Страница 18 из 53
- Здравствуй, цыган, - старик в своем плаще выглядел как король в мантии, только удочки все портили, - много наловил?
- Да не клюет не черта, - в сердцах отвечал Мора.
- Так иди к нам в лодку, на середине реки больше поймаешь. Давай, забирайся.
Солдат и Франц удивленно переглянулись. Мизантропии хозяина в их глазах был нанесен сокрушительный удар.
- А господин поручик не прячется в палатке, ваша светлость? - на всякий случай уточнил Мора.
- Боишься? Нет, он с нами не ездит, его на воде укачивает. Иди, не бойся.
Мора по воде прошлепал до лодки - вода залилась в сапоги, штаны вымокли до бедер - и кое-как забрался. Гребцы оттолкнулись от дна, и посудина выплыла на середину запруды. Гребцы сложили весла, закинули удочки. И Мора тоже закинул - что ему оставалось? Князь подсел к нему, совсем не боясь запачкать свою мантию, и спросил по-французски:
- Ну - и?
Мора глянул на гребцов - те не сводили глаз с поплавков, вялые, как сонные мухи - и осторожно передал князю сверток с письмом. Князь спрятал письмо под плащ.
- Я хочу розовый камень, - тоже по-французски бестрепетно потребовал Мора.
- Мы так не договаривались, - но старик все-таки отдал розовую бусину и поморщился, когда Мора спрятал ее в рот, - Она же ничего не стоит!
- А что стоят для вашей светлости эти письма? - бесстрашно спросил Мора, - Для чего вам это?
- Такой слуга, как ты, и правда, заслуживает кнута, - сердито отвечал старый князь, - Много ты понимаешь...
- Я понимаю, что тот человек так вам дорог, что вы готовы нарушить закон, чтобы помочь ему. Еще чуть-чуть, и вы похитите его из-под стражи, как девицу из-под венца. И ваш покорный слуга берется проводить его - куда, в Кенигсберг, в Варшаву? И сколько это будет стоить?
- Стоить это будет - все четки, что остались. И ты берешься проводить его - в баронское поместье Вартенберг.
- А барон не будет против?
- Это мое поместье, и я могу принимать там кого захочу.
- Так вы - барон фон Вартенберг? А мне говорили, что суд лишил вас дворянства и всех земель.
- Кто тебе такое сказал? - князь не разозлился, а почему-то рассмеялся, - Мелковато, конечно, после регентства и герцогства, но я все еще дворянин, друг мой. Мелкий силезский дворянчик фон Вартенберг - уж лучше слыть лишенным всего. И то, что я собираюсь сделать, то, для чего ты мне нужен - всего лишь возврат старого долга. Тот человек в Соликамске не друг мне и не враг, я ему должен. Вряд ли ты знаешь, цыган, что такое долг чести.
- Я всего лишь бастард Делакруа, куда мне долг чести. Я уже говорил вашей светлости, что убил в Кенигсберге человека, - высокомерное лицо князя вдруг сделалось недоумевающим, как у поручика Булгакова, - и одна добрая дама выручила меня из тюрьмы. Я служил ей за это семь лет, как Иаков служил за свою Рахиль. А так-то да, долг чести - вещь для меня неведомая.
- Так все же ты знаешь Писание, хоть и не совсем хорошо, - криво усмехнулся князь, - Ты не поверишь, но когда-то я тоже убил в Кенигсберге человека. Тридцать лет назад, тебя тогда еще и в заводе не было. Только из тюрьмы меня спасала не дама, а этот вот Рейнгольд, который пишет сейчас жалкие письма. Он мне никто, он отрекся от меня после моего ареста, но что поделать? Я все еще ему должен.
Князь сбросил плащ на лавку и забрался под навес. Не иначе, решил прочитать письмо. Мора посмотрел на воду, увидел, как ушел под воду поплавок, вытащил рыбину и бросил в ведро. Солдат и Франц спали над своими удочками, убаюканные, как колыбельной, французской речью.
Сперва над навесом взвился робкий дымок, затем полноценный язык пламени. Мора не стал дожидаться доброго пожара и выплеснул на огонь ведро с рыбой. Горестно запахло паленым. Старик вылез из-под навеса мокрый и злой.
- Ваша светлость разводили костер? - спросил Мора невинно.
- Ваша светлость жгла улики, - шепотом отвечал князь и объявил - уже громко - проснувшимся недоуменным рыболовам, - Навес загорелся, бездельники. Гребите к берегу, придется сушиться.
Костер весело потрескивал, и рядом с костром на рогатине исходил паром хозяйский черный кафтан. Сам князь, завернувшись в плащ, стучал зубами. Солдат и Франц сели на берегу и по-новой закинули удочки. Мора следил за костром, подкидывал хворосту и смотрел, чтобы у князя больше ничего не загорелось. И радовался, что в волнении не проглотил свой гонорар.
- Расскажи мне, как он живет? - спросил князь на своем ужасном французском. Мора не сразу понял, о ком речь. А как догадался - ответил:
- Плохо живет. В бога он не верит, а ходить ему можно только в церковь. Стражники пьют, лекарь мечтает сбежать в столицу и готов уже потихоньку придушить своего нанимателя. Жена поручика влюблена в графа безответно.
- Узнаю Рейнгольда. В него всегда кто-нибудь да влюблен безответно, - ядовито вставил старый князь, - А сам-то он как, старая перечница?
- Отчаялся так, что готов бежать босиком по снегу через всю Сибирь, было бы куда, - процитировал гончего Мора.
- Это не в его манере - бегать без обуви по снегам, - скептически отозвался князь, - но если судить по тому, что он пишет - ссылка его уничтожила. Растоптала - в пыль, в прах, в пепел...
- В ваших силах вернуть ему жизнь, - напомнил Мора, - в поместье Вартенберг. А благодарный ученик Алоис Шкленарж будет служить учителю верой и правдой.
- Это еще кто?
- Это я, - скромно потупился Мора, и продолжил размеренно, - после безвременной кончины ссыльного графа из города выедут братья Павел и Алоис Шкленарж, цесарские подданные, зубодер и аптекарь, и направятся в сторону заповедного баронства.