Год жизни

Мало того. Он всякими зверскими ухищрениями старается выращивать этих животных как можно быстрее и с соответствующими мясными кондициями!

Я знаю примеры, когда мясо изготовители на свинофермах, выкалывают глаза (тоже промышленным способом) молоденьким свинкам, чтобы они лишённые зрения, не могли "волноваться" и поэтому, мясо делалось какого-то особого качества...

Я бывал на мясокомбинате и могу заверить вас, что по сравнению с таким "цивилизованным" убийством охота - это действительно аристократическое занятие. Зверства цивилизованного человека в век всеобщей индустриализации - это не для слабонервных. Я даже написал киносценарий на тему мясокомбината и назвал его: "Мир - это ложь"!

Однако возвратимся в долину Амнунды.

Мы вышли к подошве высокой горы, над которой ветерок проносил клочья тумана из-за хребта. И там, на высоте, под близким солнцем, увидели мы пасущихся оленей - маток. Они были далеко, на горных луговинах - морянах и как ни в чём не бывало ели сочную травку, переходя с места на место, как пасущиеся коровы. Я с восторгом показал их Юре.

- Ты посмотри - с волнением говорил я, - они ведь ни на кого внимания не обращают. Тут им безопасно, словно - в воплощённом раю!

Я размахивал руками, радовался в предвкушении замечательных дней и ночей на свободе, вдали от сиюминутной людской суеты...

Мы остановились на песчаном берегу хрустально холодной и прозрачной Амнунды. Наготовили дров на ночлег, сварили рагу из зайца и с аппетитом поели постненького, энергетического мяса и запили всё ароматным, со смородинкой, чаем...

День между тем клонился к вечеру и увидев, прямо от кострища, высоко вверху на маряне, вышедшего пастись изюбря, я схватил ружьё и торопясь, перейдя реку по брёвнышкам, стал подниматься по крутому, травянистому склону, навстречу вершине, скрываясь за скалистым гребнем, торчащим на метр в высоту из склона.

Я вспотел, то и дело останавливался, делал передышки и украдкой рассматривал с высоты, открывающуюся далеко-далеко окрестную тайгу и широкую речную долину. Вид был во все стороны замечательный.

И там, откуда мы пришли, за рекой, громоздились двух-трёх километровые горы, уже Муйского хребта.

Поднявшись достаточно высоко, я выглянул из - за камней, и увидел метрах в ста от себя, пасущегося оленя. Он, словно услышав или учуяв меня, поднял голову, с развесистыми рогами и долго, не меняя положения тела, смотрел в мою сторону. Стрелять из гладкоствольного ружья было далековато, и я просто любовался сильным красиво-грациозным животным, из своего укрытия...

Шоколадно-коричневого цвета, с серовато белыми на концах рогами, с сильной шеей и мощной грудью, он действительно напоминал по статям быка. Только был стройнее и насторожённо - энергичнее.

Он видимо заметил меня, но не убежал, а стал не торопясь уходить в противоположную сторону. Когда олень скрылся за бугром, я ещё какое - то время видел его покачивающиеся рога...

Спускался я с горки не спеша, любовался закатом и дышал полной грудью чистым, горно-таёжным воздухом...

Далеко внизу, полоской стали, поблескивала лента речной воды, и хорошо был виден наш бивуак с чёрным кострищем и крошечной фигуркой человека рядом.

...Вскоре, на долину реки спустились сумерки и в тёмно-синем, ясном небе загорелись первые звёзды. Они были крупные яркие, и их постепенно становилось всё больше. Когда наступила полная темнота, какая бывает только осенью, небо, словно мерцающий серебристый ковёр укрыло землю...

Мы, не спеша, разговаривая, сварили ужин, поели, попили чаю сидя у большого тёплого костра...

Природа вокруг дышала чистотой и покоем...

Откуда-то издалека, донёсся звук изюбриного рёва и я решил ответить...

Отойдя от костра в прохладную тишину ночи, нарушаемую плеском водных струй в реке, я продышался и приложив ладони рупором ко рту, затянул "боевую" песню - вызов изюбря.

Начал я высоко, почти визгливо - раздражительно и закончил низким басом и басом же, после короткой паузы выдохнул, в конце, как это делают изюбри...

Я постоял ещё какое - то время прислушиваясь и не получив скорого ответа, вернулся к костру.

