Страница 2 из 6
В такие минуты девочку охватывала ярость. Нестерпимо хотелось накричать на отца и даже ударить.
"Нет, я не должна. Он мой отец. Он любит меня и матушку и хочет нам только добра. А я, неблагодарная, этого не ценю".
Но иногда нет-нет да появится непрошенная мысль:
"Все меня предали. Даже родные люди".
Не раз девочка задавала себе вопрос: зачем она родилась на свет и зачем живёт? Но ответа ей не могли дать ни книги, ни утки, жившие в пруду рядом с домом, которым она, всякий раз возвращаясь из школы, бросала хлебные крошки. Отец не раз говорил, что ничего хорошего её в будущем не ждёт. Так и будет она до самой старости жить, всеми презираемая, и умрёт в одиночестве - без мужа, без детей. Глумсити - город жестокий, не любит неудачников. И отныне это её город.
Так зачем жить? Только мучиться напрасно. Всё чаще Эмме на ум приходила мысль нырнуть в пруд и уйти под воду, чтобы разом всё и кончить.
Но вдруг именно в этот день, когда для неё всё закончится, отец скажет матери: "Как мне осточертел этот Глумсити! С меня довольно! Возвращаемся в Брайтлайт!" Но Эмма этих слов уже не услышит.
Или может статься, на следующий день после того, как Эмму достанут со дна и похоронят, прилетит, неся на золотых крыльях Солнце, птица Феникс. А она, мёртвая, его так и не увидит.
"Нет, я не хочу умирать, - подумала девочка, на всякий случай сделав шаг назад от пруда. - Я буду жить для того, чтобы вернуться в Брайтлайт. И чтобы увидеть Солцне".
***
"Счастливая ты, Эмма!" - писала с оттенком зависти Ирэн, подруга из Брайтлайта.
Ещё бы не завидовать! Теперь Эмма - студентка одного из лучших институтов Глумсити. Возвращение в Брайтлайт придётся отложить как минимум лет на пять. Но Эмму уже это не огорчало. Она научилась жить в большом городе, хотя, к слову сказать, так и не стала полностью столичной барышней. Да ну их - какие-то они уж слишком себялюбивые - эти столичные. Буквально помешаны на том, как они выглядят, и модно ли то, во что они одеваются. Стань Эмма такой же, возможно, в какой-нибудь из школы её бы приняли как свою. И ведь были шансы. Сколько раз ей приходилось менять школы из-за переездов. В одних было ещё не так плохо, в других - просто кошмар, но оставляя очередную школу, Эмма не испытывала никаких сожалений. Каждый переезд был для неё надеждой на избавление от издевательств и унижений. И каждый раз надежды оказывались обманутыми.
Лишь распрощавшись навсегда со школой, девушка, наконец, выбралась из ада. Другие студенты, большинство из которых, как и Эмма, приехали из других городов, встретили её вполне дружелюбно. Не изменили к ней отношения ни через неделю, ни через месяц. И вот уже два года жизни без насмешек и пинков. Не о том ли она мечтала с того самого дня, как приехала в Глумсити?
Условия в институте были довольно суровыми. Преподаватели спрашивали строго, жёстко пресекая любые попытки списать домашнюю работу у товарищей или спрятать шпаргалку на экзамене. За невыученные уроки наказывали, ровно как и за непосещение занятий без уважительной причины, коей могла считаться тяжёлая болезнь или стихийное бедствие. Многие, не выдержав таких требований, были отчислены.
Эмма надеялась, что теперь-то отец будет ею доволен. Но он и тут находил тысячу причин, чтобы придраться. То его дочь уделяла занятиям меньше времени, чем ему хотелось бы, то чересчур спокойна перед экзаменом, то получила хорошую отметку вместо отличной.
- Ты слишком легкомысленна, Эмма, - выговаривал он дочери. - За день до экзамена занимаешься всякими пустяками. Я, когда был студентом, ночью спать не ложился.
- Да, отец прав, - поддерживала его мать. - Вместо того, чтобы плести кружева, повторила бы лучше ещё раз. А то ведь и вправду не сдашь.
Но ни разу опасения матери не оправдались. Особых успехов девушка никогда не делала, но по успеваемости была далеко не последней.
- Я удивляюсь твоему спокойствию, - говорила Анабелла из Кроуфилда, подруга и первая на курсе отличница. - У меня каждый раз, как экзамен, каждая поджилка трясётся. А тебе как будто и не страшно.
- Да я бы и рада побояться, - отвечала Эмма. - Но сил уже нет.
Впрочем, иногда она чувствовала себя так уверенно, что понимала: бояться ей нечего.
Как-то, придя домой, девушка с довольным видом сообщила отцу, что сдала этику на отлично, и преподаватель сказал, что это первый случай в его практике. На что отец лишь пробурчал:
- Подумаешь, этика! Лучше бы по математике!
Но несмотря на сложности и недовольство отца, Эмма была просто счастлива, что учится в лучшем заведении с лучшими людьми.
Альберт вошёл в её жизнь совершенно случайно. Эмма даже не могла бы с ходу сказать, что её больше привлекло в этом молодом человеке: тонкие черты лица, складывающиеся в божественный облик, голос, звучащий словно журчание ручейка, сильные руки, обнимающие её стан пылко и страстно, или сладкие губы, укравшие её поцелуй? Но знала одно - отныне её сердце принадлежит Альберту. Ради одного его взгляда стоило жить на свете, ради одного ласкового слова из его уст можно всё отдать. Что есть все страдания, если наградой за долгое терпение может стать одна его улыбка?
Пусть даже никакого Солнца нет на свете, Эмме было всё равно. Её Солцнем был Альберт. Когда он рядом, даже безлунный день казался светлейшим. Когда же он далеко, ни ярчайший свет фонарей, ни полная луна - ничто не спасало от ощущения непроглядной тьмы. Не помогло бы, пожалуй, и Солнце.
Любил ли Альберт Эмму? Девушке хотелось верить, что любил. Хотя сам он редко говорил ей об этом. Когда-то в прошлом, ещё во времена молодости прабабушек, влюблённые мужчины красиво ухаживали за дамами: дарили цветы, пели под окнами серенады, читали стихи. И были безумно счастливы, когда возлюбленная милостиво позволяла себя обнять. Теперь же эти традиции ушли в прошлое. Современные молодые люди предпочитали не тратить время на подобные глупости, спеша насладиться друг другом сразу и сполна.