Год жизни

С утра дул ветерок, и синяя озёрная волна покрылась белой рябью волнишек. Мы поплыли к сетям уже без прежнего энтузиазма - устали от бессонной ночи, от крепкого, вяжущего во рту чая, от разговоров. Хорошо ещё, днём, ветер сдувал комаров в закрытые, влажные места озеринки.

На сей раз, в сетях оказалось всего два карася.

- Может это и лучше - рассуждал Жора. - Нам ведь ещё к дороге выгребаться.

Я снова кивнул. Говорить ничего не хотелось. На меня, рассказ метеоролога произвел тягостное впечатление. Я по своей жизни на сейсмостанции знал, как трудно бывает перестроиться и привыкнуть к переменам в тайге.

Иногда, так бывает неприятно, когда после сосредоточенного одиночества зимой или весной, вдруг нагрянут гости, или знакомые, какие - то любопытствующие, часто пьяные люди...

... Выходили к дороге, тяжело нагруженными: лодка, вёсла, по мелочи всего, да ещё и рюкзак карасей...

Брели, хлюпая резиновыми сапогами по мокрой тропинке, не глядя по сторонам, сцепив зубы от напряжения, и вытирая солёный пот с бровей и с подбородка.

Подойдя к трассе, повалились на обочине на траву и долго лежали, отдыхая.

Вскоре послышался шум мотора и появился наш самосвал. К тому времени, мы поделили карасей пополам и двух отложили для шофёра. Тот вначале отказывался, но потом взял, спрятал в бардачок, и начал рассказывать, что в лагерь к лесорубам, куда он ездил, повадился ходить медведь, на помойку, за столовой.

- Собаки лают всю ночь. Медведь осторожный, ворочается в кустах, на открытое место не выходит. Собаки всю ночь без передышки лают...

Он помолчал и махнув рукой продолжил: - Убьют его ребята! Подкараулят и убьют. Спать зараза не даёт. Собакам ведь пасть не заткнёшь. Всю ночь бухают: Гав, гав, гав...

Самосвал довёз меня до самой сейсмостанции. Мы попрощались с Жорой, и я нагруженный рыбой, спустился с прибрежного склона по тропинке, напрямик, минуя дорогу.

Перейдя деревянный мост через Кавокту, я увидел, что на летней кухне хлопочут наши поварихи - готовят ужин.

Собаки выбежали меня встречать: и взрослые и щенки. Они прилежно виляли хвостами и от умиления встречей, лезли лизаться.

Когда я показал карасей "хозяйке" на кухне, она только всплеснула руками.

Из дома, на шум вышел Толя Копейкин. Он осмотрел рыбу, похвалил меня и стал по хозяйски точить кухонный нож. - Вы Надежда Петровна не беспокойтесь - проговорил он благородно. - Я сам почищу их и приготовлю к жерехе. Мы их до завтра в ледник положим, а завтра, на ужин, вы пожарите...

Чуть позже, собаки с аппетитом хрумкали выпотрошенными внутренностями больших рыбин и даже чуть не подрались. Пестря, не поднимая головы, предупреждающе зарычал, обнажив белые длинные клыки.

Щенки сразу отошли, а Рика тоже ответила утробным ворчаньем.

Я прикрикнул на Пестрю, и Рика воспользовавшись моментом, прихватила у него кусок внутренностей и отбежала, но с достоинством, к дальним кустам.

... Из дома вдруг выкатился пушистый котёнок Тимошка. Он бесстрашно прошёл меж собак, потёрся пушистым бочком о мой сапог и легко вспрыгнул на колени. Пестря, бросил быстрый взгляд на бесстрашного котёнка, но я, перехватив это предупреждение ревнивца, возвысил голос, отчитывая собаку: - Но! Но! Смотри у меня!

Пестря отвернулся, сделал вид, что это предупреждение - внушение его не касается, отошёл, и со вздохом лёг на траву, свернувшись калачиком. Из под его полуопущенных век, смотрели тёмные, внимательные глаза.

Я, на всякий случай, посадил котёнка на плечо и вошёл в дом, где было уже по вечернему прохладно и полутемно...

Солнце, привычно садилось за лиственничную, зелёную рощу, на северо-западном склоне, на другом берегу Кавокты...

