Страница 8 из 10
- Кто он, княжна? - обманчиво-ласково произнес Влад, отцепляя от рук своих ее руки. - Дружинник мой, или из прислуги кто?
Мраморно-бледные, щеки княжны налились яблочным румянцем. Словно тогда, в его опочивальне, в ту невозможно-лунную, бесконечно-долгую ночь, она ткнулась Владу в плечо, в поисках успокоения и защиты.
- Ты, господарь… Только ты мне люб, и никто более… каждую ночь, почитай, тебя во сне вижу… в пост церковный… грех-то какой… - бессвязно шептала она, прижимаясь все тесней и тесней. - Как подумаю, что под венец с другим - руки на себя наложить хочется… Дьявол ты, господарь, истинно - дьявол…
Словно сама луна молочно-сладкими, медовыми каплями истекала с ее языка, язвила в самое сердце - серебряно-жгучим копьем, и сладости этой было так невозможно много, что хотелось плакать, чтобы со слезами изжить - застрявший в сердце ядовито-змеиный осколок, мешающий чувствовать и дышать.
А потом - яблочно-сахарные губы княжны скользнули к губам его, впились - отчаянно и неумело, и комната сузилась до размеров горящей свечи за спиною ее, зыбкого, блекнущего пламени. А потом - свеча дрогнула и погасла, оставляя комнату шорохам и трепещуще-лунным теням, звуку падающих одежд и прерывистому дыханью, лунной россыпи бликов на девичье острой груди и свечному, раскаленному жару девичьего лона…
- Грех это все, господарь… в пасхальную седмицу, невенчанными… - прижимая к груди сорочку, княжна выпрямилась на лавке, смотрела на него тоскующе-мутным взглядом. - Нельзя так, не по-божески это… Владуц… Что же теперь будет?
- Замуж за меня пойдешь, - отрезал Влад, оправляя одежду, - не отменять же свадьбу, о которой с отцом твоим договаривались. Может, так оно и к лучшему - Михне не бабу еще, охоту ему подавай, да ярмарочные потехи, какой из него, к ляду, супруг?
Нашарив под лавкою сапоги, Влад обернулся к ней снова. Княжна улыбалась ему тихой, успокоенной улыбкой, луною залитое лицо ее было светло и бестревожно.
И тяжесть покинула сердце его.
6
Лето 7015-е от сотворения мира
В зыбком июльском мареве дрожали и плавились стены Ислам-Кермен, вытесанные из грубого камня, пожелтевшие под палящим светилом стены северной твердыни ислама. Солнце, раскаленный добела казан, висело прямо над головой, над зубчатыми башнями крепости, над тяжелыми крепостными воротами, черными глазницами пушек уставившимися на днепровскую воду. Колкий, соломенно-ссохшийся ковыль под ногами, в темных, выжженных пятнах кострищ, да необозримые степные просторы позади крепости, всем ветрам открытое поле.
- Ислам-бей просил передать, что мы согласны на ваши условия. Вот только хотелось бы обсудить некоторые детали… - приземистый, узкоглазый, с плоским, как блин, невозмутимо-спокойным лицом, он стоял перед собравшимися - посол осажденной крепости крымцев, отправленный ими переговорщик. Растянуто-неторопливая, многословная речь его вгоняла Влада в какое-то раздражение - можно же, наконец, побыстрее перейти к сути, не ходя вокруг да около! - Ясырь, да. В крепости много ясыря. Нам не увести всех. Ислам-бей оставит вам половину… вижу, вы недовольны… три четверти. Хотите, отберете лично - самых крепких рабов, самых красивых невольниц… Как вам эти условия, Влад-бей?
- Передай Ислам-бею, что я не согласен, - отчетливо произнес Влад. - Весь ясырь, всех захваченных вами русинов, и не только их. Вам понятны мои слова?
- Влад-бей слишком жадный… Пришел на чужую землю с большим войском, далеко от своих улусов. Не как гость пришел, требует по-хозяйски…
- Можно подумать, вы когда-нибудь по-другому требовали, - хмыкнул Влад, - в верховских землях, например. С князем московским договор нарушили, полонили его людей, селенья пожгли. Как теперь с вами-то разговаривать?
Сонно прищурившийся, посол вновь оживился, взмахнул рукою в красном, будто пламенем залитом рукаве.
- Так мы с Иоанном Васильеви-чем о союзничестве договаривались, а теперь сын его в московском улусе сидит, Василий Иоан-нович, - с трудом прожевал он чуждое его языку имя. - С ним другой договор наш хан заключить должен… а он пока не заключает… Так что Ислам-бею-то передать?
