Страница 69 из 98
Из меня выжимали жизнь, и я выжимал, капля за каплей, из кого-то, кто сильнее меня, а все равно, а все одно... В наступившей сияющей тишине, где нет ничего - только свет, и боль, и мускульное усилие сдавить, сжать это чужое, выскальзывающее из рук, хрипящее, как и ты, как и ты теряющее жизнь, капающее последними каплями жизни на загаженный пол пещеры, - я услышал четкий голос Куродо:
- Джекки! Дави! Главное - сделал! Дави! Ты - жив, Джекки! Слышишь жив!
Этот крик решил дело... Что-то лопнуло в сдавленном мною склизком горле, и разом обмякли, отвалились щупальца, и горячим вонючим хлестнуло в лицо, отбросило прочь. Кончились сияние и тишина. Я слышал бульканье и квохтанье. Пещерный лопнул, разорвался ровно посредине, жизнь вытекала из него бурой жидкостью.
Подхватив меня под руки, Куродо и Георгий волокли меня по проходу.
Валентин Аскерханович бежал впереди.
И еще я видел многолапых, топырящихся лягушек, скок-поскоком продивгающихся вместе с нами к сияющему солнцем, теплом, летом, лесом выходу из пещеры.
Они казались мне уменьшенными копиями того, лопнувшего, уничтоженного мной существа, и потому, наверное, я решил, что это просто-попросту бред...
_______________________________________________________________
У самого ручья, вернее, небольшой речки, на волнах которой поблескивали, перепрыгивая, искры солнца, я невольно вскрикнул, ибо увидел голую Жанну Порфирьевну.
Она безмятежно и без опаски купалась.
"Отпетые" тоже удивились.
- Жанна Порфирьевна, - сказал Куродо, - мы, конечно, понимаем...Туземцы мочат драконят, туземки работают и вам вроде как ничего не угрожает, но...
- Между прочим. - сказла Жанна Порфирьевна, - тот бородач, которого вы побили, принес мне... батюшки! - Жанна всплеснула руками, - Джек! Что с вами сделали!
Она кинулась ко мне и принялась удивительно ловко и умело раздевать меня, стаскивая липкие склизкие одежды.
- Насквозь, насквозь, - бормотала она, - немедленно мыться, немедленно!
Потрясенный, сбитый с толку и ее наготой, и ее чуть ли не материнскими нежными движениями, я только и смог пробормотать:
- Я весь в говне...
- Вижу, вижу, милый, - успокоила меня Жанна Порфирьевна.
Она помогла мне добраться до воды, и, когда я плюхнулся в прогретую солнцем, чудную, чудесную речку, закричала:
- Трите, трите, трите, вот так наберите горсть песка и трите, стирайте слизь, пока не въелась.
- Жанна Порфирьевна, - заметил Валентин Аскерханович, - вы бы отошли в сторону и оделись, потому что Джек Джельсоминович вместо того, чтобы от гадючьей слизи оттираться, смотрит на вас во все глаза.
А я, и в самом деле, смотрел, смотрел и... трель, трель, какая-то дивная трель раздалась в воздухе вокруг меня, и мне захотелось растаять, расплыться в этой самой речке, в этой текучей воде... под этим небо...бо...боль...
Георгий Алоисович, Куродо и Жанна оттирали, отдирали песком въедающуюся в кожу, твердеющую панцирем слизь дракона.
Я орал от боли. Мне казалось, что с меня сдирают кожу.
- Все... - Жанна Порфирьевна отбросила волосы со лба, - дальше просто бессмысленно... Ну, все. Пристало и пристало.
Георгий Алоисович стряхнул с рук песок:
- Джекки, ты прости, дорогой, но мы слишком долго тебя тащили.
- Мда, - печально согласился Куродо, - будет теперь у тебя, как у черепашки, на спине и на груди - панцирь.
Я приподнялся, поглядел на Жанну Порфирьевну - было так больно, что я почти не обращал внимания на то, что она так и не оделась.
- Хрен с ним, - выхрипнул я, - зато никакая падла не проткнет.
Я побрел в воду смывать песок.
- Джек Джельсоминович , - услышал я голос Вали, - вы только не утоните!
Я отмахнулся, дескать, ну вас...
Я бултыхнулся в воду и поплыл.
Боль растворялась, расплывалась в реке.
Я выбрался на берег, потрогал сделавшуюся твердой, будто покрытую пластинами, роговыми, плоскими, кожу...
- Ух ты, - сказал я шутливо, - какая штучка. Вроде как неснимаемая кольчуга...
Жанна Порфирьевна уже оделась и вновь приобрела свой обычный строгий вид - не то классной дамы, не то квартуполномоченной.
- Джекки, - строго сказала Жанна, - возьмите полотенце и как следует, насухо вытритесь, может, все-таки сотрете кольчугу?
Я взял полотенце и принялся растираться изо всех сил.
- Может, пластиночки можно отколупать, - предположил Валентин Аскерханович, - эвон как они друг против друга, будто плитки шоколада.
- Не болтайте глупости, - сурово прервала его Жанна Порфирьевна, лучше сбегайте к "автобусу" и принестите одежду.
("Автобусом" Жанна почему-то именовала ракету.)
Валя опрометью кинулся выполнять распоряжение.
Пальцами я подергал пластины.
Они вросли в кожу прочнее, чем ногти; собственно, они и стали теперь моей кожей на груди и на спине.
- Жаль, - сказал я, - что брюхо так не заросло...
Наверно, я все-таки довольно неискренно это сказал, потому что Куродо взялся меня успокаивать.
- Одноглазый, - сказал он, - да ты не расстраивайся - все подземные девахи от панцирных тащатся - вон как на тебя Жанна Порфирьевна уставилась.
- Да, - постарался я пошутить, - но мне кажется, в ее взоре больше жалости, чем вожделения.
- Еще бы нет, - невесело усмехнулась Жанна, - теперь вас всенепременно выберет дракон. Просто "отпетому" может повезти, но панцирному...
Тем временем вернулся Валентин Аскерханович с моей одеждой и отрапортовал:
- Жанна Порфирьевна, ваше задание выполнено! Спешу заметить, что у самого, как вы выражаетесь, "автобуса", громоздится узел, мохнатый, косматый, - и он, понимаете ли, шевелится.
- Юноша, - важно спросила Жанна Порфирьевна, - вы, я надеюсь, не развязывали узелочек для того, чтобы посмотреть, что же в нем шевелится?
- Никак нет, - заулыбался Валентин Аскерханович, - я испугался и тотчас же убежал...
- Это - правильно, - кивнула Жанна, - это - верно... Я же говорила вам... Бородач, которого вы побили...
Я одевался. Про себя я отметил, что мне стало тяжелее носить самое себя, но зато увереннее, прочнее...
Вросшие в кожу пластины заставили меня почувствовать мое собственное тело как нечто не совсем мое, нечто надетое на мое "я", как я надеваю сейчас на мое тело одежду.