Страница 82 из 89
– Что между нами было?
– По-моему, это очевидно. Ты моя любимая подруга. Да, нас объединяют прожитые вместе дни и ночи, но, к сожалению, это всё, чем мы можем похвастать перед друзьями. Преданность не в твоём стиле. Но мы не имеем претензий друг к другу, не так ли? Ты же оставила меня здесь, ради новых приятелей и работы.
– Дружба значит…
Николь стиснула зубы. На мгновение в глазах пропала четкость зрения. Затем стерлись очертания предметов, которые кружились в быстром хороводе, и Николь закрыла глаза. Измотанный разум потерялся в матрице паутинных мыслей, а слезы горечи с боем прорывались наружу. Но она лишь сильнее зажмурилась. Вдох-выдох становился прерывистым. Её тело бил лихорадочный озноб.
(«Я должна рассказать ему…»)
– Ты Алан Джекинс, – произнесла Николь вслух, – известный музыкант из Латвии. Там твоя семья: родители, братья и сестры. Прошлым летом ты и ещё четверо мужчин отправились на экскурсию в горы. Но случилась трагедия: со склонов горы сошла лавина, и ты единственный из компании, кто остался в живых.
Николь замолчала, переводя дух. Невозможно по достоинству оценить непревзойденную стойкость тридцатилетней венгерки. Она лезла из кожи вон, чтобы выглядеть до унижения равнодушной, тогда как её сердце было изорвано в клочья! Вспомнив о фотографии, которую дала Мишель, она достала её и визитку из кармана и положила на стол. Изумленный Алан, изогнув брови так, как удавалось только ему, недоверчиво воззрел на цветной снимок.
– На фото твоя жена Мишель, которая ждёт твоего возвращения… Остальное, узнаешь у неё...
Последние слова отобрали у Николь остатки сил.
(«Отныне с Максом покончено, зато музыкант Алан Джекинс вернётся в идеальный мир славы и семейного быта.»)
Он взял фотографию и всмотрелся в черты молоденького личика Мишель. Девушка, бесспорно, была привлекательна, но всё её природное великолепие никак не трогало Алана. Он не испытывал ничего, кроме всепоглощающей пустоты, словно рассказ Николь не имел к нему ни малейшего отношения, словно он никогда не был знаком с той, что называлась его женой. Он силился отыскать воспоминания, посвященные Мишель, но тщетно. Алан взглянул на своё плечо, затем снова на фото. Его переполняло волнение, похожее на кошмарный ураган. Но дело было не в снимке, дело было в Николь! Он нетерпеливо ждал, что Николь Вернер станет распаляться, требовать объяснений, устраивая театральную сцену ревности. Ведь мало того, что Николь застала в постели другую, так ещё выяснилось его семейное положение.
Но Николь реагировала иначе. Её бесцветное лицо скрывало эмоции, что сильно злило Алана. Он хотел бы знать, о чём думает та, что стала для него дивным началом новой судьбы. Но она выстроила стену, отдалилась, приняла оборонительную позицию. Именно так размышлял он, наблюдая за Николь. Её выдали глаза: их наполнили слезы. Алан стоял, точно каменное изваяние, без движений и с растерянным видом. Сдвинутые брови служили характерным жестом, который не являлся проявлением гнева или негодования, как у других людей. Скорее мощное действие сдвинутых самым очаровательным образом бровей вызывало жалость. Николь отвернулась к двери и, постояв несколько секунд, вышла прочь.
Медленным шагом плелась она к машине. Боль в затылке была невыносима, и она еле переставляла ватные ноги. Её светлые мечты, нетленные надежды и большое искреннее чувство – всё потерпело крушение. Она хотела собрать мысли в одну кучу, но не могла. Она хотела забыться, но и то было ей неподвластно. Она разрывалась на мелкие куски от страданий физических и страданий духовных.
Впереди, от «Золотой Подковы» навстречу ей шествовали миссис Митчелл и Муча. Увидев Николь, они ускорили шаг.
– Доченька, какая радость! – закричала Муча.
В ту самую минуту Николь почувствовала, как подкашиваются ноги. Непроглядная темнота появилась в мутных глазах, и Николь обессилившим телом рухнула на землю.
