Страница 83 из 89
Николь молчала. Её сухие губы приоткрылись, а впавшие глаза устремились в сторону. Врач старался разгадать выражение лица девушки. Было странно, что, не смотря на грозный приговор, оно как и прежде оставалось нетронутое горем. Сергей Иванович, смущенный поразительным спокойствием пациентки, пристально наблюдал за ней.
– Николь, вы слышите меня?
– Доктор, я всё поняла. Мне нужно время подумать.
Врач удивлённо приподнял брови кверху. Ему ни раз приходилось сообщать ужасные прогнозы больному. Но те бились в безумном отчаянии, не веря, что многоликая планида так жестока к ним. Дикий страх перед скорой смертью начинал манипулировать ими. Некоторые, не успев дослушать и половины сказанного Сергеем Ивановичем, кидались рыдать во весь голос. Но никто на его жилом веку не просил времени подумать, будто варианты лечения многообразны, и необходимо проявить предельную осторожность, чтобы не ошибиться с тактикой лечения.
Он не сводил пораженных глаз с Николь. В один момент бойкий взгляд девушки стал необычайно пустым; Николь глядела на стену, всем своим категоричным видом показывая, что на том обсуждение окончено.
– Я не смею указывать вам, что делать, – Сергей Иванович встал, поправляя халат, – но прислушайтесь ко мне: специалисту, располагающему богатой практикой в данной сфере. Не сделав операцию, вы потеряете единственный шанс на выздоровление.
Николь медленно прикрыла веки в знак согласия, и доктор, тяжело вздохнув, вышел за дверь. Ей было сложно сконцентрироваться на одной мысли. Но Алан Джекинс ни на минуту не покидал измученного сознания. Сквозь тяжёлую завесу боли она напрягалась, чтобы вспомнить его холодные глаза, ловкие прикосновения и страстные губы.
(«Я больше никогда не увижу его.»)
Она умирала на глазах, но не от кошмарного диагноза, а от того, что её огромная прекрасная душа, распахнутая для всех, кто желал войти и остаться с ней навсегда – треснула пополам. И она понимала, что никакой лекарь не ухитрится склеить кусочки разбитого сердца и облегчить душевные страдания…
В дверь палаты неуверенно постучали. Николь не реагировала. Непомерный интерес к жизни, который испытывала все прожитые годы, в ней окончательно померк, а с ним и потухли её добрые искренние глаза цвета оливы.
Новый стук, и в двери показалась фигура Кира Булавина. Николь устремила взор на него, подметив значительную припухлость век и носа. Глаза имели выраженный красный цвет. Деловой костюм был сильно помят, словно тот спал, не раздеваясь.
– Николь… Как ты себя чувствуешь?
– Почти как новая.
Николь выжала из себя безмятежную улыбку.
– Я разговаривал с врачом, – он аккуратно уселся на край кровати. Его глаза неприкаянно бегали по простыне. – Почему ты не соглашаешься на операцию?
– Разве я сказала, что отказываюсь?
– Именно! – выпалил Кир, возмущенно взглянув на Николь. – Не пытайся меня обмануть! Я слишком хорошо знаю твоё вероломное упрямство.
Он схватил холодную руку девушки, с жаром прижимая к губам. Горькие слезы потекли по небритым щекам Булавина.
– Глупая! Я ведь не брошу тебя! Я поеду с тобой, слышишь? Поеду и буду рядом. Да, я всё продумал.
Николь улыбнулась уголками рта.
– Нет. Мне не нравится твой план. А на кого ты оставишь редакцию? Мы столько лет поднимали её общими силами. Нельзя лишить журнал сразу двух ведущих специалистов. Семён Альбертович совершенно слеп, он часто не видит очевидных сенсаций.
– Да пропади она пропадом, эта редакция! Здесь идёт речь о твоей жизни!
Он начинал всхлипывать, а соленая вода крупными каплями срывалась вниз.
– Мне кажется, ты слишком рано списал меня со счетов, – непринужденно засмеялась Николь. – Я вовсе не собираюсь на тот свет. По крайней мере, в ближайшие лет сорок. Ну или сорок один с половиной.
