Откровение Луны

– Кстати, появлялся тут один человек. Да, вчера. Кажется, за полночь уже.

– Как он выглядел?

– Наглый, худой и с такими выпученными глазищами, ну точно дьявол! – сердце Николь затрепетало в надежде. – Ты знаешь, Николь, он мне пришёлся не по нутру. Окаянный, тарабанил в твою дверь со всей дури! Жуткий тип! Я вышла и предупредила, что хозяев нету, а он говорит, я знаю, мол, дома она, просто не хочет открывать. И продолжил стучать. Я пригрозила, если он не уймется, я позвоню в полицию. А он так бесцеремонно говорит, проваливай, не твоё дело.

С каждым словом соседки в Николь возрастала надежда, что тем грубияном был Алан. Её глаза сверкали.

– Марья Ивановна, а вы можете подробнее его описать?

– Ну что я могу сказать: высокий, физиономия бритая.

– А волосы какого цвета?

– Да бес его знает, половина чёрная, вроде, половина белесая. С моей куриной слепотой и в очках не разглядеть. К тому же он лысый почти. Николь будь осторожнее, кто знает, что у таких подонков на уме.

Николь поблагодарила соседку и вошла внутрь.(«Резкие ответы и наплевательское отношение к людям в духе Алана. Хотя нет, глупо надеяться на то, что он станет меня разыскивать. Он не знает, где я живу, да и наверняка решающий выбор в пользу семьи им уже сделан.»)

Девушка зажгла свет и разулась. В комнате рассеялся мрак, и уютная обстановка, не похожая на деревенские хижины Красного Ручья, обдала уютом. Николь стало грустно, она почувствовала себя необычайно одинокой, чужой этому дому. Ей вспомнилось, как после долгих скитаний по подъездам и чужим домам в то время, когда она старалась отыскать работу, ей хотелось немного комфорта. Потому она была избирательна к интерьерным мелочам, заказывая определённый цвет дивана в соответствии с общим дизайном. Оглядываясь назад, она невольно задумалась: а к чему вся эта приторная роскошь? К чему стремление создать вокруг себя помпезные узоры декораций и дворцы, достойные Олимпа? К чему безумная погоня за светской модой и изысками в одежде, обуви, предметах быта, если неподвластно человеку забрать все эти мелочи с собой в мир бестелесных душ? Мы нищие сироты, рожденные в естестве человеческого обличья, нищими сиротами мы вернёмся туда, откуда пришли. Николь мысленно философствовала над смелой истиной, которую понимаешь только находясь на одре жестокой болезни. Ей становилось горько от растраченных в пустую тридцати лет безрассудной жизни, изъеденных повседневной суетой.

Николь прошла на кухню и заглянула в холодильник: несколько просроченных йогуртов, ветчина, сыр и оливки, без которых не проходил ни один ужин венгерки, лежали на верхней полке. Поднывающее чувство голода Николь не испытывала так давно, что сейчас любая еда вызывала отвращение. Она достала лёд из морозильной камеры и, завернув его в полотенце, приложила ко лбу.

(«Пустая голова, я же забыла перенести фотографии поселка на компьютер.»)

Она достала из сумки цифровой фотоаппарат и включила его. Первой открылась затемнённая фотография коридора постоялого двора Мучи, где по одной стороне располагались увесистые канделябры. Мечтательно улыбаясь, она воспроизвела в памяти день, когда происходящее в затерянном посёлке нависло над ней дымкой нереальной мистики. Тогда она думала, что Муча является порталом в потусторонний мир. Ведь та была единственной, кто знал мощные заклинания наизусть и чуть свет взбирался на холм, чтобы разжечь жертвенный костёр для поклонения. «Золотая Подкова» мерещилась Николь центром тайной гильдии заколдованных стариков. Мексиканец вёл себя предельно настороженно, «пуская пыль в глаза» запутанными ответами. Андерсен повергал её в шок фантастическими рассказами о местных традициях. Николь считала их высшей степени чудаками, некоторых и вовсе сумасшедшими. Но затем Николь взглянула на себя глазами очевидца и разглядела внутри ту самую долю небывалого чудачества, кою заподозрила в мирянах, живущих свободой мысли и действий. В отличии от них, это Николь растрачивала бесценные минуты исключительно на работу и мимолётные романы с мужчинами, о которых даже не хотелось вспоминать. Она перелистнула снимок коридора, затем несколько своих кадров, сделанных Аланом на водопаде, где она впервые опробовалась в качестве модели. Николь тщательно разглядела снимок, на котором она ослепляла здоровым цветом лица с мясистыми щеками. Ее яркие губы были налиты естественным благолепием. Роскошные глаза отражали живой пленительный блеск. Она взяла зеркальце с журнального столика и взглянула на себя. Глубокая чёрная синева разлилась под блеклыми запавшими глазами. Губы, отвратительно сухие и потрескавшиеся, белели по краям. Она была сама не своя. Болезненное отражение напугало Николь. С вопиющим ужасом провела она пальцем от выступающих скул к выраженным синякам. Никогда ещё не выглядела она столь убого и несчастно. Не выдержав больше кошмарного автопортрета, она отстранилась от зеркала и с минуту сидела неподвижно.

