Ниоткуда с любовью

И все чаще она думала об Олеге, все больше скучала по нему. Интересно, он ищет ее и искал ли вообще? Или просто забыл о ней, решив, что с него хватит? Она уже сто раз пожалела о том своем письме — надо было просто дождаться личного разговора и сказать все честно и прямо.

Но легче сказать, чем сделать. И теперь Маше снилось, что она не ушла от него тем утром, что она не совершала необдуманного побега. Она лежала рядом. И они проснулись вместе одновременно — они часто просыпались одновременно — в десятом часу, и Маша тут же побежала бы купаться в холодной темной морской воде.

Вся эта картинка вставала перед ней как наяву, а потом Маша просыпалась. Как и сегодня. Часы показывали половину восьмого утра. Маша достала свитер с длинными рукавами и теперь старательно куталась в него. Ей было холодно.

В глубине души появилось какое-то странное предчувствие. Она знала это предчувствие. Чтобы его прогнать, пришлось встать и походить по комнате туда, обратно, затем по кругу.

Скоро, уже совсем скоро должен был появиться этот Дэн и что будет потом?

Пару недель назад Маша нашла под ванной цветастую резинку для волос. Сидя с ней на краю ванной, Маша пыталась сообразить, откуда она там взялась. А потом до нее дошло. Впрочем, предположение появилось давно, но сейчас оно получило свое подтверждение.

Здесь жили те девушки, которых похищали в районе Затерянной Бухты. Одна точно жила. Может быть, в этом подземелье были и другие комнаты. Скорее всего, так и было.

Маша вздохнула, пытаясь осмыслить то, что знала. Что же стало с другими? Где они? Где те девушки, которых похищали в течение всего прошлого года? И что станет с ней? Когда на ее месте появится новая?

Маша готова была заорать, закричать от ужаса, зарыдать в голос. Но она этого не сделала. Все ее чувства притупились, все эмоции остались глубоко внутри. Ей овладела апатия.

Она легла на кровать и отвернулась к стене. Какая разница, который час? Ей не выбраться отсюда никогда.

* * *

В первых числах августа Олег Красовский стоял на перроне железнодорожного вокзала в толпе прочих встречающих и чувствовал себя клоуном. Скрипел зубами, курил или, вернее, пытался, мотался из стороны в сторону, поглядывал на телефон, делал вид, что злится на Машу, Полину и всех сразу… Примерно до того момента, как среди приехавших из Москвы он увидел Родиона. А точнее, его реакцию на себя.

Олег вскинул табличку, на которой ясно стояло «Родион Расков», но тот узнал его и без того. Это с четырнадцатилетним мальчиком пять лет совершили превращение, а вот Красовский мало изменился.

- А где… Полина? — слегка недоуменно поинтересовался Родион, поздоровавшись с Олегом. Именно это и поразило Красовского, вызвало его интерес: его ищущий напряженный взгляд, и понимание, что встречает его совсем не тот, кто должен.

- Да она… вроде как с твоей сестрой. — Красовский был слегка смущен, чувствуя себя в роли глашатая, и не знал, что именно следует говорить Родиону, а что — нет.

Расков едва не застонал — так на его лице ясно отразилось разочарование.

- И что она, интересно, снова натворила?.. Осталось только на цепь ее посадить, честное слово… — бормотал он, перемещаясь за Олегом к выходу.

- Вот сейчас все сам и узнаешь. Полька попросила меня отвезти тебя, она сама никак не успевала…

- Я смотрю, тебе тоже не очень нравится выступать в роли водителя, — небрежно бросил Расков, нетерпеливо глядя на дорогу. Красовский быстро посмотрел на него, желая увидеть выражение иронии на лице, но увидел только отстраненность. Это было вскользь брошенное предположение, а отнюдь не желание похохмить, и мгновение спустя Олег понял, что так сильно напоминает ему взгляд Родиона.

Самого Олега, каким он был в 20 лет. В то время, когда он думал и заботился не только о себе и своих амбициях, но и о другом человеке.

И хорошо, что тот парень исчез. И хорошо, что он вернулся.

— На самом деле, — выруливая со стоянки, заметил Олег. — Очень трудно устоять, когда тебя умоляет поехать Полька. Если ей что-то в голову приходит, ей уже невозможно отказать.

