырговиште, тонкие, росою дрожащие стебельки, и девичья ножка в сафьяновом сапожке, небрежно мнущая их. В сердце стукнулось изнутри - внезапно разлившимся жаром, словно жгучее летнее солнце забралось под кольчугу, ласкающим, теплым клубком прильнуло к груди.
“Год с ней живем-любимся, и не надоедает… Вправду Войко сказал - непростая она девица, Роксана моя. Имя - как у гурии султанских гаремов… да что имя там - сама истинная гурия! Окажись она ночью со мною в походном шатре - не выпустил бы, пока ее и себя ласками не измотал…” - прижмурившись, он встряхнул головой, отгоняя невозможно-сладостное, мыслями возвращаясь к дороге, стелящейся под копыта коню, да пылящему позади войску, движущемуся навстречу османам.
…Арьергард Махмуд-паши они догнали ближе к полудню, когда набравшее силу солнце палило прямо в макушку, выжигая остатки теней на клубящейся пылью дороге. Точно грузный, неповоротливый зверь, султанская армия неспешно двигалась к валашским границам, увозя наворованное в обозах, уводя в цепях полонян.
Словно острие ножа, вспарывающее тонкую ткань, войско Влада вклинилось - между всадниками и пехотой, телегами, гружеными по самые борта, и прикованным к ним пленникам с бледными от усталости, безучастными ко всему лицами. Первые мгновения боя, когда внезапность на стороне нападающих - Влад не потерял ни единого из них, плечом к плечу с Войко, в круговерти взметнувшихся сабель и трепещущих конских грив, в криках, рвущихся из распяленных ртов и пронзительном конском ржании, он рвался вперед, в самую сердцевину османского войска, сквозь просевшую трещиной его скорлупу - к Махмуд-паше, верному слуге султана Мехмеда, прячущемуся где-то там, за спинами янычаров. Влад желал бы видеть его на самом высоком колу близ тырговиштского поля - мертвым или умирающим, в соседстве с Юнус-беем и Хамза-пашой, и до исполнения этой мечты оставалось лишь несколько сабельных взмахов, лишь несколько гулких ударов сердца, стремящегося из груди…
- Аллах акбар! - они выскочили на него с трех сторон, замотанные в белоснежные тюрбаны, в солнцем сияющих золоченых одеждах, клинками пробуя на крепость его клинок - личная гвардия Махмуд-паши, верные ему до конца янычары. Он отбил первую саблю, с неумолимостью атакующей змеи летящую к горлу, краем глаза заметил вторую, едва успев выбить - плашмя по рукояти… и пропустить третий удар. - Славься имя пророка Мухаммеда!
И в этот тягучий, как смола, невыразимо долгий миг, Влад увидел - вспыхнувшую над головой его саблю, руку в золотом рукаве, держащую ее, искаженное в крике лицо над взметнувшейся конскою гривой, а потом - рука дернулась, разрубая наискось воздух у щеки Влада, и, душераздирающе всхрапнув, конь, несущий на себе янычара, рухнул наземь, приминая собой своего хозяина.