Вечный Робинзон

- Но ведь он всегда, беседуя со священниками иудейски­ми, напоминал им места из Писания, и в самом начале своего служения, если помнишь, читал им из Исайи пророка в си­нагоге Назаретской.

- Они ему тоже Писанием в лицо тыкали. Иисус не всё Писание зачитывал, а выбирал то, что могло смутить их, пробудить живую совесть. Ясно, что Он применялся к окружающей жизни. И поскольку для книжников Писание авторитетно, Он использовал это обстоятельство, убеждая их.

- Но это ведь не случайно, что Писание авторитетно. По­тому что в нём описаны такие явления исторической жизни, из которых мы можем познать Бытие Божие в мире.

- Верно. Но эти явления мы должны брать по существу, опираясь на собственный духовный опыт, а не путём почи­тания каждой буквы. Разве можно поклоняться книге? Это уже фетишизм какой-то!

- Но всё-таки мы сходимся с тобой на том, что через Свя­щенное Писание до нас донесено Слово Божие?

Настойчивое стремление привести его к согласию, к ка­кой-то единой идеологеме, раздражало Илью: за ним сквози­ла какая-то вербовочная установка: желание во что бы то ни стало “уловить душу”, затянуть в свои ряды, - так Илье каза­лось. Ему ни за что не хотелось согласиться с этим “фитилём”: он ощущал его духовно чуждым себе, и согласие явилось бы ложью.

- Вы называете книгу священной, но ничто не свято на самом деле: только дух может быть поистине свят; всё прочее же - только знаки святости. С Иисусом кончилось поклоне­ние богу вещами и знаками: исполнилось сказанное пророку: “не приносите Мне боле жертв и воскурений ваших!”. Новый Царь провозгласил поклонение в духе и истине, а это означает свободу от формы выражения; и святиться отныне должен только дух…

- Ну, вот, ты и сказал. Писание исходит от Духа Свята…

- О том знает дух того, кто читает. Я вижу, что в Писании вашем присутствует иной дух, дух Противника Бога, кото­рый рядится в одежды святости. Это книга зла и кошмаров…

Благочестие сделало протестующий жест и стало пятиться от Ильи.

- Да! Это обыкновенная политическая идеология, которая из злодейств отцов делает поучение детям. Изображает зло­действа подвигами святости! - кричал Илья вослед ретирую­щемуся оппоненту.

Оставшись один, Илья продолжил изыскание аргументов в свою пользу.

Глава 59

Молитва

“Иисус прошёл свой путь не ради всех, - убеждал Илья сам себя, мысленно продолжая спор с Анатолием, - а ради своих братьев, младших сыновей Отца, Он явил им их Природу, чтобы они узнали себя и избавлены были от повторения крестного пути”.

“Те, кто убил Его своей коллективной ложью, теперь думают, что Он дал им пример для подражания, и кривляются преусердно. Однако Князь мира сего пришёл и не обрел в Нём ничего своего. Но…, труп, труп остался! Трупом они завладели. Это уже их законная добыча: то, что от мира - учение, община, и фактическое отрицание живого Иисуса в ожидании нового пришествия Христа. Пища бесов - мёрт­вые боги. Ради этой лакомой пищи они и убили Его. Па­дальщики! Так знайте же, ничего вам не оставлю: не пропо­вем, не научу, и рукописи спалю!”

“Господи! Неужто так положено Тобой, что весть о Тебе должны донести до меня потомки тех, кто убил Тебя? Зачем нужен такой чудовищный обман, такая маскировка? Разве эти люди с блаженными улыбочками, “спасающие человече­ство”, не сухой хворост того мирового пожара, который они предрекают? Ведь они первыми назначены к сожжению, как мёртвые начала. Разве не они суть те, у которых “и последнее отымется?” И как раз им отведена роль хранителей и глаша­таев истины Твоего явления, Господи?! Они, погибшие до времени, служат ма­рионетками мистерии, повествующей о Тебе. Что стоит за этим ужасом самообольщения и слепоты? Глумление горних Сил? Ведь они напоминают шимпанзе, надевших капитанские фуражки!” - возмущался Илья, говоря сам с собой.

” Если Ты прав, Господи, если это Твой промысел, то отчего мне хочется кричать им в уши: Дурачьё! Ведь вы сгорите первыми! Бегите с этого ложного ковчега, с этой по­гребальной ладьи! Разве это не Ты кричишь во мне?”