Кир невольно засмеялся, утирая слезы. Она смотрела на него нежностью материнской теплоты.
– Я же просил тебя провериться, но ты не послушалась! Ах, Николь, как ты можешь быть столь беспечна к своему здоровью!?
Николь призадумалась. Она сознавала огромную ответственность перед красноручейцами.
(«Я не могу покинуть город, пока не состоится собрание в ассоциации. Иначе это будет выглядеть как предательство.»)
Но также она прекрасно понимала, что доктор прав – ей не выкарабкаться без операции или великого чуда.
– Врачи часто преувеличивают и перестраховываются. Им важно обезопасить свою персону от жалоб. Я чувствую себя превосходно, поверь мне! Как только закончу одно дельце, я сразу поеду в Венгрию.
Кир посмотрел на неё ещё проникновеннее, продолжая гладить руку.
– Николь, милая, подумай получше!
– Я уже подумала, – Николь погладила его по щеке. – Говорят, твоя новая статья нечто сногсшибательное. О чем она? Расскажешь?
Преисполненный энтузиазма Кир тотчас успокоился и начал рассказ об археологических находках в местном округе. Николь внимала каждому слову, поддерживая беседу наводящими вопросами. Её задачей было отвлечь Кира от переживаний.
Спустя полчаса он окончательно пришёл в себя и поцеловал руку Николь на прощание.
– Врач просил не утомлять тебя. Я съезжу на работу, потом домой. Но не волнуйся, ночью ты не останешься одна: я договорился с медсестрой. Если что-то понадобится, ты скажи ей, она сделает для тебя всё необходимое.
Николь собиралась возразить, но Булавин опередил её.
– Прошу, не отказывайся! Иначе я сойду с ума, зная, что тебе некому помочь!
– Ну хорошо! Не буду.
Они попрощались. Кир направился к двери, когда Николь окликнула его приятным голосом.
– Алан Джекинс приходил к тебе?
Голос несколько дрогнул на произнесенном имени. Булавин вопросительно уставился на Николь, сдвигая очки повыше к бровям.
– Его же до сих пор не нашли…
В уставших глазах девушки промелькнул огонёк надежды. («Значит, он ещё не вернулся к жене.»).
– Не обращай внимания, – хихикнула журналистка, – дурацкий морфин сводит меня с ума.
Они обменялись мягкими улыбками, и Кир покинул палату. Николь предприняла ещё одну попытку приподняться, но её руки, походившие на тонкие бесчувственные верёвки, не желали подчиняться. Она сделала над собой усилие, но мышечная слабость взяла верх, и она рухнула обратно на подушку. Приподняв одеяло, Николь осмотрела руки: на внутренней стороне ладоней выделялись кровяные полоски от впившихся в кожу длинных ногтей.
Больница «Скорой помощи». Того же дня, 22:00.
В палату номер 9 зашла молоденькая медсестричка в белоснежном костюме. Она пристально взглянула на пациентку. Николь лежала неподвижно с закрытыми глазами. Чтобы не побеспокоить больную, она прикрыла за собой дверь очень аккуратно. В палате горел приглушенный ночной свет, а воздух был спертым и обдавал чрезмерным теплом прогретого помещения. Она невольно избавилась от верхней части рабочего костюма и, повесив её на спинку стула, сама устроилась на нём. Еда, которую она принесла для Николь на ужин, лежала на тарелке целой и невидимой; вода в стакане была нетронута, а пилюли оставались в стеклянном пузырьке. Негодуя на непослушание венгерки, медсестра покачала головой.
Николь приоткрыла слегка припухшие веки и стала беззвучно наблюдать за медсестрой. Невинное личико и незначительный рост скрадывали несколько лет. Она сразу догадалась, что сиделку прислал Кир. Журналистка рассеянным взором обвела палату. По другую сторону стены находились ещё две прилежно заправленные кровати. Николь вновь перевела взгляд на медсестру, которая отчаянно боролась со сном. Её веки медленно прикрывались, то снова открывались. Она помотала головой, чтобы немного взбодриться.