Теория журналистики в России

На этом фоне в российской науке наблюдаются некоторые черты кризиса теоретических представлений об истории журналистики, отражающиеся как в неопределенности методологических подходов к научному исследованию, так и в поиске путей совершенствования методики преподавания этой дисциплины. Острый интерес профильного академического сообщества к проблематике преподавания истории журналистики в вузах и модернизации педагогических подходов к этой дисциплине подтверждают многочисленные методические семинары, круглые столы экспертов и специальные публикации, имевшие место в течение последних лет[65].

Проблема во многом обусловлена специфическим процессом становления в нашей стране не столько истории журналистики, сколько журналистики как таковой. В отличие от прессы западноевропейской, изначально направленной в большей степени на экономические и политические цели, русская журналистика долгое время развивалась в контексте литературного процесса и оказалась прочно интегрированной в структуру литературного нарратива.

Несмотря на то, что еще в 1821 г. была предпринята первая попытка вычленения журналистики из общего потока литературных явлений[66], а вскоре начал разрабатываться и самостоятельный терминологический аппарат, свойственный журналистике как профессии и специфической отрасли творчества[67], исследователи часто высказывают убеждение, что только на рубеже XIX–XX вв. произошло ее отчетливое размежевание с литературным процессом[68].

Есть основания оспаривать это утверждение, так как принадлежность журналистики в России к литературному процессу уже во второй четверти XIX века была весьма формальной – запрет государства на политические выступления общества заставлял журналистику притворяться литературой, размывал границы между беллетристикой и публицистикой, принуждал политическую проповедь прятаться за маской литературной критики. Очевидно, что ни Н. А. Добролюбов, ни Д. И. Писарев не были в настоящем смысле литературными критиками, а были общественно-политическими деятелями, использовавшими произведения литературы не как объект литературно-теоретического анализа, как формальный повод для развертывания общественно-политических умозаключений. Однако номинально работа Добролюбова о романе Тургенева «Накануне», в свое время глубоко потрясшая своим политическим пафосом В. И. Ленина, оставалась литературно-критической статьей.

Эта вынужденная «конспирация» русской журналистики середины XIX века неизбежно сказалась и на становлении научного знания об истории журналистики. По номенклатуре научных специальностей история журналистики относится к отрасли филологических наук (область исследований 15, согласно действующему паспорту специальностей ВАК), хотя современное состояние журналистики все чаще изучается в контексте политологии[69], что не удивительно, так как теснейшая вовлеченность журналистики в общественно-политические процессы очевидна. Но отчетливо репрезентируемая ныне как социальный институт и область политической жизни, в своем даже самом недавнем прошлом журналистика принудительным образом превращается в литературу. При том, что в России, где до начала XX века отсутствовали политические механизмы, позволяющие гражданам влиять на решения власти, именно журналистика являлась единственной сферой общественной жизни, где происходило формирование основ политических доктрин и политических «партий», а журналисты становились провозвестниками, а порой и вождями социальных революций.

В итоге неразработанность теоретических и методологических основ проведения исследования в сфере истории журналистики приводит, с одной стороны, к тому, что многие труды страдают описательностью, тяготеют к публицистической форме изложения, с другой стороны, к тому, что уже много лет продолжаются дискуссии, в рамках которых дебатируется приоритет исторических или литературоведческих подходов, выдвигаются предложения новых путей, например, изучения истории журналистики как совокупности дискурсов. Конечно, нельзя не признать, что предмет истории журналистики весьма многоаспектен. Что можно отнести к числу основных аспектов, изучаемых историей журналистики?

1) История идей: процесс становления социально-политических и философских доктрин, находивший свое отражение в творчестве русских публицистов.

2) История взаимоотношений журналистики и государства.

3) Эволюция организационно-экономических моделей прессы.

4) Становление журналистики как профессиональной индустрии (прежде всего кадровая и технологическая стороны этого процесса).

5) Жанровая и стилистическая специфика творчества определенного журналиста или эпохи в целом.

