Страница 17 из 22
Еще охваченный возбуждением боя, Полупанов то требовал, чтобы его поскорей перевязали, так как он хочет снова идти в атаку, то начинал слабеть, задыхаться, впадал в полузабытье, просил пить.
Таисия Елизаровна наложила на рану давящую повязку. Парамонов и Нестеров повели Полупанова к переправе.
Через несколько минут Парамонов прибежал на медпункт.
— Саша сорвал с себя бинты! — закричал он. — Хочет в бой идти…
Соколова стремглав кинулась за Парамоновым. Дорогой встретила двух санитаров. Они помогли перебинтовать Полупанова и свести его вниз…
Когда связной сообщил о гибели Куцыгина, ни Красотченко, ни Соколова не хотели верить этому известию.
Красотченко приказал немедленно доставить в штаб отряда полевую сумку комиссара. Расстегнул ее, вынул документы, карты, различные заметки, написанные знакомым неровным почерком. Соколова помогала ему разбирать бумаги.
— Вот и нет уже Даниила Максимовича, — сказала она вдруг и заплакала.
От ее простых слов и откровенного женского горя стало невыносимо тяжело.
Красотченко написал донесение Воронежскому комитету обороны о героической смерти Куцыгина, Но разве в скупых словах рапорта можно было излить всю горечь и боль этой потери?..
И потом в течение всего дня, когда множество новых больших и малых событий на время заслоняло от Красотченко происшедшее, его ни на минуту не покидало тревожное ощущение тяжелой утраты. И он вспоминал с душевной тоской: «Нет уже Даниила Максимовича…»
С переднего края все чаще прибывали раненые. Пришел, придерживая левой рукой безжизненно повисшую правую руку, тяжело раненный заместитель командира отряда Антон Иванович Башта.
Уже под вечер бойцы партизанского отряда принесли на медпункт старшину Кукушкина. Он был ранен на Аксеновом бугре в самом начале атаки. Рослый, заметный издали, он упал на открытом месте, простреливаемом вражескими автоматчиками. Несколько часов пролежал неподвижно, притворяясь мертвым, пока наши не отогнали немцев.
Кукушкина положили на носилки, чтобы отправить в санбат. Носилки поломались.
— Эх, братцы, сколько вам со мной мороки! — огорчился он. — Вот навязался я вам на шею. Ведь во мне — ни много, ни мало — 92 кило…
С большим трудом его снесли под гору…
Комиссаром сводного истребительного отряда вместо погибшего Куцыгина был назначен Красотченко.
Вечером он и Грачев отправились на командный пункт полка с докладом о результатах дневного боя. Гитлеровцы были оттеснены на всех направлениях, Наступательный порыв воронежских истребителей увлек бойцов 2-го батальона, измотанных непрерывными трехдневными боями. Было не только восстановлено прежнее положение, но и заняты новые улицы и кварталы. Фашисты были выбиты из здания детского сада. Огневой рубеж проходил теперь по улице Некрасова и Чернышеву бугру в нескольких десятках метров от Предтеченского кладбища. Потери врага значительно превышали наши.
Капитан Быстров был доволен.
— Дерутся, как черти! — говорил он об истребителях.
20
В землянке под насыпью дамбы, где помещался полковой командный пункт, горела заправленная бензином коптилка.
Полковник, плотный, коренастый мужчина лет сорока, слушая Грачева, привычно хмурил брови и посапывал. Когда тот кончил, сказал:
— Молодцы воронежцы! Далеко фашиста погнали…
— Крепкий народ, — похвалил полковой комиссар, делая пометки у себя на карте.
Он чем-то очень походил на полковника, хотя ростом был чуть повыше и не такой грузный. Друг друга они понимали с полуслова.
— Обедали? — спросил полковник у Грачева и Красотченко.
— У нас на Черниговщине сперва гостей борщом да кашей потчуют, а потом уже спрашивают, сыты ли они, — усмехаясь, заметил полковой комиссар.
— Так там же у вас все такие шутники, как ты, — сказал полковник и приказал повару приготовить что-нибудь закусить.
На столе появились консервы и колбаса.