- Передай, что это мое последнее слово, - нарочито спокойно произнес Влад, - весь ясырь и саму крепость со всем вашим добром в ней. Если же мои слова его не устраивают, и Ислам-бею более понятен язык оружия - что ж, продолжу говорить с ним на привычном ему языке!
- Я передам Ислам-бею сказанное… Он подумает, и скажет свое решение, как можно более скоро… - мотнув кудлатою шапкой в полупоклоне, посол отвернулся от Влада и неторопливо двинулся в крепость. Широкая, чуть сгорбленная спина его смотрелась отличной мишенью для стрел… впрочем, убивать его было определенно не с руки. Взять крепость с наименьшею кровью, сберечь людей, и без того измотанных взятием Кызы-Кермена, крепости-двойника по ту сторону днепровских вод, соколиного гнезда на высоком обрыве… Теперь это гнездо было разорено, и Ислам-Кермен явно не желал для себя подобной участи.
Воздух стыл полуденной, предгрозовой духотой, ясное поначалу, ни облачка, небо заволакивалось тяжелыми сизыми тучами. Первый порыв ветра, внезапно сильный, рванувший ковыль к земле - принес с собой запах пожара.
- Трава горит, степняки подожгли, - пробормотал кто-то из воинов, - они каждое лето жгут, как я слышал, чтобы дать рост свежей траве.
- А я другое слышал, - перебил его Влад. - Что огонь этот - маскирует путь надвигающемуся крымскому войску. Впереди дым идет, а они - за дымной завесой. Не нравится мне что-то это затишье… Усилить дозор!
…Даже зорко вглядывающиеся в бесконечную степь часовые не смогли упредить их - выросших будто бы из-под земли, на крепконогих, кудлатых лошадках, с визгом взмахивающих саблями, с луками наизготовку - крымцев, с первыми грозовыми раскатами обрушившихся на ставшее лагерем войско.
- И-ия! Ай-я! - воздух вздрагивал и гудел, стальноклювыми, легкоперыми стаями стрел пронизанный воздух. Выпархивая из гнезд колчанов, по двое, по трое одновременно - они взмывали ввысь по дуге, прицелившись хищно, когтили плоть точеными клювами. - Ий-я-а!
Начавшийся мелким капельным перебором, дождь быстро превратился в ливень, стремительный, сплошной стеной, вбивавший ковыль в размокшую грязь под копытами. Холодные, словно градины, капли, летели в лицо, затекали в подшлемье, не оставляя ни единого сухого места, а одна, самая меткая и горячечно-жаркая - царапнула в шею, наискось, капля с остро-стальным наконечником… Влад выдернул ее свободной рукой, швырнул в сторону, изломав пополам - шальную стрелу, ощутившую вкус его крови, пригнувшись в седле, рубанул наседающего с саблею степняка.
- Влад! Крепость!
За спинами войска, бледная на черно-грозовом, расцвеченном серебристыми вспышками небе, Ислам-Кермен отворила ворота, из каменного чрева своего, отряд за отрядом, под разноцветно-рябящими стягами - выпуская подмогу, саблями вгрызшуюся с маху в тылы, в кольцо замыкая Владово войско.
- Ий-я! Ай-е! - муравьино-черные, стремительные потоки, справа и слева, казалось, их было чересчур много, многим больше его людей, зажатых между крепостью и Днепром. В ослепительной громовой вспышке, бабахнувшей будто бы над самым ухом, Влад углядел лицо одного из нападающих: соломенный тюк, кутанный в цветастые тряпки, дергающийся в седле в такт движению, крепко прикрученный веревкой к лошадиному крупу - одна из известных ему хитростей крымцев, сажающих на лошади чучела, дабы сбить противника с толку своей возросшей численностью… Впрочем, даже с учетом “воинов”-обманок - противника было достаточно, чтобы понять - победа в этот раз будет не на стороне Влада.
- Уходим! К кораблям! Не отставать! В степь не выманиваться - они пытаются рассредоточить нас!
В беснующемся, грозовом, изрубленном молниями небе над днепровскими водами - бились по ветру паруса, скрипели просоленные доски, готовясь принять на борт уходящее войско. Дело, исполненное наполовину, полуудачный военный поход - мысль об этом не давала покоя, саднила, словно незажившая рана, и распрощаться с ней не было пока что ни единой возможности.