Таёжные походы. Рассказы. Часть 1

Красоты природы. встречи с дикими зверями, опасности таёжной походной жизни, жажда приключений и экстрим. Все это вмещают "Таёжные рассказы"

Кабаков Владимир Дмитриевич

Кабаков Владимир Дмитриевич

Таёжные походы. Рассказы. Часть 1

ПОХОД

Повесть

Жил Артур Рыжков в одном из пригородов, в рабочем общежитии. Ему дали маленькую комнатку, а в обмен, он, рисовал плакаты, писал объявления и числился художником-оформителем. Приглашали воспитателем, но Артур

отказался - так свободнее. Время от времени он писал в местную областную газету фельетоны о криминальных и полу криминальных делах, и эти фельетоны имели успех у читателей. Например, "Гера ищет лоха", очерк о картежниках, заинтересовал всех. Но главное его занятие в жизни, это путешествия, а точнее, походы по лесам.

В свое время он зарабатывал в лесу неплохие деньги, и тогда пристрастился, "отравился" лесным одиночеством и свободой. Тогда он от одного из приятелей узнал, что есть в лесу, точнее в сибирской тайге такой древесный продукт под названием "камедь". Это сок лиственницы, как определил позже он сам эти потеки смолы. Похоже на сливовый сок, желто-коричневого цвета, и в свежем виде имеющего вкус, того же сливового варенья. Засыхая, "этот сок" превращается в "стеклянные" сосульки.

Несколько лет, он пропадал по дремучим лесам с приятелями, а то и вовсе с малознакомыми людьми и натерпевшись от их пьянства и причуд, начал уходить в лес один и надолго.

В начале было немного скучно, потом легче.

Он открыл психологическую особенность человека, известную для одиночек давно, но для него прозвучавшую новостью. На седьмой - девятый день одиночества наступает кризис, когда все кажется ненужным, бессмысленным и тревожно опасным. Нервы напрягаются, начинается бессонница и ночные страхи-кошмары.

По истечении десяти-двенадцати дней, проведённых в одиночестве, наступал период адаптации - все становилось веселей, приятней и проще. Он, вдруг, начинал ощущать в себе состояние гармонии с природой, с окружающим, лесом, холмами, небом. Делался спокойнее и рассудительнее, часто улыбался и любовался красивыми местами и панорамами.

Днем, захотев есть, он у ближайшего ручейка едва заметно поблескивавшего под солнышком в траве, останавливался, разводил костерок, обедал, а потом рядом, лежа на спине, засыпал на несколько минут, проснувшись, поднимался бодрым и свежим и, не уставая, ходил с горы на гору до вечера.

На бивуак приходил довольный и без суеты готовил ужин и отдыхал. Он переставал вздрагивать от треснувшего за палаткой сучка или непонятного шороха и, наоборот, старался угадать, какой зверек произвел этот шум. И часто ему удавалось подсмотреть интереснейший эпизод из жизни природы.

Однажды видел чёрную норку, блестевшую под солнцем, как ртуть, которая перебежала дорогу перед ним и через какое - то время появившуюся вновь, но на сей раз с лягушкой в зубах. Глазки её озабоченно поблескивали и затаившийся Артур, определил, что она тащит лягушку на корм своим щенкам в гнезде.

В другой раз, он долго разглядывал ворону, которая прятала кусочек сухаря, оставшегося от его обеда, закапывая его в землю, а потом схватив сухой лист клювом, положила сверху тайника, маскируя его...

И таких необычных случаев было множество...

Однако, чаще всего он выходил в лес на пять-шесть дней, ровно настолько сколько продуктов мог унести, идя в лес. Ружье брал с собой обязательно, но стрелял чрезвычайно редко: боялся нарушить лесную тишину, и главное, опасаясь лишних хлопот с добытым крупным зверем. Зайцев, глухарей и рябчиков, он стрелял не на бегу и не в лет, а только сидящих - боялся промахнуться и зря расходовать заряды, которых брал с собой всегда немного.