– Люди не должны запомнить меня такой!

Николь направилась в спальню и принесла из косметички пудру, которой пользовалась крайне редко. Несколько легких взмахов кисточкой перед зеркалом придали её обезвоженной коже теплый оттенок персика. Она натянула обворожительную улыбку, дарованную ей от рождения. Но та была проникнута фальшью, и Николь посерьезнела, а затем вновь попыталась, но более искренне, вкладывая душу.

– Так-то лучше. Пока я жива, я должна выглядеть живой!

Довольная собой Николь снова принялась листать кадры на фотоаппарате. Невольно её палец застыл на кнопке – на экране появилось совместное фото с Аланом. Сердце её забилось иначе: по-особенному, громко и отчетливо. Оно словно воскресло, затрепетало! Один мощный удар, за ним ещё сильнее и ещё. Николь провела дрожащей рукой по бездыханному лицу Алана на дисплее, где его ласковые алые губы касаются её мокрой щеки. Николь растрогалась; в пылающих глазах проступили слезы воспоминаний. Ещё несколько минут она рассматривала его притягательные черты, ухоженную щетину, стараясь вообразить наяву, как она вновь касается ее шеи и губ.

(«Ах, как больно осознавать, что мы больше никогда не увидимся…»)

В последующие минуты она звонко смеялась над гримасами Алана на других фотографиях. Каждое мгновение, проведённое с ним, она помнила наизусть, как заученное стихотворение. Казалось, её память представляла собой Александрийскую библиотеку, где Николь стоит посередине зала, а немногочисленные воспоминания об Алане, словно тонкие книжки в красивом переплете летят мимо и раскрываются перёд ее лицом. Николь бережливо ловит их, прикасаясь душой, и лёгким толчком отпускает. Они летят обратно…на маленькую, но самую важную полку её разума.

– Наверное, нелегко жить, не имея воспоминаний, – сказала Николь вслух. – Алан! Мой отчаянный безумец, он так страдал, а я оставила его! Но теперь, несомненно, он будет счастлив, обретая семью и дом.

Николь закрыла лицо руками и громко расплакалась.

– Только бы он был счастлив!

Министерство экологических ресурсов, 11 июня 2017 г., утро

У помпезного здания министерства собрались охваченные страхом и волнением жители Красного Ручья. Потерянные взгляды и помятые лица свидетельствовали о бессонно проведенной ночи. «Золотая Подкова» работала до самого рассвета. Никто не остался равнодушным. Молодые женщины укладывали детей спать и вереницей плелись к «Золотой Подкове». Мужчины выбирались на веранды и, закуривая трубку, набитую отборным табаком, медленно попивали Макуль из широких стаканов. Пожилые дамы запевали нудные мотивы загробным голосом. Волынки звучали как минорная музыка органа, укладываясь тяжелыми пластами на души встревоженных людей. Они переживали, но не только за судьбу родного посёлка. Их пламенные сердца горели огнём сострадания к смелой воительнице. Николь Вернер стала для них утешением во время бури, незыблемой надеждой на спасение от алчных узурпаторов. Все надеялись, что местная знахарка целебных трав Муча сумеет помочь девушке.