Ярго

- О, Джанет - выдохнула она – я не выдержу! Терпеть не могу это!

Я обняла ее крепко. Я обняла ее и прошептала слова утешения.

Я прижалась к её груди, как будто ребенок к матери, и все это время я знала, что она сильно возражала, но комфорт она получил. Я предполагаю, что это не позволило ярджинину продемонстрировать боль, в конце концов, это был кайф. Но она прижалась ко мне против своей воли, её лицо по-прежнему бесстрастным, она задыхалась от боли.

- Почему вы не кричите? - воскликнула я. - Крик, крик, крик. Вы можете им снять.

- Не могу... Ярджине не показывает эмоций…

Я не слышала остальные, но я почувствовала сырость слез на моей шее. Я обняла ее крепко и сделала вид, что не заметила. Внезапно боль невероятно заслонилась и сломала контроль поколений даек. Ее приглушенные рыдания спрятались на моем плече, и все время от самой боли, которую она испытывала, ослабившись, заставила себя извиниться.

- К сожалению, Джанет, могло оказаться настолько хуже, но я не могу себя контролировать.

Она храбро сражалась, но боль одержала верх. Ее рыдания продолжались

в течение часа. Я утешала ее без слов, и все время следила за дверью. Если один из гонщиков появился бы, я была полна решимости, чтобы защитить ее. Никто не будет знать, что человеческие эмоции послужили освобождением.

К счастью, мы не были прерваны. Через какое-то время, рыдания прекратились, она отпустила меня и пыталась нормально дышать. Она показал больше страха эмоций, которые были освобождающими, чем свидетельствование физической потерей руки.

Я смочила кусок ткани в холодной воде и положила ей на глазах. При этом я заметила, что она быстро отвернулась. Её смущение было неописуемо.

Через какое-то время, она сочинила сама. Затем она тихо попросила: - Джанет, пожалуйста, перейдите по комнате и нажмите на правую панель.

Я повиновалась, думая, что так называют одного из пилотов, чтобы принести что-то, что она хотела. К моему удивлению, в комнате стало темно мгновенно, горело только при тусклом свете далеких звезд. Я опустилась в кресло возле 176,177, принимая жест как знак того, что Санау хотела спать. Вместо этого, EIA позвонил мне.

Я нащупала в темной комнате место, чтобы вместить себя на край кровати.

Я едва могла видеть её черты в тусклом серебристом свете. Она взяла ткань, которая закрывала глаза.

Голос, казалось, пришел к ней с большим трудом.

- Я хочу поблагодарить вас. Позже, возможно, я буду трясти руку, и я буду смотреть в его глаза. В данный момент мое унижение настолько велико, мне нужно защитить себя в темноте.

- Санау. - начала я, но она прикрыла мои губы.

- Я знаю, что слезы нормальная вещь среди своих людей, но я сделала большой акт слабости. Восстановлена примитивная эмоция, которая была заброшена в течение сот поколений; только я, из всех ярджинсев, поддалась такой слабости. Я не заслуживаю того, чтобы быть ярджинсем. Я не заслуживаю того, чтобы быть лидером. Я опозорила себя и своих людей.

Опять же, я пыталась говорить, и она меня остановила.

- Я знаю, что вы пообещаете мне молчание. В разгар моей слабости и моих страдания, я не преминула слушать их слова утешения. Но всегда буду знать, что я показала такую слабость. Я должен жить сама с собой, друг мой.

Когда я говорила, это было с любовью и терпением, как мать разговаривает с упрямым ребенком.

- Санау, я сомневаюсь, что любой ярджинин в прошлых поколениях страдал истязаниями, от которых вы пострадали в последние двадцать четыре часа. Я сомневаюсь, что даже великий Ярго мог терпеть такую боль, не показывая их.

При упоминании имени, её фантастические глаза снова наполнились слезами, как будто она просматривалась свое недовольство его действиями.

Я искала в своей голове всё, чем можно смягчить потерю самоуважения, которую она чувствовала. Я объяснила, что слезы не имели ничего общего с храбростью. Настоящая отвага была той силой, которой она показала лицо опасности, в пути пытаясь дать мне мужества. Её большое достижение в расшифровке языка Венеры, основанных на некоторых звонах в ушах. Давая понять, что эмоции не превосходили умственные способности. Я объяснила ей, что в моем мире, иногда ты должен быть сильным человеком, чтобы плакать, и что только сильный человек может чувствовать эмоции.

