Страница 20 из 53
Мора лежал целыми днями - то на животе, то на боку - и размышлял, зря он дал себя поймать или не зря. По всему выходило - зря и он, Мора, дурак. Еще думал о том, наврал ли ему поручик о том, что старый князь помер. По всему выходило, что и верно, помер. Князь был древний дед, лет ему было, наверное, все шестьдесят, и неудивительно, что в таком возрасте человек вдруг взял и помер. Море было обидно - ведь все его честолюбивые замыслы умерли тоже. Но оставался тайник в плотине, а в Москве - Матрена, и срок у Моры - всего-то два года. Что делать потом? Расписки подделывать да недорослей в карты надувать, и никакой тебе тофаны, никакой Вены, никакого баронства Вартенберг. Баронство делят уже с высунутыми от усердия языками молодые князья...
Когда Мора смог впервые выйти погулять, лежал снег. Мора шел по загаженному двору острога, и Шило бережно поддерживал его под локоток:
- Не споткнись, кормилец.
Этот "кормилец" раздражал Мору бесконечно, хоть и не был со стороны товарищей издевательством. Скорее, данью благодарности - столько месяцев Мора жертвовал часть своего жалованья друзьям-арестантам. И старый князь был бы приятно удивлен на своем пушистом облаке для важных господ - у каторжников тоже существовал свой долг чести. Впрочем, бывший заключенный Кенигсбергской тюрьмы, кажется, все-таки это знал.
- Мора Михай! - окликнул цыгана караульный.
- Здесь, начальник, - отозвался Мора.
- В караульню, к капралу! Человек к тебе!
Мора поплелся за солдатом, гадая, что там за человек. Мысли в голову лезли самые разнообразные.
В караульне Мору поджидали бессменный капрал Медянкин - как всегда, навеселе - и псарь Готлиб.
- Здравствуй, Мора, - по-немецки поздоровался Готлиб.
- Он по-русски не говорит, только по-своему, - пояснил капралу Мора, и ответил Готлибу, - привет, если не шутишь.
- Я понимаю его, разговаривай, - добродушно отмахнулся капрал, - думаешь, он со мной по-другому говорил? Воркуйте, голуби, мне тренировка нужна - я немецкий изучаю.
- Поручик врал, что ты повешен, - сказал Готлиб, с интересом вглядываясь в Мору, - ну и рожа у тебя, оказывается!
- Так натюрель! Видишь, не повешен, даже уши сохранил, отделался батогами.
- Скажи за это спасибо полицмейстеру. Хозяин дружен с ним и просил за тебя.
- Князь не помер? - обрадовался Мора.
- Собрался было помирать - наш доктор каждый день говорил, что он не доживет до утра. Пастор, болтун толстый, не выходил из хозяйских покоев. И кровь пускали, и пиявок прикладывали - горячка, все без толку. Из столицы приезжал личный лекарь ее величества...
- Господин Лесток?
- Лесток давно сослан, нет, другой приезжал. Он-то и выходил больного - но месяц с ним возился, не меньше. Личный врач ее величества - в городе знатная была ажитация...
- Старая любовь не ржавеет, - усмехнулся Мора.
- Поаккуратнее, - нараспев напомнил капрал, - оскорбление величества! Или еще батогов захотел?
- Тогда дружба, ваше благородие, старая дружба.
- То-то же!
- И что князь сейчас? - спросил у Готлиба Мора, - Здоров и охотится?
- Куда ему охотиться, - ответствовал Готлиб, - Лежит в постели с тряпкой на лбу, пишет мемуары - "Семьдесят интересных лет". Велел рассказать ему, как я тебя навестил.
Мора приободрился, но виду не подал. Спросил:
- А как поручик? Все зверствует?
- Более не может. Продулся в карты полицмейстеру и теперь как воск в его руках. А полицмейстер - лучший друг нашего хозяина и тоже должен ему выше крыши. Так что солдаты стоят у нас теперь только на крыльце, да и то не всегда. Наивный поручик, он никогда не садился за карточный стол с хозяином, все сетовал, что тот играет грязно. А с полицмейстером сел и играл - как будто в нашем доме живет единственный в городе шулер!
- Поаккуратнее! - опять пропел капрал, - Оскорбление представителя власти!
- А знатно вы по-немецки понимаете, ваше благородие, - подольстился Мора.
- А то! - расцвел Медянкин.
- Я сохранил твои вещи. И банки с пудрой, и нос. Что-то подсказывает мне - ты скоро вернешься, - сказал Готлиб.
- Не сглазить бы. Спасибо, что нос не выкинул.
- Я принес тебе дачку, - чуть смущенно признался Готлиб и выложил на стол объемистый сверток. Капрал не на шутку оживился, раскрыл сверток:
- Нужно проверить, нет ли чего запретного.
Содержимое свертка радовало глаз: шмат сала, вареные яйца, добрая краюха хлеба и венец творения - жареная курица. Медянкин немедленно завладел курицей:
- В ней может быть напильник. Или может не быть напильника - все равно такое тебе не положено, - капрал оторвал куриную ногу и впился в нее зубами.
- На здоровьице, ваше благородие, - вежливо отвечал Мора, - спасибо, Готлиб. И его светлости передай спасибо - за мои целые уши.
"Сало караульные отнимут, - подумал Мора, - но это ерунда. Князь не помер. Значит, и я еще побарахтаюсь".
Он стоял на пороге караульни со своим свертком, из которого стражник, действительно, тут же утянул сало, и смотрел на бараки, на ели под снегом, на огни далеких домов на берегу застывшей подо льдом реки - и туман застилал его глаза, и лампадки нищих домишек казались Море иллюминацией волшебного поместья Вартенберг.