Откровение Луны

– Семён Альбертович…

– Что?

– Разве я не заслужила маленький отгул на пару дней?

Рюмин ответил не сразу. Казалось, в его вечно напряженном разуме проносится калейдоскоп возможных ответов, и он затрудняется выбрать, какой употребить более уместно в сию минуту. Ведомый многолетней привычкой создавать комфортные условия для труда, Семён Альбертович небрежно закинул скрещенные ноги на стол. Его подлетевшие вверх брови давали существенную подсказку, какая фраза последует за этой мимикой.

– Стоит мне только тебя похвалить, как ты начинаешь дурить. Николь, у нас полно работы, черт тебя подери! Я не могу лишиться главного светлого ума редакции даже на один день.

– Я вас очень прошу! Да, и предлагаю взамен отгула мой годовой отпуск.

По натуре своей Семён Альбертович был расчётливым пронырой. Он никогда не упускал ни единой возможности сэкономить. Потому предложение Николь пришлось ему по нутру. Разумеется, он не хотел терять ни в деньгах, ни в объемах выполненных работ, но, в итоге, валютные средства значительно перевесили чашу весов в свою пользу.

– Ну хорошо, только один день! Послезавтра я жду тебя на рабочем месте.

Николь просияла. Безудержная радость била через край так, что не будь Семён Альбертович её начальником – она бы ловко кинулась к нему на шею и расцеловала в знак благодарности.

Воспрянувшая духом, она вспорхнула из кабинета с луноликой улыбкой на губах и предвкушением сладостной встречи с Максом. Но, к сожалению, насладиться ликованием души не удалось. Ей вспомнилось, что у Макса есть обворожительная жена, и что на её совести лежит ответственность сообщить ему об этом. Николь размышляла, когда лучше рассказать ему правду: сразу, как приедет в Красный Ручей или несколько позже, когда они проведут вместе хоть какое-то время. Разлука казалась неминуемой, и то поможет выгадать лишний час в его обольстительных объятиях. Её сердце, истосковавшееся по теплу родных рук, сжималось от боли, сознавая, что Макс предпочтет прошлое настоящему.

Она отмотала воспоминания в начало, когда вокруг нашумевшей истории о гибели альпинистов ходили разные слухи. За развитием интригующих событий следил Булавин, а сама Николь являлась скорее равнодушным наблюдателем, чем осведомленным. Потому она отметила, что, кроме настоящего имени и описания трагедии, она по-прежнему не располагает сведеньями о Максе. Мишель Джекинс была также немногословна, наверно, полагая, что фотографии более чем достаточно для продолжения поисков. Конечно, она могла обратиться к Булавину и устроить тщательный допрос об альпинистах. Но в таком случае не исключена вероятность, что тот начнёт подозревать неладное и осведомится, с чего такой интерес к закрытой истории. Николь не хотела распространяться кому бы то ни было об Алане Джекинсе, пока Макс, узнав правду, сам не изъявит желания сообщить о себе миру.

«Я не могу сидеть сложа руки! Надо все разузнать и поподробнее…» - думала Николь, заходя в личный кабинет.

Она отыскала визитку Мишель Джекинс и набрала номер. Частое биение сердца опережали длинные гудки в телефоне.

– Алло.

– Мишель, вы бы могли уделить мне пару минут? Я бы хотела встретиться.

– Да, конечно, я остановилась в гостинице «Шарм», диктую адрес.

Николь записала продиктованные сведения и, накинув пиджак, выскочила из кабинета.

Гостиница «Шарм», того же дня.

Николь постучала в номер 123 на четвёртом этаже. Ответа не последовало. В коридоре стояла такая тишина, будто гостиница погрузилась в крепкий бездыханный сон. Николь постучала снова. Никто не отворил, и она предприняла очередную попытку. Наконец, после четвёртого стука дверь открыли, и на пороге появилась Мишель. Вид у неё был слегка сконфуженный и довольно возбужденный. Влажные волосы были небрежно зачесаны на одну сторону. Толстый махровый халат, как тяжёлый груз, висел на хрупком теле. Николь подивилась очарованию, исходящему от её ровной потрясающей кожи. Она напоминала великолепного ангела. Невинное лицо, тонкие изящные пальцы и неподдельная грация – все неоспоримые достоинства Мишель Джекинс создавали вокруг нее божественный нимб непорочности.

