Страница 18 из 35
Я размахивал руками, радовался в предвкушении замечательных дней и ночей на свободе, вдали от сиюминутной людской суеты...
Мы остановились на песчаном берегу хрустально холодной и прозрачной Амнунды. Наготовили дров на ночлег, сварили рагу из зайца и с аппетитом поели, постненького, энергетического мяса и запили всё ароматным, со смородинкой, чаем...
День между тем клонился к вечеру и увидев на маряне, высоко вверху вышедшего пастись изюбря, я схватил ружьё и торопясь, перейдя реку по брёвнышкам, стал подниматься по крутому, травянистому склону, навстречу вершине, скрываясь за скалистым гребнем, торчащим на метр в высоту из склона.
Я вспотел, то и дело останавливался, делал передышки и осторожно рассматривал, с высоты, открывающуюся далеко-далеко окрестную тайгу и речную широкую долину. Вид был во все стороны замечательный. И там откуда мы пришли , за рекой, громоздились двух-трёх километровой высоты горы, уже Муйского хребта.
Поднявшись достаточно высоко, я выглянул из - за камней, и увидел, метрах в ста от себя, пасущегося оленя. Он, словно услышав или учуяв меня, поднял голову, с развесистыми рогами и долго, не меняя положения тела, смотрел в мою сторону. Стрелять из гладкоствольного ружья было далековато, и я просто любовался сильным красиво-грациозным животным, из своего укрытия...
Шоколадно-коричневого цвета, с серовато белыми на концах рогами, с сильной шеей и мощной грудью, он действительно напоминал по статям быка. Только был стройнее и насторожённо - энергичнее. Он видимо заметил меня, но не убежал, а стал неторопясь уходить в противоположную сторону. Когда олень скрылся за бугром, я ещё какое - то время видел его покачивающиеся рога...
Спускался я с горки неспеша, любовался закатом и дышал полной грудью чистым, горно-таёжным воздухом...
Далеко внизу, полоской стали, поблескивала лента речной воды, и хорошо был виден наш бивуак с чёрным кострищем и крошечной фигуркой человека рядом.
Вскоре на долину реки спустились сумерки и в тёмно - синем, ясном небе загорелись первые звёзды. Они были крупные, яркие и их постепенно становилось всё больше. Когда наступила полная темнота, какая бывает только осенью, небо, словно мерцающий серебристый ковёр укрыло землю... Мы, не спеша, разговаривая, сварили ужин, поели, попили чаю, сидя у большого тёплого костра... Природа дышала чистотой и покоем...
Откуда-то издалека, донёсся звук изюбриного рёва и я решил ответить... Отойдя от костра в прохладную тишину ночи, нарушаемую плеском водных струй в реке, я продышался и сложив ладони рупором ко рту, затянул "боевую" песню - вызов изюбря. Начал я высоко, почти визгливо - раздражительно и закончил низким басом и басом же, после короткой паузы выдохнул, в конце, как это делают изюбри...
Я постоял какое - то время прислушиваясь и не получив скорого ответа, вернулся к костру. Разговор продолжился. Юра рассказывал, как он путешествовал по крымской яйле, во время вьюги и чуть не заблудился и испугался снежного бурана на всю жизнь...
- Я уже думал, что придётся ночевать в снегу, когда вдруг увидел сквозь снег очертания знакомого большого дерева, росшего на развилке. До метеостанции, куда я шёл в гости к друзьям, оставалось меньше километра по дороге, которую я хорошо помнил ещё с прошлого раза...
В костре громко щёлкнуло догорающее полено и тут, с противоположного берега реки, из темноты, раздался громогласный рёв... Мы вскочили, я схватил ружьё, но рёв закончился, и наступила тишина. Юра взволнованным голосом , полушепотом спросил: "Кто это?!" - я так же шепотом ответил. "Это бык - изюбрь... Прибежал бороться и отвечает мне... Когда надо, то они намётом несутся навстречу сопернику..."
Отблески костра, оранжевыми бликами освещали часть берега, с нашей стороны, а за рекой, затаилась насторожённая тишина...
Крадучись, я отошёл от костра метров на двадцать и стал вслушиваться. Через какое -то время, мне показалось, что кто-то ходит на той стороне, по стланиковой чаще и трещит сухими ветками. Я вновь напрягся и заревел изо всех сил, как можно более грозно и устрашающе. Но бык на той стороне молчал...
