Эпикур

По общему мнению, переодевание пошло Пифоклу на пользу, в лёгком гиматии с короткой бородой он стал похож на купца или владельца мастерской и имел совершенно мирный вид. Тем временем город уже заняли войска Деметрия. В «Сад» явился глашатай и потребовал, чтобы мужчины немедленно шли в театр Диониса, — Деметрий приказал собрать всех афинян. Эпикур пытался объяснить, что здесь только он является афинским гражданином, но посланец был непреклонен. Отовсюду, подгоняемые воинами, к театру сходились афиняне. Жара уже спала, но каменные скамьи амфитеатра были ещё горячими. Жалкое зрелище представляли афинские граждане, истощённые, встревоженные, занятые заботами только о себе, забывшие, что ещё несколько лет назад город принадлежал им и они с жаром на этом же месте обсуждали государственные дела. Они сидели, готовые ко всему, молча глядя на орхестру, окружённую рослыми воинами.

Но вот затрубили трубы, и в верхнем проёме скены показался Деметрий. Он был суров и грозен. Медленно, как трагический актёр, он сошёл по пологому спуску на орхестру и остановился с руками, скрещёнными на груди. Долго в полном молчании он разглядывал кучку согнанных в огромный театр афинян, не занимавших и десятой части его мест. Никакая маска не смогла бы передать презрение, которое было на его лице. Наконец Деметрий заговорил:

— Ну, афинские граждане, самые образованные, самые благородные, самые искренние и преданные в дружбе! Вы, я думаю, знаете, чего заслужили. И хотя вы сами наказали себя так, как я бы не смог, я решил вас... — Деметрий сделал многозначительную паузу, от которой многих бросило в дрожь, и закончил: — ...простить!

Вздох облегчения пронёсся по рядам. Какой-то высушенный голодом наполовину седой горожанин зарыдал в голос.

   — Кроме того, — продолжал Деметрий, — видя ваше бедственное положение, я решил подарить вам хлеб, а именно сто мириад шекелей зёрен!

Число поразило потрясённых горожан. Хитрость здесь состояла в том, что вес исчислялся не как обычно, в медимнах, то есть в мешках, а в шекелях, восточной мере, которая была во много раз меньше.

Но собравшимся было не до арифметики. Афиняне зашумели, их лица ожили, каждый почувствовал, что мучения последних лет кончились, и снова начинается почти забытая обычная жизнь. И тогда один из горожан громко на весь театр крикнул:

   — Послушай-ка, царь, на аттическом наречии следовало бы сказать не «зёрен», а «зёрна».

   — Спасибо за важное уточнение, — ответил Деметрий, но не улыбнулся. — В благодарность за него добавляю к своему подарку ещё пятьсот шекелей.

То, что царь принял шутку, привело афинян в восторг. Рыдавший встал и, протянув к Деметрию руки, пронзительным голосом закричал, что хочет предложить закон. Эпикур узнал Драмоклида, одного из приверженцев не так давно умершего Стратокла.

   — Предлагаю, — кричал Драмоклид, — на вечные времена подарить великому царю Деметрию Пирей со всеми его гаванями!

   — Подарить! — закричали афиняне.

Деметрий поднял руку, и стало тихо.

   — Благодарю за попытку подарить мне то, чем я уже владею. Со своей стороны, кроме предложенного дара, я заберу у вас ещё холм Муз, где будет построена крепость для моего гарнизона. А теперь, афиняне, слушайте. Я возвращаю вам ваше демократическое правление, но с небольшим добавлением. Один из архонтов будет избираться не иначе как по моему совету, и ни одно решение Совета или Собрания не сможет войти в силу без его утверждения. Напротив, все его указания будут иметь силу закона...

— Примерно такую свободу дал когда-то Афинам Кассандр, — сказал Эпикур Метродору.

