Страница 4 из 8
Оно шло не только в пищу, из него делали олифу и всякие мази, чего нельзя было сделать из других растительных масел. Другие растения – маслоносители, как подсолнух или хлопок, либо плохо, либо совсем не родились на Урале.
После смерти Ленина и укрепления власти Сталина, последний решил покончить с НЭПом, как с наследием проклятого капитализма. Это коснулось всех производителей какого-либо продукта.
В том числе и мелких производителей, какими была семья Захватошиных. Власти заставили закрыть маслобойню.
Для того чтобы прокормить семью, отец стал работать в Невьянске на скотобойне.
Но с прекращением НЭПа жизнь в СССР не остановилась. В городах и деревнях жизнь продолжалась. Конечно, родителям было труднее вести хозяйство, а у ребят жизнь кипела. У них не было праздности, скуки, уныния. Старшие помогали следить за малышней и помогать по хозяйству, а когда выпадало свободное время они играли в лапту, в городки, в шаровки, в лошадки. Всегда весело проходили Рождественские святки. Девушки в это время гадали на женихов. А вечерами молодежь ходила на колядки. Переодевались в ряженых, кто во что горазд. Выворачивали тулупы, надевали на лицо самодельные страшные маски, изображающие чертей и зверей, и ходили по улице от двора ко двору и просили дань в честь Рождества Христова. Хозяйки нарезали ряженым пирогов, угощали чаем, а те изображали какую-нибудь страшную сценку, а потом с шумом, гамом и смехом шли к следующему дому. Об этом хорошо написано в очерке А. Корюкова в «Областной газете»:
«ДЕРЕВЕНСКАЯ «ВОЛЬНИЦА»
В годы моего детства в деревнях кипела жизнь. Не было праздности, скуки, уныния. Ребята играли в лапту, в городки, в шаровки, гоняли «попа». Младшие, как я, например, и мой дружок Колька Балуев играли в лошадки. При этом одного запрягали, как бы коня, надевали сбрую, вожжи, на грудь колокольчик и – айда, бегай по широкой улице, босиком по мягкой травушке. А Колька при этом рыл землю ногой и лягался, как настоящий жеребец.
Были в Быньгах и домашние детские «театры». Помню, однажды с ребятами и братом попал я в один из них. В доме на три окошка, на берегу Нейвы, заплатили, как положено, какие-то копейки. Нас провели в дом, рассадили на лавки, открыли занавес из одеял, и начался спектакль. Артисты, в основном девочки и один мальчик, разыгрывали незнакомую домашнюю комедию. Одна из девочек, в мужском костюме, с подрисованными усами, изображала кавалера, а другая – барышню. Всё было карикатурно и примитивно, но очень весело.
Таких театров было несколько. Был даже театр теней, где мужчина и девушка при свете фонаря изображали руками фигурки животных и сказочных героев со своими комментариями. После, в своей долгой жизни, я посмотрел немало спектаклей в разных театрах страны. Многие не оставили никакого следа в моей душе, а вот те, домашние, самодеятельные, помню до сих пор.
Очень весело проходили Рождественские святки. Сестра Татьяна с подругами собирались у нас и гадали на женихов. Вечерами по улицам ходили ряженые, наши же соседские ребята и девушки – в вывороченных меховых тулупах, страшных самодельных масках, изображающих чертей и зверей. Они гурьбой вваливались в нашу прихожую и притворно пугали детей и хозяев. Мать нарезала им пирога и угощала чаем, после чего они, изобразив какую-нибудь страшную сценку, так же шумно уходили в другой дом. По ночам к нам стучали в окно и спрашивали: «Как невесту-то зовут?» И мать со смехом отвечала: «Татьяна», чем приводила сестру в сильное смущение.
Случалось, ряженые безобразничали: то поленницу дров раскатают, или ворота приморозят, или прикатят к воротам телегу или сани, так что утром не выйдешь на улицу. Но всё это делалось не со злобы или озорства, а по многовековой славянской традиции, поэтому на такие проказы не обижались.
Мне сейчас становится горько: тысячи лет люди жили по своим устоявшимся традициям, и вдруг всё разом поменялось за какие-то тридцать лет.