Я подождал ещё несколько минут и вернулся к костру, где, сжавшись в ожидании продолжения "яростного диалога", сидел встревоженный Юра. Его глаза поблескивали при отсветах костра. Когда он подбросил большую охапку дров, костёр запылал, разгоревшись, и я, устроившись на прежнее место, стал объяснять Юре, что бык прибежал, посмотрел на нас и на костёр, но переплывать реку не решился...
- А в такой темноте ничего не видно в десяти метрах... Так что мы можем не беспокоиться... Даже если зверь будет совсем рядом , то я его не смогу стрелять. В темноте в лучшем случае можно только заранить зверя и он уйдёт далеко....
Юра промолчал, но было видно , что он совсем не горит желанием охотится на такого "зверя". Ведь это не заяц...
Речка, очень близко, мерно и убаюкивающе шумела, и мы, посидев ещё какое-то время, легли спать, заложив в костёр пару крупных, сухих коряжин...
Несколько раз за ночь я просыпался от холода, вставал, подкладывал дров в костёр и снова ложился, убедившись, что Юра не замерзает и не горит. Но дрова были ольховые и потому не стрелялись искрами и мы могли спать спокойно...
Проснувшись, последний раз на солнцевосхода, я заставил себя подняться, подойдя к реке, умылся, холодной до ломоты в суставах, чистой водичкой. Развёл плотный огонь и поставил котелок с водой на костёр. Вскоре, вода закипела, и я заварил крепкий свежий чай.
Юра, открыв глаза, потянулся, вскочил и стал, грея руки над костром , нервно посмеиваясь, рассказывать сон про встречу с медведем... Странно, но я, у таёжных костров, на ночёвках, никогда не вижу снов...
Попив чаю и сьев по бутерброду с колбасой, мы , оставив вещи у погасающего костра пошли в сторону моряны на склоне. Немного не доходя до подошвы горы, в мелком соснячке, мы остановились, и я заревел, приманивая оленей, и один тотчас отозвался, где-то совсем недалеко. Я повторил вызов и бык вновь отозвался. Мы, затаившись, крутили головами, недоумевая - где он мог быть. И вдруг Юра пригнулся и показал мне рукой куда - то вверх. И точно... Прямо перед нами, на маряне, метрах в ста пятидесяти на открытом месте стоял бык и ревел. Он виден был как на ладони. Раздувшаяся на время гона гривастая шея, морда с чёрным пятном ноздрей и губ, мощная передняя часть крупа и более лёгкая, задняя, с сильными ногами.
Рога с семью отростками на каждом, росли из головы причудливым костяным деревом. Цвет шерсти был коричнево серым, более тёмным на спине и сероватым на ногах и животе. Когда бык ревел, то вытягивал шею вперёд и вверх, открывал пасть, и струйки парного, влажного дыхания, выходили из его разгоряченного нутра.
Мы, обмениваясь восхищёнными взглядами, долго наблюдали за изюбрем, который с небольшими перерывами ревел и в перерывах, копал передними ногами землю, встряхивая головой с развесистыми рогами. Маряна, как мы увидели, была покрыта сетью изюбриных троп идущих вдоль склона. Они показались нам целыми дорогами, и я понял, что тропы эти, пробиты за многие годы, сотнями и тысячами оленей живущих и живших некогда здесь, в округе...
Наконец бык словно встрепенувшись, тронулся с места, развернулся на задних ногах и ходкой рысью исчез за гребнем склона горы, в сторону восходящего солнца. Мы, не нарушая тишины начинающегося утра обмениваясь восторженными впечатлениями, вернулись к кострищу, и уже под солнцем, медленно поднимающимся из за синих, покрытых тенями, гор, сварили завтрак, поели и немного поспали уже без костра, под лучами тёплого блестящего, яркого солнца.
После обеда, захватив с собой рюкзаки, стали медленно подниматься на гору. Подьём был трудным, и мы вспотели, а достигнув гребня долго отдыхали лёжа, на краю склона и любовались открывающейся панорамой...
Справа, долина Амнунды петляя среди тёмных елово-сосновых лесов, уходила выше, в сторону скалистых вершин виднеющихся на горизонте. Прямо перед нами, за долиной, поднимались невысокие вершины Северо-Муйского хребта. Слева сквозь чистый прозрачный воздух, вдалеке, видна была синяя полоска Муякана, а за нею поднимались круто вверх отроги Муйского хребта. И совсем уже далеко, километрах в пятидесяти по прямой, вздымались снежные вершины Кадарского хребта...