– Николь, входите.

Журналистка собиралась войти, как вдруг, довольно внезапно в дверном проёме возникла статная фигура молодого человека, не высокого роста, но довольно широкоплечего. Располагая слащавой внешностью героя современных комиксов, по годам он вдвое выглядел старше Мишель. Парень бросил мимолетный взгляд на Николь и моментально отвёл смущенные глаза в сторону. На секунду показалось, ему стыдно и неловко оказаться в ту самую минуту в номере Мишель, словно журналистка застала их с поличным. Он поспешно удалился, а Николь вошла внутрь.

Номер оказался небольшим, но уютным. Она мельком окинула комнату пристрастным взором знатока. Окна были завешены тёмной портьерой; на тумбочке стояли два пустых фужера на тонкой ножке; покрывало застелено без особой аккуратности, на скорую руку. Николь сочла эти мелкие, вроде бы незначительные детали в счёт неоспоримых улик, лишний раз подпитывающих незыблемую почву домысла, что молодая жена Алана Джекинса крутит роман с другим мужчиной. Николь поразилась, что такое милое создание – живое олицетворение Херувима; тонкая натура в привлекательной оболочке в быту вековой сутолоки оказалась такой же, как и все – не без греха. Распущенное поведение Макса ненамного уступало по моральной степени поведению его законной спутницы, но тем не менее, с его стороны оправдывалось потерей памяти. Мишель, отнюдь – находилась в полном здравомыслии, что отягощало её бесчестие. Журналистка никак не могла понять, зачем Мишель понадобилось искать Алана, если она нашла утешение в другой рубашке.

(«Сейчас главное вытянуть из неё всё, что может мне пригодиться. Да, я шокирована, но, в конце концов, я не в праве одевать на себя чёрную маску палача и рубить головы!»)

Дежурная улыбка, добродушная и мягкая, вновь помогла Николь скрыть истинное отношение к случаю.

– Мишель, я стараюсь сделать для вас всё возможное. Но мне недостаточно сведений о вашем… муже, – последнее слово Николь проглотила; оно звучало невнятно и пренебрежительно, будто девушке мешал говорить распухший язык. – Я собираюсь посвятить ему статью в журнале, чтобы привлечь внимание добровольцев. Выяснилось, что полиция не станет возобновлять поисков, ибо дело считается закрытым. Но обычные добросердечные люди отзовутся и непременно помогут нам.

(«Да простит меня Бог за такую наглую ложь!»)

Мишель грациозно уселась в удобное кресло, поправляя волосы рукой.

– Нет проблем, что конкретно вас интересует? – она сделала небольшую паузу и взглянула виноватыми глазами. – Я ужасна негостеприимна! Вы присаживайтесь. Хотите выпить чего-нибудь?

Журналистка села рядом в кресло, продолжая сдержанно улыбаться.

– Нет, спасибо. Не возражаете, я включу диктофон?

– Да пожалуйста.

Николь достала диктофон из сумочки и включала его. Воздух в номере пропитался напряжением. Голосовые связки, натянутые точно струны, не издавали нарочитых звуков. Потому первоочередный вопрос, чётко сформулированный в голове, застрял в горле, лишая Николь способности говорить. Она мысленно ругала себя, что недостаточно настроена для сложного разговора. Ведь ни одна любовница не хотела бы лицом к лицу встретиться, чтобы обсудить любимого мужчину с его законной женой. При каждом взгляде на Мишель отчетливая тень Алана возникала рядом с ней. Его призрачное существо злобно смотрело, перебирая пальцами, а затем демонстративно отворачивалось в сторону Мишель. Николь отгоняла дурные фантазии, но они возникали более насыщенными картинками. Сердце её изнывало болью и тоской.