Санау слушала молча, но я поняла, что мой разговор не работал тоже. Горе она чувствовала за её унижения не привлекать утешения, и увеличивать их мучение, боль становилась все более интенсивной. Несколько раз, в разгар моих молений, она ломалась и снова всхлипывала. Через некоторое время, я отказалась говорить и пыталась успокоить ее. Концентрируя себя только усилием, чтобы попытаться успокоить её физическую боль, которая была сейчас совсем невыносимой. Я дала ей воды, смачивала её лоб, потирала шею. Защищая её от глаз водителя, когда он пришел, чтобы принести нам еду. Я сделала вид, что она спит на моем плече, и он просто положил поднос и пошел прочь, безразличный к её судьбе. Это был ярджинин. Он был сделан так, чтобы выдержать боль. Он не сомневался, что такие суперженщины как Санау мог выдержать и преодолеть все.

Она не возражала, когда я включила свет, чтобы иметь возможность покормить ее и немного поесть тоже. Все это время я пыталась убедиться в том, где я чувствовала боль: она была из моего воображения или всё же исходила от суставов. Мой желудок отказывался принимать пищу, и у меня была высокая температура. Разве я подцепила какую-то болезнь в водно-болотных угодьях, или подобрала какую-то болезнь от монстров? Как долго мы летели? Всю ночь? Один день и одна ночь? В космическом пространстве это ночь; и вдруг мне показалось, что я ничего не знала, но эти часы были наполнены бесконечной болью.

Я посмотрел на Санау и боролась с истерией, которую она чувствовала, чтобы позаботиться о ней. Санау выглядела хуже. Я начала опасаться за её жизнь. Лицо Санау было буквально серым, а теперь боль, казалось, растянулась на всю спину. Я хотела позвать одного из пилотов, но она запретила мне. Я боялась, что она может быть с какой-то инфекцией, но она заверила меня, что это было невозможно. Рана была полностью стерильной. Ярджинин не мог что-то сделать не так.

Больше часов пыток последовало. Я думаю, что я просто заснула сидя, потому что, когда я открыла глаза, я обнаружил себя на стуле. Кабина была ясна, что означало, что мы были в пределах досягаемости солнечных лучей.

Санау бодрствовала. Ее боль утихла немного, но его глаза отражали что-то гораздо более глубокое, чем физическую боль страданий: боль своего разочарования самой с собой. – Мы приземлимся скоро, - сказал тихо.

- А потом? - спросила я.

Она смотрела на меня вопросительно.

- Я имею в виду - я остановилась, думая, что, может быть, она передумает в связи с нашей дружбой. Тем не менее, вопрос должен быть задан, и никакой альтернативы, я пошла вперед:

- Что со мной будет? Я буду отправлена на Марс сразу?

Она посмотрела на меня на мгновение. Когда он заговорила, её голос был низким и бесстрастным.

- Джанет, у меня нет полномочий, чтобы обещать вам что-нибудь. Я лидер, и мой голос считается как таковым, но у нас есть настоящая демократия, и таким образом можно завоевать большинство. Но я клянусь вам. - Она помедлила, потом сказала с видимым трудом: - Я клянусь, что я с удовольствием даю другую руку, чтобы вы могли вернуться на свою планету. Я могу только обещать вам свою полную поддержку.

Я кивнула. Этого было достаточно. Я знаю, насколько это были странные слова, идущие от Санау. Я не настаивала на том, чтобы продолжать, потому что они хотели увидеть от неё, чтобы понять, что я была виновна в еще одном непростительном грехе. Грех выражения сострадания к другу. Упразднены и непростительны эмоции любви.

23

Я помню очень мало с самой нашей посадки. Была огромная толпа в аэропорту, а также небольшие фрагменты живых и увлеченных праздником, сделавших это, к моему сознанию. Я помню, Санау спускалась вниз по пандусу, в вертикальном положении и в одиночку. Я помню утверждения, торжественные и лишенные эмоции, что наш экипаж был встречен внушительной группой лидеров. Я услышала оглушительные крики о Санау, но некоторое время до нашего приезда - не знаю, в часах, минутах или секундах - я потеряла контроль над своими резолюциями и присоединилась к благословенному святилищу полусознательного.