Страница 19 из 23
Чуть ранее основоположник немецкой хирургической школы Лоренц Хайстер (1683–1758) обобщил значительный опыт струмэктомии и опубликовал рекомендации по консервативному и оперативному лечению зоба, подчеркивая богатую васкуляризацию щитовидной железы и крайнюю сложность гемостаза при подобных операциях. Первую резекцию щитовидной железы в технике, близкой к современной, провел в 1789 г. французский хирург Пьер-Жозеф Дессо (1744–1795).
В XVIII столетии и в России появились профессиональные ученые, Санкт-Петербургская Академия наук и петербургский (по указу Петра I 22.01.1724), а позже – московский и другие университеты, а также академическая подготовка врачей и фельдшеров. Как следствие уже в 1733 г. началась история отечественной тироидологии, когда врач, натуралист и этнограф Второй камчатской экспедиции Иоганн Георг Гмелин-старший (1709–1755) впервые описал на реке Киренга (Восточная Сибирь) эндемические очаги зобной болезни. На тот момент адъюнкту и будущему академику еще не исполнилось и двадцати четырех лет (см. рис. 16).
Настоящий прорыв в области научной тироидологии наступил в Европе в XIX столетии. В самом его начале личный врач римского папы Пия VII, известный хирург Джузеппе Флаяни (1741–1808) публикует свое наблюдение о сочетании зоба и пучеглазия, отмечая наличие жалоб на сердцебиения и эффект от лечения нашатырем и уксусом. Триада Флаяни не без оснований считается первым описанием токсического зоба, почему и недуг этот в Италии до сих пор именуют «болезнь Флаяни» (рис. 17).
Впрочем, возможно, что приоритет здесь принадлежал валлийскому интеллектуалу конца XVIII – начала XIX века Калебу Хильеру Парри (1755–1822). Это был врач, философ, естествоиспытатель, геолог, селекционер-овцевод и добрый нетщеславный джентльмен с универсальным кругом интересов, для которого обсуждение научных проблем с друзьями стояло выше других научных приоритетов. С детства близкий друг Эдварда Дженнера (1749–1823), доктор Парри находился также в тесных отношениях с основоположником британской и мировой военно-полевой хирургии Джоном Хантером (1728–1793), которого много лет лечил от грудной жабы. Когда Хантер умер, на вскрытии его тела именно Парри первым в мире показал, что грудная жаба – результат закупорки и снижения функциональности коронарных артерий. Парри был хорошим врачом и заслужил широкую популярность у пациентов: за десять лет практики на курорте Бат он увеличил свой доход более чем в 35 раз и приобрел дом, который, будучи еще и талантливым селекционером-овцеводом, назвал «Руно». В этом самом доме, вокруг провинциального доктора из курортного местечка, где модно было отдыхать «на водах», сформировался настоящий кружок блестящих интеллектуалов, «Медико-компанейское общество», труды которого продвинули самые разные области знания. Парри наблюдал не менее пяти случаев комбинации пучеглазия, сердцебиения и зоба, причем даже в заглавии своей работы постулировал связь между ними (см. рис. 17). Его наблюдения относились еще к 1786 г., и все были сделаны до 1816 г., когда доктор перенес инсульт. Однако Парри не счел нужным широко печатать свои записки, и часть их стала достоянием медицинского сообщества лишь через три года после его смерти, когда его сын Чарльз Парри опубликовал двухтомный архив отца. Тем временем, в 1811 г. П. Бернсом было описано первое заболевание собственно щитовидной железы – ее рак.
Рис. 17. Слева направо: Дж. Флаяни, К. Х. Парри, его особняк «Руно» в Родборо, Королевская больница на Минводах в Бате
В эпоху наполеоновских войн в Европе резко повысился спрос на порох. Это, казалось бы, далекое от сферы тироидологии явление неожиданным образом способствовало развитию учения о щитовидной железе. Чуть более двухсот лет назад, в 1811 году, французский химик Бернар Куртуа (1777–1838), изготавливая селитру для расцветающего порохового промысла из бросового сырья – морских водорослей, заметил, что выпаренный щелок, получаемый из ламинарии, быстро разъедает медные котлы. Куртуа (по некоторым свидетельствам, не без помощи скромного «прикладного химика» – своего кота, разбившего склянку с реактивами) прилил к выпаренному осадку серную кислоту и получил «великолепного фиолетового цвета пары», которые при выпаривании в стеклянной посуде оседали ее на стенках в виде блестящих темных кристаллов (рис. 18).