Не стало старинных игр, песен, плясок к определённым праздникам, не стало ряженых и гаданий и не только в городах, но и в сёлах и деревнях.
Все сидят у телевизоров и смотрят одни и те же плоские шутки и слушают пошленькие песни. Чем же закончится эта гигантская ломка нашей духовной жизни?
Летом мы много времени проводили на речке. Каждый край села имел свои излюбленные места для рыбалки и купания. Ребята с центра Быньгов купались у «кузи», на месте старой демидовской кузницы, где когда-то была плотина и место было поглубже.
Другие купались на Нейве «у моста», «на бучиле», мы же любили ходить на Леснушку. Она находилась среди перелесков и колхозных пашен, на месте старого старательского разреза. Колхозных коней купали у моста по старой Малехоновской дороге. Вода там доходила лошадям до хребта, берег был пологий, и казалось, что кони тоже любили это место, и сами, измученные жарой и оводами, торопливо заходили в самое глубокое место.
Коней после войны в хозяйстве было много, на быках уже не ездили, и у каждого из нас были свои любимцы, которых лелеяли, купали, поили, кормили, а вечером ездили на них в ночное. Ничего лучшего я не помню в той трудной ребячьей жизни. Мне до сих пор помнятся клички наших лошадей: Лесок, Ангара, Вихорь, Мартик и другие. Я словно вижу их умные глаза, добрые морды, лёгкую поступь копыт. Мне думается, что кони понимали, что мы дети, и относились к нам бережно и добродушно, как к своим жеребятам.
И если кто-то из ребят на всём скаку падал лошади под ноги, она никогда не наступала на своего тщедушного седока, а резко тормозила передними ногами или перепрыгивала, не причинив ему вреда.
Зимою в селе тоже было весело. Мы катались на коньках, на лыжах, санках, салазках и самодельных лотках. Почти на каждой улице делали ледяные горки, с которых ездили на сковородках, железных листах или просто на валенках… А сколько народу собиралось на нашей колхозной горке. Кто на самоделках, кто на настоящих лыжах, катались мы с её крутого склона».
Да в селе Быньги было много доморощенных талантов. Без веселья, без песен и танцев на Руси было нельзя. Это давало разрядку от трудов праведных и снимало усталость. Кроме свадеб, до глубокой осени собирались у кого-нибудь в избе родственники и близкие друзья на вечеринку. Повод всегда находился. Застолье проводилось в складчину, то есть каждый приносил свой провиант и складывали его на общий стол. Ну, конечно, договаривались, кто и что принесет. Одним поручали хлеб, пироги, другим что-нибудь мясное, третьим овощи, соленые огурцы и капусту. Алкоголь был разнокалиберный. В основном, это был самогон и брага. Посидев за столом, попив самогона или бражки, хорошо закусив и поговорив о том и сем, разряжались в танцах, плясках или играх. Пели любимые народные песни – «Бродяга», «Тонкая рябина» и тому подобные. Часто пели частушки. Это сейчас они вышли из моды, а тогда их очень любили.
Останки дома Захватошиных, 1960-е годы.
Фото Захватошина М.Н.
Обращусь снова к очерку А.Корюкова «Огненная купель», напечатанного в журнале «Уральский следопыт»:
«У нас в селе было две кирпичных церкви и две деревянных часовни. Храм во имя Святого Николая Чудотворца был построен уже после Демидовых, Саввой Яковлевым, который купил у Демидовых Невьянские заводы, в том числе и Быньговский. Этот храм называют в народе Белой церковью, в ней молятся православные. Другая – единоверческая церковь во имя Казанской иконы Божией Матери, каменная, называемая в народе «Красная Церковь». Храм был заложен в 1852 году, а окончательно построен 19 июня 1861 года, освящен в 1871 году. 11.12.1931 года постановлением № 1653 президиума Уральского областного исполнительного комитета «ввиду неиспользования указанной церкви в культовых целях больше года, а также наличия в с. Быньги другого храма, ходатайство Невьянского райисполкома о закрытии Быньговской единоверческой церкви было решено удовлетворить».