Год жизни

Мы познакомились с Юрой ещё зимой, когда он с журналистом из журнала "Вокруг света", забрел к нам в избушку, на радоновых источниках, километрах в шести от посёлка Тоннельный. Журналист искал отряд лавиньщиков - вот они по ошибке и пришли к нам - сейсмологам. Я угостил их чаем, объяснил ошибку, и попутно рассказал немного о нашей работе.

В следующий раз Юра пришёл уже один и остался на целый день. Мы сходили на горячие радоновые источники, искупались, а потом сидели и разговаривали, попивая чай с вареньем, которое мы с напарником Толей сварили по осени сами, из смородины, растущей в двадцати шагах от домика, на берегу таёжной речки...

Позже Юра предложил мне помочь ему сделать интерьеры в поселковом Доме Быта, и я согласился. Моя вахта на сейсмостанции продолжалась пять дней, а когда работал мой напарник, я отдыхал и мог делать, что захочу. Вот я и решил подработать в качестве художника по интерьерам, под началом Юры...

...Мы с вечера собрали рюкзаки, приготовили патроны для моей двуствольной ижевки и проснувшись на рассвете, вышли на трассу, ловить попутный "Магирус" - так назывались немецкие самосвалы работавшие на Трассе.

Вскоре подъехал один из них и молодой шофёр, приветливо улыбнувшись, открыл нам дверцу кабины. Мы, рассыпаясь в вежливых благодарностях, взобрались внутрь, На ходу уже, устроились поудобнее и стали расспрашивать водителя, как работается.

Он говорил, что работы много, но недавнее наводнение, после двух суток дождя, посмывало все мосты, и приходилось, преодолевать реки вброд, даже теперь, когда вода спала.

Посмеиваясь, он рассказал, что его друг чуть не утонул сам и утопил "Магирус" на одном из таких переездов.

- Воды было ещё полно, а он рискнул проехать и его машину, вода чуть не перевернула - снесла в промоину, из которой сам "Магирус" уже не мог выбраться...

Хорошо друг сам спасся - закончил водитель и резко притормозил перед ямой, выбитой колёсами тяжёлых грузовиков...

Проехав так, под разговоры, километров тридцать мы сошли на очередном повороте, почти на берегу Муякана.

Река в этом месте, текла, неторопливо извиваясь по всей ширине долины.

Глядя на полосу речной воды шириной метров шестьдесят, Юра хмыкнул и обернувшись ко мне спросил: - Ну, а теперь как?

"Будем посмотреть" - подумал я, но промолчал, закинул рюкзак на плечи и предложил, уже на ходу: - Давай пройдём вдоль берега и может быть из подручных поваленных деревьев, соорудим плот и переправимся...

На наше счастье, в очередном заливчике, увидели уже сколоченный плот, сделанный рыбаками, видимо, ещё по весне. Плот состоял из четырёх брёвен, сбитых вместе металлическими скобами.

Посередине, был закреплён стояк - толстый кусок бревна, на который мы взгромоздили наши рюкзаки, а сами встали на плот - Юра впереди, а я позади с шестом в руке, чтобы править.

Оттолкнулись... Течение мягко извлекло нас из заводи и понесло вниз.

Юра, стоя впереди пытался загребать, но только мы выплыли на глубину, как плот погрузился под воду и мы вместе с ним, почти по колено.

Я засмеялся, но увидев растеряно - напряженное лицо напарника, удержался от комментариев и балансируя, стараясь не упасть с невидимого под водой плота, начал грести, что есть силы. В этом месте, река делала поворот вправо и мы, стараясь держать полузатонувший плот носом к берегу, чуть оправившись от испуга, нервно хихикая и покрикивая, подгребали шестами...

Через какое-то время плот, наконец, ткнулся носом в противоположный берег и мы, вздохнув с облегчением, спрыгнули прямо в неглубокую уже воду, неся рюкзаки над головой. Ружьё, я повесил за спину, чтобы, когда начнём тонуть сами, не утопить его!

Но всё к счастью обошлось. Мы были психологически совместимой, скоординированной парой и потому, умело действовали сообща...

И потом, Бог смелым помогает...