Венки и статуи

Афиняне пировали и не могли насытиться. Благодарственные жертвы богам, посвящённые Деметрию, освободившему Афины на этот раз от тирании Лахара и государственной независимости, сопровождались угощением народа и раздачей мяса. В «Саду» тоже царило оживление. Книги, перепиской которых жила община и которые в осаждённых Афинах были никому не нужны, неожиданно нашли сбыт. Один хлеботорговец скупил всё, что они успели сделать, — речи знаменитых ораторов, комедии Менандра и Аристофана, сочинения, написанные в «Саду» Эпикуром, Гермархом и Метродором. Эпикурейские сочинения особенно заинтересовали торговца, он собирался сбывать книги в Александрии, где, насколько он знал, интерес к учению Эпикура был сейчас очень велик. Денег хватило не только на нужды общины, но и на помощь многим бедствующим семьям квартала.

Но была и неприятность. Через несколько дней после сдачи города было объявлено, что бывшие наёмники Лахара обязаны вступить в войско Деметрия, и Пифоклу пришлось подчиниться, хотя он уже давно стремился к мирной жизни.

Пифокл несколько раз обращался к войсковому начальству, но никто не хотел брать на себя нарушение царского приказа. В конце концов Эпикур решил сам взяться за вызволение своего нового ученика и обратиться прямо к Деметрию, который на этот раз обосновался в Фалере.

В это время в фалерской гавани стоял только один корабль — знаменитая трискайдера Деметрия, самое большое судно в мире, построенное афинскими мастерами много лет назад, в дни дружбы города с полководцем. Деметрий гордился этим кораблём и не раз делал его своей резиденцией.

Эпикур увидел трискайдеру ещё с дороги, впечатление было такое, что кто-то отгородил часть поселения от моря внушительной крепостной стеной. Ему ещё не случалось видеть это чудо кораблестроительного искусства вблизи, и, выйдя на пристань, он искренне восхитился мастерством его создателей.

Корабль был огромен. Зубцы и башенки с бойницами венчали его неправдоподобно высокий борт, прорезанный рядами бесчисленных весельных люков. Ближе к корме борт немного понижался, люки кончались, и над зубцами ограды виднелась галерея с нарядными портиками и позолоченным резными капителями колонн. Часть борта, откинутая наружу, образовывала крутой помост, взбегавший к широкому проёму входа.

Перед трапом стояла стража и толпились горожане, желавшие попасть к Деметрию. Неожиданно среди сновавших по пристани воинов и слуг Эпикур узнал перса, который в своё время провожал его к царю, и попросил доложить о себе, подкрепив просьбу тетрадрахмой.

Перс исчез внутри чудовищного судна и долго не показывался. Наконец он появился и велел пропустить философа. Эпикур поднялся по трапу и попал в просторное помещение, где сходились несколько коридоров и лестниц. Здесь охранники проверили, нет ли у него оружия, и перс по лабиринту переходов вывел Эпикура во внутренний дворик, который, к его удивлению, оказался вымощен мрамором и окружён решётками, увитыми виноградом. Перс куда-то скрылся, потом появился снова, сообщил, что царь ждёт, и торжественно ввёл философа в роскошно убранную комнату.

Драгоценное ложе царя стояло на небольшом возвышении, покрытом ковром. Деметрий лежал перед столиком с яствами и слушал старца, который пел Гомера, подыгрывая себе на кифаре. Время не пощадило полководца, его щёки обрюзгли, две вертикальные морщины прошли от крыльев носа к губам, кончики которых загнулись вниз и придали лицу презрительно-брезгливое выражение.

Увидев Эпикура, Деметрий оживился, его глаза заблестели и губы тронула улыбка. Он отослал чтеца, прервав на полуслове. Немедленно у помоста появились лёгкое кресло и столик с угощением. Эпикур сел.

   — Значит, оказалось, ты всё-таки зависишь от меня и пришёл на поклон? — проговорил Деметрий, свысока разглядывая гостя.

   — К сожалению, это так, государь, — ответил Эпикур. — Я не стал бы обращаться к тебе с таким незначительным делом, но твои помощники не смогли его решить.

   — Говори, — кивнул Деметрий, — рад, что нашёлся повод для нашей встречи.

   — Мне нужно выкупить пленного. Это мой последователь, один из наёмников Лахара.

   — Но я не беру пленных. Тех, кто сдаётся, я считаю союзниками и плачу им, как своим.

   — Этот человек охладел к военному ремеслу и хочет посвятить себя философии. Отпусти его, просто из великодушия или за выкуп, который внесёт община.