Ниоткуда с любовью

Полина пожала плечами.

— Знаешь, раньше я всегда бежала сюда с радостью. — Сказала она внезапно. — Мне казалось, что это едва ли не лучшее место в мире. Здесь отличные люди, с ними никогда не скучно, здесь есть наставники, которые готовы на паре разобрать этот мир по частям и заново сложить в нечто свое и доступное каждому. Мне нравилось писать. Но сейчас… меня не покидает чувство, что я себя в чем-то обманываю, поэтому для того, чтобы войти туда, мне нужно каждый раз небольшое усилие. Вот так.

— Почему ты вдруг заговорила об этом? — поинтересовался он.

Она пожала плечами.

— Просто мои однокурсники этого не понимают и вряд ли меня поймут.

— С чего ты взяла? — серьезно спросил он. — Если они твои друзья, они тебя поймут.

— Да, — усмехнулась Полина, — они скажут: «что ты выдумываешь, Орешина, не выдумывай всякой ерунды! Ты текст написала? Покажи!»

— Ну, а с другой стороны, если это не твое, если ты себя обманула, выбрав журфак, то, что же тогда твое? Ты знаешь, какую альтернативу предложить самой себе?

Полина неуверенно посмотрела на него, но тут выражение ее лица изменилось:

— Даже не верится, что я об этом с тобой говорю!

— Ну, — опуская солнечные очки на глаза, проговорил он. — Ты сама подняла эту тему.

Май заканчивался. На улице окончательно установилось тепло, периодически сменявшееся непогодой, пришедшей со стороны моря. Но такие перемены были привычными. Они не давали закисать на одном месте. Полина и любила-то свой город во многом за его переменчивость и импульсивность.

День выдался удачным для встречи с Яковом Петровичем, к которому они зашли вместе с письмом из музея. Старожил города будто бы совершенно не удивился их появлению вместе. И хотя в этом не было совершенно никакой романтической подоплеки, Полина все равно почувствовала себя будто бы в двусмысленной ситуации. Правда, Родион ничего подобного не ощущал, он шутил, что-то рассказывал, и это слегка успокоило Орешину. Хоть кто-то не думал, как их неожиданный союз выглядит со стороны.

Яков Петрович изучил письмо и спокойно посмотрел на ребят.

— Я уже читал это письмо. Ему очень много лет.

— Вы видели его в нашем краеведческом музее?

— Нет. Мне не нужно ходить по нашим музеям, чтобы знать историю города, — спокойно сказал антиквар.

— Откуда тогда… — начала Полина.

— Я знаю про это письмо, потому что я сам передал его в музей.

— Вы? — в один голос произнесли Полина и Родион.

Яков Петрович внимательно посмотрел на них, словно раздумывая, доверять ли им тайну, перевел умный взгляд с Полины на Родиона и вздохнул.

— Когда я пришел с фронта, мне исполнилось 23 года. Мой отец владел этим магазином, антикварным, и поставил меня служить помощником продавца. Одной из моих обязанностей в те годы было ходить по городу, по магазинам, рынкам, развалам и искать старинные вещи. Однажды на одном из книжных развалов я обнаружил старую книгу в плотной обложке — русско-немецкий словарь. Когда я начал листать страницы — из интереса, даже не знаю, что меня на это толкнуло — в середине книги нашел старого образца конверт, а в нем — это письмо. Я не желал привлекать внимание продавца к находке — было не похоже, что он знал о письме, которое сразу же меня заинтересовало. И я просто купил эту книгу. У меня даже руки чесались от волнения — я сразу почувствовал, что найду что-то ценное. И я был прав. Письмо было на немецком, конечно же. Я принес его домой и не знал, что буду делать с ним. Я знал, что отдавать отцу письмо нельзя — тот никогда не упускал возможности извлечь выгоду из какой-то редкости. А письмо было живым. Самым что ни на есть живым. В нем чувствовалось дыхание другой эпохи… И после нескольких мучительных дней, полных раздумий, я отдал его в музей, придумав красивую историю.

Старик замолчал и любовно разгладил лист бумаги с письмом.

— То есть, — медленно сказал Родион. — Выходит все, что нам рассказали о нем — неправда? Про наследие какой-то семьи, про множество еще существующих писем.