Рис. 18. Первые исследователи йода. Слева направо: Б. Куртуа, уголок Парижа, где (напротив церкви) находилась его лаборатория, Ж.-Л. Гей-Люссак, Х. Дэви, У. Праут
При нагревании они вновь превращались в фиолетовый пар. Далее Куртуа из-за финансовых затруднений обратился для продолжения исследований к помощи друзей-химиков Николя Клемана (1779–1841) и Шарля-Бернара Дезорма (1777–1862), которые подключили к изучению свойств «темных кристаллов» виднейших специалистов того времени: выдающихся французских ученых Ж. Л. Гей-Люссака (1778–1850) и А.-М. Ампера (1775–1836). Последний поделился пробами с находившимся в Париже в октябре 1813 г. корифеем британской науки сэром Хэмфри Дэви (1778–1829). Интересно, что Франция и Британская империя в тот момент находились в состоянии войны, однако приезд Дэви в Париж одобрил лично Наполеон Бонапарт. Дэви был знаменит настолько, что стал героем английского фольклора: первый лимерик, шутливая эпиграмма в особом, популярном доныне на Британских островах стиле, был создан именно о нем, по случаю открытия им натрия.
Итак, ученые враждующих государств стали совместно исследовать новый компонент порохового сырья – что было бы, вероятно, немыслимо в прагматическом XX веке. Гей-Люссак предполагал, что фиолетовые пары либо кислородосодержащее соединение, либо новый элемент. Дэви и его молодой слуга, лаборант-самоучка, в будущем – прославленный физик Майкл Фарадей (1791–1867), всегда путешествовали с портативной лабораторией. Они пришли к выводу, что вещество не является производным хлора, а представляет собой новый элемент, аналог хлора.
29 ноября 1813 г. Ш.-Б. Дезорм и Н. Клеман выступили на заседании Императорского института в Париже с первым сообщением об открытом Куртуа веществе и кратким описанием его свойств. А 10 декабря того же года Дэви отсылает в лондонские «Записки Королевского общества» отчет о своих экспериментах, предполагая, что открыт новый элемент, и описывая гомологию между ним и хлором. Тогда же он предложил для элемента название «iodine» – по аналогии с английскими названиями хлора и фтора и за фиолетовый цвет его паров. Ж. Л. Гей-Люссак опубликовал статью о свойствах новооткрытого элемента позже: 1 августа 1814 г. В ней он признал элементарный статус йода и предложил название «iode», вошедшее во многие языки, в том числе в русский. Несмотря на серьезные споры двух великих ученых, живших по разные стороны Ла Манша, о приоритете установления элементарной природы йода, оба корифея единогласно признали первооткрывателем Б. Куртуа, которому позже (1831 г.) и была присуждена премия Института Франции в 6000 франков.
Куртуа принялся производить и распространять йод и его соединения на коммерческой основе, однако его бизнес шел не очень удачно, и умер даровитый химик, первооткрыватель йода, в крайней бедности. Между прочим, он первым (вместе с коллегой – Арманом Сегеном) выделил и морфин. По иронии судьбы, торговля именно тем, что открыл Куртуа, стала впоследствии источником многомиллионных прибылей. Уже в первые годы после открытия йода он был применен Уильямом Праутом (1785–1850) и Джоном Эллиотсоном (1791–1868) для лечения зоба в лондонской больнице Св. Томаса.
О таком «рыцаре щита», как Праут (см. рис. 18), стоит рассказать подробнее. Он чем-то напоминает своего современника К. Х. Парри. Праут был философом, теологом, врачом, натуралистом и гениальным протобиохимиком. Он выделил соляную кислоту из желудочного сока, дал первые описания мочевых и желчных камней, создал классификацию пищевых веществ на сахаристые, маслянистые и альбумозные, а также продвинул вперед теоретическую физику: ввел понятие «протил», аналогичное единице атомного номера элементов. Иными словами, он догадался, что все элементы могут представлять соединение «протилов» (что известно как гипотеза Праута), то есть водородных атомов. Поистине, это был провозвестник открытия протона и элементарных частиц! Жаль, что свой клинический опыт терапии зоба йодатом калия Праут и Эллиотсон, как и Парри в аналогичной ситуации, опубликовали с большим опозданием (1834). Первый же в истории массовый клинический эксперимент по йодотерапии с участием более чем тысячи пациентов провел в 1820 г. женевский врач Жан-Франсуа Куанде (1774–1834), добившийся улучшения более чем у половины пациентов (рис. 19).