Страница 22 из 35
Вдруг, в дом вошел русский мужик: рыжий, высокий и нескладный, в грязной куртке из болоньи. Это доказывало, что в лучшие годы он жил в городе - сельские люди всюду ходят в фуфайках, иначе говоря, в ватниках. Мужик поздоровался, назвал себя Сергеем, и спросил: куда я хочу идти. Я сказал, что мне надо добраться до Покойников. Сергей почесал голову и предложил подвезти меня к чабанам, на пастбище. - Там ты заночуешь, а утром пойдешь дальше. Но я смогу поехать туда только вечером, - добавил мужик. Я согласился.
- Зайди ко мне часов в шесть вечера, и мы поедем...
Было три часа дня. Я поблагодарил и сказал, что ровно в шесть зайду. Сергей вышел, а чуть погодя, поблагодарив молчаливую хозяйку, и я вышел на улицу, и подумал, что на Байкале вот уже несколько часов, а Байкала еще близко не видел.
У меня было три часа времени, и я спросив хозяйку, как пройти к Байкалу, отправился по дороге, навстречу ветру, дующему мне в лицо. Здесь, как и везде вокруг, была каменистая степь, с серыми камнями, кое-где торчащими из земли, и зелено-серой травкой, чуть пробивающейся из этой скудной земли. Слой гумуса здесь был очень тонок, еще и потому, что траву за лето и осень начисто съедали овцы, коровы и лошади. Только в речных долинах, спускающихся с горных перевалов, видимых на горизонте, этот культурный слой достигал высоты одного метра. Даже на крутых склонах гумус был толще, и потому там росли деревья, и не только трава. Здесь же, кое-где торчал дрожащий, чахлый кустарник, съежившийся под порывами холодного ветра с Байкала.
Выйдя на берег, я увидел дугообразную линию прибоя, услышал мерный шум зеленоватых волн с пенно-белыми гребешками. В маленьком затоне, спрятавшись от ветра, стояла моторная лодка, которую затащили сюда через широкую галечную косу.
Передо мной расстилался величественный и по-весеннему открытый всем ветрам Байкал - легендарное озеро-море, самый глубокий внутренний водоем в мире. Его глубина больше полутора километров, и в пучине вод, где-то ближе к середине, под водой прячутся отвесные обрывы, покрытые слоем многолетнего ила. Я слышал, что несколько лет назад, во время крупного землетрясения, миллионы тонн ила обрушились с крутых склонов на дно, и вот уже несколько лет, там, в глубине, стоит не осевшая ещё, муть.
Я поежился, представляя этот глубинный мрак, поплотнее закутался в одежды, и лег на прохладную, словно просеянную, одного размера, полукруглую гальку, промытую и обработанную за тысячу лет бурь и штормов. Светлое небо из бездонной глубины смотрело на меня, затерянного в просторах тайги, степей и воды.
"Как человек одинок! - думал я. - Но в обычное время он этого не замечает. Жмется поближе к сородичам, сбивается в стаи, и живет бок о бок с другими в деревнях, в поселках, городах и городах. А вокруг природа - дикая или полудикая, которой дела нет до человека! Не было человека, появился человек; исчезнет человек! Какое ей, вечной, дело до таких мелочей!?".
...Кажется, я задремал, потому что, когда в очередной раз открыл глаза то, увидел, что солнце заметно опустилось из зенита, и почувствовал, что похолодало. "Надо возвращаться" - подумал я, и быстро зашагал назад...
...Сергей, мой новый знакомый и его жена Настя, приехали сюда из Качуга, - районного центра, стоящего на Лене, далеко от озера. В доме их, почти не было вещей; на кухне стоял стол и обшарпанный шкаф, а во второй половине кровать, покрытая ватными одеялами, без покрывал. Я присел на шатающийся стул и Настя, меня с любопытством рассматривала, чуть раскосыми глазами. Это отличительная особенность местных жителей - чуть бурятский разрез глаз, выдающиеся скулы, и желтоватый цвет кожи. Раньше в России говорили: "Поскреби русского и увидишь татарина". Здесь же можно сказать: "Поскреби местного жителя и увидишь бурята". Со временем выработался особый генотип, который и стал называться - сибиряками.
Чего скрывать! Я и сам был таким,...
Сергей, пока заливал бензин в бак, пока выводил мотоцикл на дорогу, рассказал, что они здесь недавно, что "убежали" из Качуга спасаясь от пьянства, что здесь собираются разводить телят и вырастив, сдавать их государству.