“Или это их выбор? Свободный выбор, на который ты не в силах более повлиять? Ты предложил им на выбор дары Жизни и Смерти, и они отвергли Жизнь, испугались свобо­ды, потянулись за схемами добра и зла”?

“Наверно, это так. Я чувствую. Ты молчишь, и молчание - знак Твоего согласия. Что же остается мне? Оплакивать их или спасать тех, кто ещё не погиб окончательно? Ценой жиз­ни? Ведь они убьют меня, как “вредного развратителя”. Скажи, Ты этого хочешь? Неужели для того распялся Ии­сус, чтобы и нас распинали, как Его?

“Суд? Ты говоришь, суд? Да, я помню: Он сказал: Я Суд. Он был судом, и его явлению Израилю - вот окончатель­ное решение еврейского вопроса. Последнее разделение на овец и козлищ, на тех, кто в житницу и тех, кто в печь…”

””В начале было Слово…” но Сатана перехватил все слова, сорвал их с уст Божьих, сделал из них оковы, сшил маски и закрыл лица. И дети Божьи затерялись, заблудились среди волков в овечьей шкуре, и слово уже не помогало им. От слова нужно было отречься: от писаного слова. Для того явился Бог, живое Слово, в плоти и крови человеков, в пол­ноте бытия. Тут уж без обману! Он не соответствовал Писа­нию буквально, но свои узнали Его и возрадовались и сбросили узы мёртвых слов. И он вывел их из дома Смерти, и они спасены. Блаженны страждущие ныне, ибо они Бога узрят. И узрели!”

“Но те, кто отринул Его, утратили в этом отречении свой последний шанс. Если до явления живого Бога их выбор мог считаться ещё неопределённым, то отношением своим к Ии­сусу они сделали окончательный выбор. На Суде Богоявле­ния сами свидетельствовали против себя. Свершилось - Своими устами осудятся и своими устами оправдятся!; и раз­делилось в себе Царство Сатаны: новое знание произвело в нём новую войну. Поднялось воинство тех, кто содеял Его по смерти идеальным Князем, Хозяином морали, Царём совес­ти, Знатоком добра и зла. И потеснили они предтечей своих, и создали новое царство, в котором Князь мира сего нарёкся именем Спасителя. И теперь имя его стало мертво и осквер­нено для употребления живыми. Потому вынужден сказать Учитель: “Что есть Будда? Палочка для подтирания”.

“Сколько уже имён сменилось у Бога, и каждое новое имя - чтобы утаиться от слуг Сатаны в обращении к Нему! Пока люди талдычат старое имя, уже не действенное, живые пользуются новым. Не это длится недолго. Стоит духу замереть и выйти вовне, на аго­ру, как бесы вцепляются в него, сдирают кожу и рядятся в неё. Так повторяется снова и снова. Живой бог приходит в безвестном человеке, и это Суд для живущих ныне, и разде­ление их в посмертной участи. Да будет!”

Илья решил для себя, что таинство, которое свершается между ним, рожденным в духе, и людьми мира, есть суд. И теперь, когда Господь открыл ему видение Преисподней и преддве­рия её, города мёртвых, он знал достоверно, что суд этот - страшный.

Здесь душа его возмутилась вопросом: оправдан ли отец? его добрый Иосиф? Он не отрекся от Ильи в пользу мира, хотя Илья и разрушил его идею. Но, может быть, он поступил так только потому, что Илья был сыном его, плотью от плоти его? А если бы нет? Если бы посторонним? Может быть, то­гда он убил бы его безжалостно…?

Нет, большего, чем Чистилище, отец не заслуживал. И он прошёл его. Во вся­ком случае, в городе мёртвых Илья отца не видел, - только мать. Странно, ведь она ещё жива. Бедные они там, стыдятся чего-то, головы всегда закутаны, однако ты безошибочно знаешь, кто есть кто….

Город мертвых, пустой и холодный, - скорее деревня или какое-то предместье. И чёрный дым Геенны за холмом затя­гивает небо: багровый по краям, как от большого нефтяного пожара. И на всём печать отчуждения и брошенности. Человек возвращается к себе на улицу, в свой дом, но улица - не та, и дом - не тот. Всё покрыто пылью и тронуто тлением, и всё чужое, только похожее чуть-чуть на прежнее, будто знакомое. И люди закрыты от общения друг с другом. Каждый сам по себе. Идут на муку душевную обречённо: на свидание с бесом, как на рабо­ту…