Разговор продолжился. Юра рассказывал, как он путешествовал по крымской яйле и во время вьюги чуть не заблудился! Тогда, он испугался снежного бурана на всю жизнь...

- Я уже думал, что придётся ночевать в снегу, когда вдруг увидел сквозь снег очертания знакомого большого дерева, росшего на развилке. До метеостанции, куда я шёл в гости к друзьям, оставалось меньше километра по дороге, которую я хорошо помнил ещё с прошлого раза...

В костре громко щёлкнуло догорающее полено и тут, с противоположного берега реки, из темноты, очень близко, раздался громогласный рёв...

Мы вскочили, я схватил ружьё, но рёв закончился, и наступила тишина.

Юра, взволнованным голосом, полушепотом спросил: - Кто это?!" - я так же шепотом ответил, - Это бык - изюбрь... Прибежал бороться и отвечает мне... Когда надо, то они намётом несутся навстречу сопернику...

Отблески костра, оранжевыми бликами освещали часть берега с нашей стороны, а за рекой, затаилась насторожённая темнота...

Крадучись, я отошёл от костра метров на двадцать и стал вслушиваться. Через какое - то время, мне показалось, что кто-то ходит на той стороне по стланиковой чаще и трещит сухими ветками.

Я вновь напрягся и заревел изо всех сил, как можно более грозно и устрашающе. Но бык на той стороне молчал...

Я подождал ещё несколько минут и вернулся к костру, где сжавшись в комочек, в ожидании продолжения "яростного диалога", сидел встревоженный Юра.

Его глаза поблескивали при отсветах костра. Когда он подбросил большую охапку дров, костёр запылал, разгоревшись и я, устроившись на прежнее место, стал объяснять Юре, что бык прибежал, посмотрел на нас и на костёр, но переплывать реку не решился...

- А в такой темноте ничего не видно в десяти метрах... Так что мы можем не беспокоиться... Даже если зверь будет совсем рядом, то я его не смогу стрелять. В темноте в лучшем случае можно только заранить зверя и он уйдёт далеко....

Юра промолчал, но было видно, что он совсем не горит желанием охотится на такого "зверя" - ведь это не заяц...

Речка, очень близко, мерно и убаюкивающе шумела и мы посидев ещё какое-то время, легли спать, заложив в костёр пару крупных, сухих коряжин...

Несколько раз за ночь я просыпался от холода, вставал, подкладывал дров в костёр и снова ложился, убедившись, что Юра не замерзает и не горит. Но дрова были ольховые и потому не стрелялись искрами и мы могли спать спокойно...

Проснувшись, последний раз уже на солнце восходе, я заставил себя подняться, подойдя к реке, умылся, холодной до ломоты в суставах, чистой водичкой. Развёл плотный огонь и поставил котелок с водой на костёр. Вскоре, вода закипела, и я заварил крепкий свежий чай.

Юра, открыв глаза потянулся, вскочил и стал грея руки над костром, нервно посмеиваясь, рассказывать сон про встречу с медведем...

Странно, но я сам, у таёжных костров, на ночёвках, никогда не вижу снов...

Попив чаю и съев по бутерброду с колбасой, мы, оставив вещи у погасающего костра, пошли в сторону маряны на склоне.

Немного не доходя до подошвы горы, в мелком соснячке, мы остановились, и я заревел, приманивая оленей и один тотчас отозвался, где-то совсем недалеко.

Я повторил вызов, и бык вновь отозвался. Мы, затаившись, крутили головами, недоумевая - где он мог быть.

И вдруг Юра пригнулся и показал мне рукой куда - то вверх.

И точно... Прямо перед нами, метрах в ста пятидесяти на маряне, на открытом месте стоял бык и ревел.

Он виден был как на ладони. Раздувшаяся на время гона гривастая шея, морда с чёрным пятном ноздрей и губ, мощная передняя часть крупа и более лёгкая задняя, с сильными стройными ногами.

Рога, с семью отростками на каждом, росли из головы причудливым костяным деревом. Цвет шерсти был коричнево-серым, более тёмным на спине и сероватым на ногах и животе. Когда бык ревел то вытягивал шею вперёд и вверх, открывал пасть и струйки влажного воздуха выходили из его разгоряченного нутра.