Яков Петрович пожал плечами.

— Признаюсь, это казалось мне жутко романтичным тогда. Почему-то я думал, что без достаточно привлекательной истории письмо не возьмут. Но смею вас заверить, я сочинил лишь тот факт, что существует еще множество писем. И что она вышла замуж за русского офицера после войны. На самом деле, всю остальную возможную информацию я взял из письма.

— Это все вы, — зачарованно сказала Полина. — А как же шкатулка? Где то, о чем говорилось в письме? И вообще, что это за семья такая была, как звали их? Как письмо попало в словарь?

Старик покачал головой.

— Я сам очень долго задавался этим вопросом. Я не знаю. Я не смог отыскать следов этой истории, уж больно мало зацепок было.

— А как же тот словарь? Там не было подписей?

— Нет, страницы были чисты. Боюсь, мы уже не узнаем правду.

— Жаль. — Вздохнула Полина. — А мне казалось, это как-то должно было быть связано с той шкатулкой.

— Какой? — удивился Яков Петрович.

— Ну, той, из легенды, помните? Когда шкатулка была передана в подарок правителю…

— А… не думаю, что эти истории как-то связаны. К тому же, той легенде уж слишком много лет…

— А так хотелось верить, — протянула Полина. Она действительно уже успела убедить себя, что это две одинаковые шкатулки.

По всему выходило, что их небольшое расследование зашло в тупик.

— Хм, — протянул Родион. Они стояли на залитой солнцем улице Охотного ряда. Впереди был целый день, растянутый весной на много часов. — И чем же мы тогда займемся сегодня?

— Мы? — со смешком переспросила Полина.

Родион вздохнул, прищурился на солнце, как кот.

— Есть у меня одна идейка, — сказал он. — Если ты не против, конечно…

В Катькины уши безостановочно долбила музыка. Девочка сделала звук еще громче и закрыла глаза, чтобы полностью испариться из этой комнаты, доставшей своим занудством и прилежностью. Знакомые с детства кремовые обои с какими-то невероятными цветами почему-то сегодня раздражали особенно сильно, и музыка в ушах хотя бы частично помогала ей выпасть из реальности. Но когда она открыла глаза в следующий раз, слева от нее сидел ее несносный брат Родион, а справа — улыбающаяся Полина, ставшая в последнее время ходячим голосом ее совести.

- Вы что, идиоты?! — рявкнула девочка, вытаскивая наушники из ушей и садясь на кровати ровно. — Я чуть с ума не сошла от страха!

— Но не сошла ведь… — Родион легкомысленно завел глаза к потолку.

— Что вы здесь забыли?! — неприязненно пробормотала Катька, поворачивая голову то к одному, то к другому.

— Тебя, моя дорогая, — сладким голосом продолжил Родион. — Мы без тебя не сможем закончить одно очень важное дело.

— С какой, это, интересно, стати? Я с вами никуда не пойду.

— Пойдешь-пойдешь! — снисходительно заверил ее Родион, а Полина поддержала его улыбочкой. Затем одновременно ее брат и его бывшая подруга схватили Катьку за руки и выдернули с дивана. Катька завопила, но тут же прекратила, когда оказалась на полу.

— Ну, ты и тяжелая, — подытожил Родион и махнул рукой. — Пошли с нами.

И они, больше не слушая ее возражений, уволокли ее за собой в театр. Уже на подступах к Драму Катерина поняла, куда они ее ведут и запротестовала еще сильнее.

— Будем приобщаться к искусству, — поразительно миролюбиво заявил Родион.

— Не хочу я ни к чему приобщаться! — бурчала Катерина. В холле она демонстративно засунула наушник в ухо и сложила руки на груди. И в дальнейшем старательно делала вид, что ни Родиона, ни Полины рядом нет.

— Репетиция через два часа, — говорил между тем Родион. — Анна Семеновна согласилась пустить нас в зал. Надо же показать Катьке новые декорации. Ей должно понравиться.

Они вошли в малый зал через сцену, и Катерина замерла на месте, увидев стоящее прямо посреди сцены гимнастическое бревно. Помимо желания с ее губ сорвался удивленный возглас.