— Давай, давай, угощай гостей, — говорил повару комиссар. — Не скупись, брат. Разве это еда для русского человека?..
Повар принес вареных яиц, нарезал холодной свинины.
— А горячее твое где?
— Виноват, товарищ комиссар, не успел сварить горячего, — сказал смущенный повар.
— А ты пойди, пошарь у себя по куткам, может найдешь.
Повар ушел и вернулся с бутылкой водки.
— Экий ты догадливый! — сказал, усмехаясь, полковник.
Стакан был один. Первому полковник налил Красотченко.
— За боевую дружбу! — сказал комиссар.
Все по очереди выпили за дружбу и победу.
Прощаясь, полковник предупредил:
— Подбросить на ваш участок людей я не смогу. Вам придется держать рубеж, пока не подойдет смена. Имейте в виду, сейчас на вас опирается весь правый фланг дивизии.
Комиссар добавил:
— На лаврах не почивайте: завтра фашисты еще злей будут…
Грачев и Красотченко вернулись в расположение 2-го батальона.
Дождь, несколько раз начинавший моросить с вечера, перестал, но ночь была темной.
Красотченко обошел передний край, проверил посты, усилил охрану наиболее ответственных рубежей.
Настроение у бойцов по-прежнему было хорошее. Усталости не чувствовалось. Потери, понесенные отрядом, вызывали не уныние, а еще большую ненависть к врагу, желание отомстить за погибших товарищей.
На Красную горку Красотченко вернулся, когда ночь была уже на исходе. В помещении медпункта царила тишина. Все раненые были эвакуированы на левый берег. Медсестра Соколова и ее юные помощники отдыхали.
Красотченко прилег на кушетку и сразу же погрузился в тяжелое, без сновидений, забытье.
Его разбудил приход Грачева. Капитан устало присел на край кушетки, оказал:
— Не нравится мне, что притихли фашисты. Даже ракетами перестали баловаться…
Он с хрустом потянулся, зевнул.
Красотченко знал, что Грачев не опит уже третью ночь.
— Надо тебе отдохнуть, товарищ капитан, — сказал Красотченко. — А то с ног свалишься…
Однако отдохнуть им не пришлось. Спустя несколько минут близкие выстрелы подняли Красотченко с кушетки. Он выбежал во двор, Автоматная стрельба слышалась совсем рядом.
Вокруг него собралось человек восемь бойцов-связных, дежуривших в штабе. Подбежал начальник штаба истребительного отряда старший сержант Котов.
Грачев был уже на ногах.
— Веди группу! — крикнул он Красотченко. — Я иду на командный пункт батальона. Вышлю тебе поддержку…
21
Вражеские автоматчики просочились через нашу передовую линию в районе улицы Некрасова. Видимо, у противника не было достаточных резервов для контратаки на всем участке 2-го батальона, и он шел на авантюру, намереваясь нанести внезапный удар по штабу истребительного отряда и, вызвав панику, дезорганизовать нашу оборону.
Гитлеровцы старались создать впечатление, что их очень много. Они подняли отчаянный шум, открыли беспорядочную пальбу, кричали, пускали ракеты, подожгли несколько домов.
Группа Красотченко, несмотря на свою малочисленность, быстро продвигалась вперед. Истребители действовали сплоченно и решительно. Перебегая от дома к дому, они тщательно проверяли каждое строение, вышибали врага гранатами…
Впереди послышался булькающий звук немецкого пулемета.
Красотченко подполз к плетню и, осторожно раздвинув прутья, заглянул в образовавшуюся щель.
За невысоким забором он увидел двух гитлеровцев. Они были от него шагах в семидесяти, не больше.
Уже рассвело, и Красотченко мог хорошо рассмотреть их. Один высокий, с квадратными плечами и холеным белым лицом, был офицер, другой поменьше — серый, малоприметный. Они стояли вполоборота к нему и смотрели куда-то влево.
Впервые Красотченко видел так близко от себя врага. Было что-то наглое и вызывающее во всей фигуре фашистского офицера, в его самоуверенной позе, в небрежном повороте головы.
Красотченко вскинул автомат и, не торопясь, прицелился…