Зима. 1999 год. Лондон. Владимир Кабаков

Уголёк

Уголёк появился на сейсмостанции неожиданно. Я возвращался в нашу избушку после ежеутреннего купания в радоновом источнике и любовался восходом солнца. Вдруг, мои собаки перешли на рысь и исчезли в кустах за домом - оттуда доносилась какая - то возня и тявканье Рики.

Уже войдя в дом, я услышал это тявканье и вышел посмотреть - что случилось.

За домом, шагах в тридцати, под кустами, если можно так называть заросли стланика, стояли друг против друга Пестря и незнакомый кобель, чёрный, лобастый, с длинной шерстью, кое - где вылезавшей клочьями из его спины.

Увидев меня, собака завиляла мохнатым хвостом и делала при этом самые приятные жесты: прижимала уши, словно в улыбке оскаливала зубы. На меня её приветливость не произвела должного впечатления и я пытался прогнать приблудного пса, но он по - прежнему, сохраняя самый дружественный вид, обращаясь ко мне, а в ответ на воинственно - угрожающие позы Пестри - скалили зубы.

Я отстранился от выполнения своего негостеприимного замысла и Уголёк остался на станции.

Позже, я вспомнил рассказ напарника о собаке, которую он привёз щенком на нашу станцию из Курумкана - тунгусского посёлка на Северном Байкале, а вспомнив, догадался, что чёрная приблудная собака - это Уголёк, так звали эту лайку.

Уголёк, как выяснилось позже, жил какое - то время вместе с бригадой лесорубов, за двести километров от нашего домика, в глухой тайге, на берегу Муи, а когда бригада переехала на другое место, Уголька забыли, а может быть и обидели чем - то.

Тогда отважная собака преодолев двести километров по тайге появилась на станции, то есть в своём первом Бамовском доме.

Мой напарник, хозяин Уголька, строил новую сейсмостанцию на Белых Озёрах и потому, я жил и работал один...

У меня вместе с Угольком стало три собаки: Пестря, крупный пёс белого с чёрным окраса, с тяжелой, угловатой головой, хвостом, загнутым кольцом за спину, высокими сильными ногами и мрачным взглядом тёмных глаз; Рика - молоденькая собачка, не имеющая ещё года отроду, во всём противоположность Пестре - ловкая, хитрая, ласковая.

Она несмотря на небольшой рост, в обиду себя не давала и имела сильное мускулистое тело, с тяжёлым загривком - у таза с едой, она не один раз схватывалась с грубияном и нелюдимом, Пестрей. Её карие, лукавые глазки выражали веселье и любознательность, порой переходящую в любопытство не имеющее границ. За это ей от меня не один раз доставалось, правда случалось это тогда, когда любопытство превращалось в нахальство...

Теперь, к этим двум, добавился Уголёк...

Собаки, тем не менее, жили дружно и весело и как-нибудь, в другом месте я опишу эту жизнь. Но пока рассказ о другом...

Работая на сейсмостанции один за двоих, я успевал делать всё что нам полагалось, однако времени было в обрез и я прекратил ежедневные прогулки по тайге. Мне их не хватало, собаки толстели и томились от безделья.

Наконец, у меня в избушке остановились гости - гидрогеологи из института и я, улучив время и погоду, засобирался в тайгу.

Гости остались домовничать, а я собрав по полкам, непонятного происхождения патроны, вовсе не надеясь встретить, что либо существенное, отправился...

Была середина сентября - золотая пора в Северном Забайкалье, пора тёплой и одновременно свежей, без духоты, осени.

Мошка и комары, прибитые утренними заморозками, переваливающие уже на минусовую температуру, не мешали дышать, не набивались в нос и в глаза и поэтому, все прелести тайги были к моим услугам.

Одним словом - это был пир для души, для зрения, для слуха!

Лес нарядился в праздничные яркие, жёлто - красно - зелёные одежды, а тишина стояла над горами первобытная...

Идти было не жарко и я, в охотку, быстрым шагом преодолел знакомый подъём на плоскогорье, по узенькой лесной тропке вышел на визирку - узкую лесоустроительную просеку - уже наверху горы и остановился.