Выжав мокрые портянки, мы переобулись, и весело болтая и комментируя неожиданное приключение, пошли в сторону Амнунды. Название реки было не-то тунгусским, не-то бурятским, и означало в переводе - наледь.

На этой реке, зимой, в сильные морозы, образовывалась громадная наледь с километр шириной и километра в три длинной. Высота льда посередине достигала трёх-четырёх метров, и потому наледь стаивала только к началу июля.

В начале лета, лёд лежал на гальке речного дна, как громадные бело - голубые катера, выброшенные неведомой волной на берега. Зрелище потрясающее, если учесть, что в июне бывают иногда очень жаркие дни, эдак под тридцать с плюсом.

Свернув, мы обошли широкую пойму речки и по прямой, перевалив по тайге небольшой гребень, стали спускаться в долину Амнунды.

Тут, на пологом склоне заросшем мелким, редким сосняком, мы и увидели удивительное сооружение, явно сделанное человеческими руками...

Надо сказать, что в этих местах, до БАМа вообще не было людей, и только по долине Муякана проходила оленья тропа, по которой изредка кочевали с места на место местные "индейцы", охотники и рыбаки - тунгусы. Между Уояном - тунгусским поселением на Верхней Ангаре и русским селом на Витиме, было километров двести непроходимой тайги...

Подойдя ближе, мы осмотрели это сооружение на сваях и поняли, что это гроб- домовина, для умершего здесь, в окрестностях, человека, скорее всего охотника- тунгуса. Мы посидели немного под этим гробом на сваях, начавшим уже рассыпаться и гнить. Естественно, в домовине, уже никого не было - тело постепенно съели и растащили лесные звери и птицы...

Над нашими головами светило яркое солнце и листва чуть тронутая утренними морозцами, играла всеми цветами радуги. Вдоль реки тянул лёгкий, ароматный ветерок, а впереди на сходе земли и синего неба громоздились, далёкие и близкие горы.

Тишина стояла необычная и потому, нам невольно взгрустнулось...

"Вот жил - жил человек, а потом умер - то ли заболел, то ли медведь заел. И вот его тут, на просторе похоронили несколько лет назад, а сегодня и следа от его тела не осталось! Только эта домовина стоит полусгнившая, на ошкуренных от коры сосёнках (чтобы мелкие хищники не смогли забраться в гроб).

Вдруг, откуда-то издалека донёсся протяжный звонкий рёв и я встрепенулся, узнав песню гонного изюбря.

"Ничего себе! - восхитился я. Время к двенадцати дня подкатывает, солнце почти в зените, а олени ещё ревут..."

И действительно. Такое я слышал в первый раз. Обычно изюбри во время гона, заканчивают реветь до восхода солнца. Но здесь такая глухомань, что их никто не тревожит и потому, они ревут круглые сутки с небольшими перерывами...

Спустившись к реке, мы вышли на круглую, травянистую полянку, когда из под ног у нас вывернулся серый зайчишка, проскакал немного до противоположного края опушки и остановился, затаившись у нас на виду. Юра, увидев зайца, дрожащим от волнения голосом попросил у меня ружьё, долго целился и наконец нажал на спуск.

Выстрел грянул и заяц, упал, забился на секунду и затих. Юра исполнил танец "добытчика", и радостно блестя глазами воскликнул: - Ты видел! Я его добыл и теперь мы его съедим, сварив ритуальный супчик с зайчатиной!

Я понимал его охотничью радость. Для него - это была первая охотничья добыча в жизни и он заслуженно гордился этим...

Он, как настоящий охотник, пошёл в лес и подстрелил зайца и теперь своей добычей будет угощать меня и есть сам...

...Я считаю, что охота намного человечнее и честнее, чем выращивание домашних животных с заведомой целью съесть их сразу после "технологичного" убийства или сделать из своих одомашненных "друзей" тушёнку.

На охоте всегда присутствует момент соревновательности человека и дикого животного. Но в жизни "цивилизованного" обывателя, почему-то этот благородный процесс, почти спорт встречает негодующее осуждение. Вполне фарисейское, если учесть, что этот обыватель, заготавливая мясо впрок, промышленным способом, уготовляет смерть для миллионов "домашних" животных.