Большинство перечисленных тем относится, прежде всего, к социальной, экономической и политической истории страны, а не к развитию литературного творчества. Поэтому за исключением тех редких случаев, когда в центре внимания исследователя оказываются история становления журналистского жанра или стилистические особенности авторской манеры публицистов прошлого, филологические теории и подходы, применяемые без опоры на возможности исторической науки, оказываются нерелевантными. Современный историк журналистики зачастую находится в положении человека, вынужденного забивать гвозди отверткой: предлагаемый заявленной отраслью наук теоретический и методологический инструментарий не соответствует ни материалу, ни задачам планируемого исследования. Если же автор решается апеллировать преимущественно к исторической методологии, его научная работа вызывает естественные нарекания с точки зрения того, что она представляется к защите или к публикации в рамках направления филологии и не соответствует профилю. Как правило, в таких случаях единственным выходом является обоснование филологической направленности работы за счет специфики эмпирического материала – текстов публицистики, что, конечно, является определенной натяжкой.

В этой связи представляется важным обозначить существенную черту переживаемого историей русской журналистики в настоящий момент процесса поиска и конструирования теоретических моделей – ее генетическую и институциональную интегрированность в филологическую отрасль и одновременно естественное смысловое тяготение к исторической науке. При этом необходимо подчеркнуть, что данное суждение вовсе не имеет целью противопоставление истории и филологии, контрпродуктивное само по себе и особенно нелепое в контексте актуальных в современной науке тенденций междисциплинарного теоретико-методологического синтеза. Дело вовсе не в намерении исторгнуть историю журналистики из материнского лона филологии, из которого, заметим, вышла некогда и сама история, во времена Геродота бывшая лишь специфической формой литературного повествования. Речь идет о необходимости реабилитации исторической теории и методологии в историко-журналистских работах и о предоставлении исследователю свободы выбора релевантных его задачам теоретических и методологических оснований научного труда без риска быть подвергнутым обструкции за нефилологический характер его произведений.

Очевидна необходимость разработки современных интегративных теоретических и вытекающих из них методологических подходов исследовательской работы в сфере истории журналистики, которые учитывали бы специфику этой отрасли знаний, находящейся на стыке истории, литературоведения, политологии, социологии, коммуникативистики. Причем, учитывая обозначенную выше специфику предмета истории журналистики, логично предположить, что именно историческая теория может лежать в основе этих интегративных подходов. Каково в настоящий момент состояние теоретической составляющей исторической науки, и какими, исходя из этого, могут быть пути формирования современных теоретических концепций истории русской журналистики?

65

См., например, раздел «Проблемы и методика преподавания истории журналистики» в журнале «Век информации», 2017, № 3; материалы методического семинара «Современные технологии в преподавании и изучении истории русской журналистики» на международном научном форуме в СПбГУ: Средства массовой информации в современном мире. Петербургские чтения: тезисы 53-й междунар. науч. – практич. конф. 23–25 апреля 2014 г. / отв. ред. В. В.Васильева. СПб., 2014. Электронный сборник. URL: http://jf.spbu.ru/conference/4279.html и др.

66

Анастасевич В. Г. Краткое известие о всех с 1707 по 1823 годы выходивших в России повременных изданиях и ведомостях // Новости литературы. 1822. Кн. 2. № 23. С. 153–155; № 25. С. 183–185; Кн. 4. № 18. С. 74–77; Сопиков В. С. Опыт российской библиографии, или полный словарь сочинений и переводов, напечатанных на словенском и российском языках от начала заведения типографий до 1813 года, с предисловием, служащим введением в сию науку, совершенно новую в России, с историей о начале и успехах книгопечатания в Европе вообще так и особенно в России, с примечаниями о древних редких книгах и их изданиях с краткими из оных выписками. СПб., 1813–1821. Ч. 1–5.

67

Проскурин О. А. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000.

68

См. об этом: Жирков Г. В. Журналистика России: от золотого века до трагедии. 1900–1918 гг. Ижевск, 2014.

69

Динамику числа диссертаций по специальности 10.01.10. Журналистика, политические науки см., например: Фещенко Л. Г. Журналистика и массмедиа: библиографический указатель диссертаций, 1990–2010. СПб., 2011.