Страница 67 из 98
Вытирая руки и лицо платком, к костру вернулась Жанна Порфирьевна.
- Туземное население, - сказала она, - действительно, волнуется. Во всяком случае, какие-то копьеносные силуэты на том берегу я различила, но ничего откровенно враждебного не заметила...
- Еще бы туземному населению не волноваться, - хмыкнул Куродо, дракоша у них зимой злобствует, дует, плюет и старается согреться всеми доступными ему средствами, то есть жрет в три горла все то, что двигается, дышит и молит о пощаде. Летом дракоша отдувается, рыгает и мирно сопит в своей пещерке... и тут - здрасьте!.. Посланцы Неба!.. Рады приветствовать. Раздраконят дракошу - почнет старичок и летом буйствовать, что хорошего?
Я потрогал приятно пачкающий, белый, в черных выпуклых продолговатых крапинках ствол неведомого мне дерева и поинтересовался:
- Отчего же мы зимой не прилетели?
Костер между тем совсем разгорелся - пламя металось тугими желтыми жгутами, дразнилось, многоязыкое, плясало, облизывало сучья.
Жанна Порфирьевна, морщась от жара, принялась устанавливать на костре огромную черную сковородку.
- Тут вот в чем дело, Джекки, - сказал Георгий Алоисович, с интересом наблюдавший за манипуляциями Жанны, - летом "пещ. драк." подстрелить трудно, а зимой еще труднее...
Куродо вытащил консервный нож и принялся вскрывать консервные банки. Содержимое он вытряхивал на сковороду.
- Зимой, - добавил он, - дракоша бегает, прыгает, летает и скачет, а летом он, растопырившись и растекшись по стенкам, отдыхает, спит.
Мясо, выброшенное из консервов на сковородку, зашкворчало, завыстреливало в разные стороны раскаленными жирными каплями.
Расплываясь на сковороде, оно будто ругалось, плевалось от возмущения.
- Вот это - канонада, - засмеялась Жанна Порфирьевна, - ребята, готовьте ложки.
Куродо извлек здоровенную бутыль крови дракона, поболтал ею в воздухе.
- А вы думали. Куродо забыл? А? Ни хрена подобного!.. Куродо все помнит...
- И жар холодных числ, - сказал я, - и венецьянские громады...
Все погялдели на меня с изумлением.
Я и сам изумился. Это стихотворение мне однажды прочла Мэлори, дурачась, прочла. Там что-то было про скелет, который хрустнет... вообще, мерзкое, "отпетое" стихотворение... Но из него, из всего него я запомнил только эти строчки: "Мы помним все: и жар холодных числ, и венецьянские громады..."
- Джек Джельсоминович, - вежливо спросил Валентин Аскерханович, - какие громады?
Я не успел ответить, поскольку на полянку, где мы собирались полдничать, вышел бородатый туземец. Я решил, что это жрец, так непринужденно и вольно смотрел он на нас, Пришельцев Неба.
Жанна сняла с огня сковороду, ловко прихватив тряпкой ручку, и брякнула на траву.
- Я думаю, будем прямо со сковородки, - сказала она, расстегивая нагрудный карман и вынимая ложку.
Мы не успеди извлечь свои, поскольку бородач наклонился над сковородкой, зачерпнул ладонью шкворчащее, аппетитно пахнущее месиво и отправил его себе в рот.
Раскаленный жир потек по бороде туземца.
- Уум, - заурчал туземец от удовольствия и закрыл глаза.
- Огнеед, - потрясенно вымолвил Георгий Алоисович.
- Просто сволочь, - возмущенно сказал Валентин Аскерханович, - он полкастрюли сожрал.
- Во-первых, - Георгий Алоисович потер лысину, - не кастрюли, а сковородки, во-вторых, разве вы не знаете закон Тибулла? В большой семье хлебалом не щелкай...
Туземец раскрыл рот и большим оттопыренным пальцем принялся тыкать себе в разверстую глотку, мол, пить хочу.
Жанна Порфирьевна деликатно зачерпнула варево с той стороны, где точно не пошуровал туземец , и заметила:
- Дайте младенцу попить.
Куродо отвинитил пробку от бутылки, нацедил полную кружку.
- Стошнит? - осторожно предположил Георгий Алоисович.
- Не, - мотнул головой Куродо, - от одного запаху убежит.
Туземец выдул всю кружку и захлопал ресницами, как девушка, которой сделали предложение.
Потом он рыгнул, швырнул кружку в кусты и сказал, обращаясь к Жанне Порфирьевне:
- Аз тебе хоцю!
- Все понятно, - почти одобрил туземное высказывание Георгий Алоисович.
- А я не поняла, что он сказал? - спросила Жанна Порфирьевна.
- Кажется, он объясняется вам в любви, - галантно пояснил Георгий Алоисович.
- Аз тебе хоцю!! - зарычал бородач, одним ударом ноги перевернул сковороду и прыгнул на Жанну Порфирьевну.
То есть он хотел прыгнуть на Жанну Порфирьевну, а прыгнул на мой кулак.
Туземец упал на землю, но скоро поднялся и сел, изумленно хлопая глазами. Он выглядел так, словно бы хотел спросить: "Что это, люди добрые со мной стряслось? Как же я влопался?"
- Аз... тебе... хоцюуу! - вытянул наконец бородач и горько, по-детски разрыдался.
Его горе было столь неподдельно, что я бы на месте Жанны Порфирьевны обязательно хоть чем-нибудь, но утешил бы беднягу...
Однако Жанна Порфирьевна, вдова командора, была дамой весьма сурового нрава.
- Вон! - она вытянула руку в направлении леса, откуда и вышагнул к нам на полянку влюбленный туземец .
Бородач встал на ноги и, всхлипывая, утирая слезы, покорно побрел прочь, бормоча не то проклятия, не то жалобы.
- Хорошо держит удар, - одобрил Куродо.
- Что удар, - смятенно сказал Георгий Алоисович, - он нас совсем без обеда оставил...
- А как же закон Тибулла? - засмеялся Валентин Аскерханович.
Куродо, между тем, налил каждому в кружку крови дракона.
- Ладно, - вздохнул он, - злее будем... Пошли?
Валентин Аскерханович посмотрел на Жанну Порфирьевну:
- Может, кому-нибудь остаться?
- Не волнуйтесь за меня, юноша, - важно сказала она, - я за себя постою...
- Будем надеяться, - хмыкнул Георгий, взваливая на плечо огнемет.
Лес был прошит солнечными лучами.
Лес пах разогретой землей и листвой.
Лес пах детством, каникулами, бездельем и свободой...
- Ориентировку-то нам дали точную? - забеспокоился Валентин Аскерханович.
- Сейчас и проверим, - ответил Куродо.
...И тогда мы увидели гору.
Она была неуместна в этом лесу, таком мирном и детском. Она вздымалась ребристо, нагло. Она выпирала из мягкой ласковой земли ножом, приставленным к горлу неба.