Он нервничал. Нервное нетерпение появилось во всех его движениях, даже во всех его мыслях. Он не мог понять, что с ним происходит.

— Это точно, — Родион рассеянно вскинул брови. Он был каким-то уставшим, под темными глазами залегли тени, загорелое лицо отливало землисто-серым.

— Могу я тебя спросить? — повинуясь какому-то внезапному импульсу, проговорил Красовский. Уж слишком он надеялся получить ответы на какие-то свои, внутренние вопросы. — У тебя с Полиной… это серьезно?

Он думал, что Родион смутится и покраснеет. Или выдаст какую-то грубость, чтобы скрыть свои истинные чувства. Но тот вдруг чему-то усмехнулся и спросил:

— А у тебя с Машей?

Конечно, он помнил все их с Машкой разговоры, но никогда — даже когда они разговаривали об этом в первый раз — он не сопоставлял образ Полиного крестного, которого он помнил по жуткой своей ревности к нему (Полина всегда рассказывала о нем взахлеб) и мужчины, в которого влюбилась его подруга.

Выражение лица Красовского не выдало его эмоций, но эмоции на самом деле были. Внутри у Олега все перевернулось.

— Маша ушла от меня.

— Что?

Красовский мельком взглянул на Раскова, который удивленно хмурился.

— Когда ты в последний раз разговаривал с ней?

— В… начале июня. Начались съемки, я попадал домой крайне редко на пару дней и даже как-то не успевал… Но я даже подумать не мог, что она ушла…

— Она ушла от меня в июне. Сбежала. Ни ее мама, ни Женька ее не видели. Я не знаю, где она, куда поехала.

— Это… как-то не похоже на нее, — медленно произнес Родион.

— Ну, она же сбегала в поисках отца, — бесцветно произнес Олег.

— Но не так. Она бы никогда не сбежала… так надолго.

Красовский резко вскинул голову.

— Вот и я… о том же. — Он получил подтверждение своим собственным сжигающим изнутри мыслям. Он знал, что Маша не смогла бы исчезнуть и потом хоть как-то не напомнить о себе, хотя бы кому-то из своего окружения.

— Я не знаю, что делать. Я написал заявление в полиции. Но мне кажется… — голос его сорвался. — Мне кажется, они не найдут ее.

Родион посмотрел на Олега. Красовский всегда был собранным и сдержанным. Теперь в его лице появилось что-то новое. Какое-то новое выражение. Расков понял, что он действительно боится за Машу. Этот страх передался и ему, и беспокойство заполнило собой все.

На ум ему пришли соображения, но он не стал делиться ими с Красовским. Тот вполне мог наломать дров. Нет, надо добраться до дома и поговорить с Полиной.

* * *

Объятья заставляют нас почувствовать плотность друг друга. Лучше чем слова и жесты, это уверяет нас в общей неделимости.

Каждый раз, когда Родион обнимал Полину, у них был шанс почувствовать, что, как бы надолго они не расставались, одно крепкое объятие обнуляет все потерянные друг без друга дни и ночи.

…Родион сидел на Полининой кухне, привычно рассказывая ей обо всем, вперемешку сыпал впечатлениями, пародировал продюсера, фифу-актрису, жаждавшую перенести их с Расковым киношный роман в реальную жизнь, язвительные реплики режиссера, журналистов, смотревших на него, как на мясо, и не мог отделаться от мысли, что рассказывает не так, смазывает ощущения, теряет половину важной информации и выглядит в глазах Полины этаким киношным франтом, который хвастается успехом. Хвастаться он не хотел. Он хотел скрыть свое мрачное настроение, навеянное сообщением об исчезновении Маши, хотел скорее перейти к этой теме, но Полька вела себя ужасно, почти не слушала, отводила взгляд и вообще, ничем не хотела показать, что слушает его.

Полина заваривала чай с мятой и чувствовала, как теряет его. Конечно, все выглядит так, как будто его жутко раздражает эта жизнь, которую он надевал на себя, как зимнее пальто с наступлением холодов. Но ему было ох как непросто сбросить с себя это пальто — оно было теплое, вдобавок, у него никогда такого не было.