Наконец мотор завелся, и мы поехали. Дорога была плохая, а кое-где ее совсем не было, и мне приходилось идти пешком, пока Сергей преодолевал такой участок. Наконец выехали на край большой долины - раскинувшейся от предгорий до Байкала. На просторной, зеленеющей ровной луговине, кое-где блестели большие лужи прозрачной воды.
Сергей показал мне деревянные корыта без боковых стенок, положенные одно в стык к другому, - это подобие водопровода уходило к подошвам гор, на вершинах которых еще лежал снег. - Снег тает - объяснил Сергей - вода по этим деревянным корытам бежит вниз на луга и стоит здесь до лета. Поэтому, здесь вырастает высокая сочная трава, на которой пасется скот... Корыта делают, срубая большие, пустые внутри деревья. Таких там много - он махнул рукой в сторону лесных склонов. - "Водопроводов" несколько и они тянутся на несколько километров, иногда почти до перевалов...
Тут мы увидели впереди избу, изгороди и несколько лошадей, привязанных к ней.
- Пастухи уже в доме - проговорил Сергей неуверенным голосом и остановил мотоцикл метрах в пятидесяти. - Чтобы лошадей не беспокоить - добавил он, и мы пошли в избу. Войдя внутрь, мы поздоровались и на нас изо всех углов серьезными глазами посмотрели пастухи-буряты. Видно было, что они Сергея не очень уважали, а меня видели впервые и насторожились. Обращаясь к широколицему, приземистому буряту, Сергей словно оправдываясь сказал: - Вот корреспондент телевидения, добирается до БЛЗ, подбросил его, тем более, что у меня дела... Бурят спокойно выслушал, шагнул мне навстречу и протянул руку: - Алексей!
Я тоже представился, и спросил, разряжая обстановку: - Могу я у вас переночевать? Алексей не торопясь ответил: - Конечно! Проходи, снимай рюкзак. Спать будешь здесь - он показал рукой на пустые нары у стены.
Пока я устраивался, снимал куртку, доставая спальник, Алексей и Сергей вышли, о чем-то переговорили, и Сергей уехал. Я слышал, как затарахтел мотоцикл. Алексей вернулся и предложил мне: - Садись за стол. Мы будем ужинать.
Я стал доставать продукты, но он махнул рукой - Это спрячь...
Пастухи за это время завели генератор, стоящий где-то во дворе, и мигнув пару раз, над столом зажглась яркая лампа. В доме запахло яичницей - и действительно, скоро на столе стояла большая сковорода с жареной рыбой и разбитыми сверху яйцами.
Я вспомнил, что ел такое блюдо на Ангаре, когда в детстве гостил у бабушки в деревне. Алексей нарезал ломтями большую круглую булку ржаного хлеба и поставил на середину большую алюминиевую тарелку с чем-то жирным. - Это жир нерпы - пояснил он - вареный.
Я попробовал. Жир припахивал рыбой, был солоноват, но вкусен, и конечно питателен. Все, молча стали есть, а я еще и говорил. Рассказывал, что давно хотел здесь побывать, что был на севере Байкала, на БАМе, что хочу сделать фильм об этих местах, но не знаю удастся ли...
Все слушали и молчали. Только Алексей поддерживал беседу.
- Места тут хорошие - начал он.
Кто-то убрал пустую сковороду, хлеб, жир и разлил по кружкам чай.
- И мы, всегда жили здесь хорошо и вольно. Климат тут хороший. Наш скот пасется на лугах почти до Нового года. Тайга тут хорошая. Есть зверь, есть орехи, есть ягоды. В Байкале много рыбы и нерпы. Мы всегда ели много жира рыбы, мяса и потому были здоровы и сильны. Но последнее время, нам стали все запрещать. Охотиться нельзя, рыбачить нельзя, нерпу стрелять нельзя. А что же можно? - Алексей сделал паузу и посмотрел на меня.
Все пастухи-буряты, внимательно слушали, но их скулистые, с раскосыми глазами, лица, ничего не выражали - азиатская невозмутимость.
- И выясняется - продолжил Алексей - нам можно только работать скотниками и возиться в навозе, выращивая скот для государства, за гроши... Он посмотрел на лица вокруг, и закончил: - Это нехорошо... Это не по-человечески...