Перепуганные старушки моментом подлетели к Николь, а с ними Чарли и Боб, которые раскуривали трубки на веранде девятого дома. Миссис Митчелл склонилась над журналисткой и приложила ладонь ко лбу. Муча прощупывала пульс на руке. Сердце Николь билось часто и неритмично.
– Живо за Петровичем! – приказала Муча растерянному Бобу.
Боб подскочил, как ошпаренный, и со всех ног побежал к дому лекаря. Чарли подхватил девушку на руки и отнёс на постоялый двор. В душной комнате миссис Митчелл открыла окно настежь и принесла холодной воды. Муча принялась обтирать мокрой тряпкой мертвецки бледные щеки и лоб Николь. Все присутствующие не могли обрести покоя. Миссис Митчелл зашла с другой стороны кровати и взяла холодную руку Николь.
– Дорогая, очнись же! Что с тобой стряслось?
– Сегодня днём была утомительная жара, – сказал Чарли, – может, её хватил солнечный удар?
Миссис Митчелл отмахнулась. Губы Николь потеряли очаровательный алый цвет. Они были бледными и сухими. Белокурые волосы казались темнее, чем само лицо. Большие черные круги под глазами смотрелись ужасающе.
– Деточка, как же ты похудела! – причитала миссис Митчелл, поглаживая руку Николь. – Надо поставить тесто для плюшек, а то так и красоту потерять недолго.
– Не болтай, Роза! – отрезала Муча. – Она всегда останется красавицей.
Через десять минут вернулся Боб, а с ним озадаченный Самуил Петрович.
– Выходите все, – сказал лекарь.
Несмотря на приказ Самуил Петровича Муча осталась в комнате. Когда все удалились, она дрожащим голосом спросила:
– Петрович, что с ней?
Лекарь ответил не сразу, подсчитывая пульс на руке.
– Дело серьёзное… – промямлил он. – Её надо в город. И чем скорее, тем лучше!
Больница «Скорой помощи» г. Благодатска. 9 июня, утро.
Николь крепко зажмурила глаза. От адской боли в затылке хотелось кричать. Уставшее изнуренное тело журналистки окутала слабость. Монотонная капельница, поставленная с вечера, подходила к концу. Николь показалось, что от неё головокружение только усилилось, а сама голова потяжелела на тонну. Она приоткрыла слипшиеся веки, и яркий свет люминесцентной лампы добавил рези в глазах. Она снова зажмурилась, ощущая себя беспомощной. Затекшие рука и спина ломили, а во рту стоял металлический привкус.
В палату вошёл седоволосый мужчина. По белому халату она поняла, что это врач. Он был одним из тех людей, чей многолетний стаж каторжного труда вылился на лице глубокими морщинами. В его движениях прослеживалась уверенность, а в выражении лица скрывалась мудрость.
– Как себя чувствует больная?
Николь улыбнулась своей беззаботной улыбкой.
– Словно в голову влили раскаленное железо. И теперь мной можно выбивать стены вместо тарана.
Врач сдержанно рассмеялся, присаживаясь на скрипучий стул рядом с кроватью.
– Шутите?! Это добрый знак! Но разговор предстоит серьёзный. Я ваш лечащий врач, Сергей Иванович Гордеев.
Николь попыталась приподняться на руках, но тут же упала обратно.
– Лежите, лежите! – Сергей Иванович нахмурился. – Николь, поверьте, мне нелегко сообщить вам основной диагноз, но такова моя обязанность.
Николь ничуть не поменялась в лице, отражая полную готовность к плохим новостям. Она опустила равнодушный взгляд на одеяло.
– Говорите.
Врач поглядел на неё сочувствующе. Однако, немалый опыт в медицине закалил нервы и притупил возглас жалости.
– Мы обнаружили в вашей голове злокачественную опухоль в нескольких отделах головного мозга. Вам требуется срочная операция, потому что на данный момент мы имеем дело с осложненьями. Печально что есть одно большое «но»: опухоль проросла весьма необычным образом, что усложняет ход самой операции. К сожалению, в России подобное лечение мало практиковано. Но вы же чистокровная уроженка Венгрии. Я связался с вашим посольством, и немецкие специалисты берутся прооперировать вас послезавтра в 9 утра.