Ночевал во время таких коротких походов в зимовьях, хороших, похуже и вовсе плохих. Летом и осенью во многих из них жили мыши, и это раздражало и досаждало Артуру.

Нервы в тайге напряжены и без того, но если ты в полночь, вдруг, чувствуешь на лице прохладные лапки, то спать после этого очень трудно. Бывало, что и домик чистый внутри и снаружи, и теплый, и печка с хорошей тягой, но если есть мыши, то Артур долго оставаться в нем не мог.

Как-то, остановившись в глухом, заросшем молодым березняком распадке, он сидел рядом с землянкой и варил ужин на костре. И вдруг, услышал прыжки маленького животного, из кустов направлявшегося прямиком в зимовье. Были сумерки, и в сером полумраке ничего не было видно, но он догадался, что это мышь мчится в жилье человека на поживу.

Спал он ту ночь урывками и ушел из землянки на рассвете, разбуженный шуршанием мыши бумагой, на столе, у печки.

В этом зимовье он никогда больше не ночевал...

Но, Боже мой! Какая благодать, теплота и сонные мечты были связаны с зимовьями хорошими. Одно из главных условий - это широкий обзор окрестностей. Легко и свободно дышится и живется в домике, который стоит на бугре, сухом и светлом, а еще лучше, если на небольшой поляне. Хороши зимовья в сосновых лесах, на холмистых опушках с протекающим неподалеку незамерзающим ручейком, а еще лучше, если рядом бьет из земли незатухающий родник, с холодной до ломоты в зубах водой и летом, и зимой.

Хорошо, когда в округе много валежника, хотя в некоторых охотничьих зимовьях, постояльцы готовят дрова на зиму; пилят "сушины" и колют чурки, складывая поленницы дров у стены.

Лучшие зимовья над речной поймой, на сосновом бугре, когда, сидя на закате солнца, видишь перед собой большую речную долину, а где-то, километрах в двадцати-тридцати, синеет хребет водораздела, охватывающего пол горизонта. И стоит избушка, как раз на припеке, напротив южного полуденного солнца, и целый день купается, греется под лучами светила, от восхода до заката...

...Рейс был обычным. "Комсомолец" от порта "Байкал" отошел перегруженный, но все брал и брал пассажиров на борт, на следующих остановках, пока не стало казаться, что уже не только лечь, но и сесть в каютах негде.

Артур загрузился "на старте". Бросил рюкзак в общей каюте под капитанским мостиком и вышел на палубу, где толпились возбужденные пассажиры. Байкал открывался впереди, во всем могучем величии тёмно-синих, зеркально отражавших полуденное солнце, масс чистейшей и холодной воды.

Горные хребты, поросшие дымно-серой щетиной тайги, вздымались справа и слева вдоль борта, скользили, отбрасывая мохнатые, колышущиеся тени гор на воду. Их берега, круто уходящие прямо от воды вверх, заканчивались округлыми гребнями, с расселинами ущелий и овальными, луговинами долин, в начале широких падей.

Кругом царило безмолвие и только дробный, размеренный шум машины "Комсомольца" нарушал извечную тишину здешних малонаселенных мест...

Вскоре гомон и возбуждение утихли, пассажиры разошлись по каютам, по палаткам, которые стояли одна к другой, впритык, на верхней палубе.

Артур, оставшись один, прислонился к теплому металлу борта, прогреваемому изнутри работающим двигателем, и задумался.

Загорелое лицо, вылинявшие за лето мягкие волосы, свежая щетинистая бородка, застиранная штормовка, залатанные брюки такого же защитного цвета, говорили о том, что путешественник он бывалый.

Он смотрел на таёжно-озёрные панорамы, но задумавшись о чём-то, казалось не замечал красот природы...

А берега, то, приближаясь, то, убегая в сторону, открывали все новые причудливые панорамы!