Страница 13 из 18
На иллюстрации Тенниела к сцене чаепития на шляпе Болванщика изображена карточка или ярлык с надписью «10/6 в этом стиле». Число «10/6» означает 10 шиллингов 6 пенсов, цену шляпы в английских деньгах до их перевода в десятичную систему, и служит еще одним доказательством занятий Болванщика.
Один из прототипов Болванщика, как считается, – Теофил Картер, бывший предположительно студентом Крайст-Черч (как и Кэрролл), одного из колледжей Оксфордского университета. Он изобрел кровать с будильником, выставлявшуюся на Всемирной выставке 1851 года: она скидывала спящего, когда нужно было вставать. Затем он стал владельцем магазина мебели и благодаря своей привычке стоять в дверях магазина в высокой шляпе получил прозвище Безумный Шляпник. Поговаривают, что Джон Тенниел приезжал в Оксфорд специально для того, чтобы сделать с Картера наброски для своих иллюстраций.
Другой прототип – Роджер Крэб из Чешэма, Бакингемшир. Он поступил в 1642 году на службу в армию, которая впоследствии стала Армией нового образца Оливера Кромвеля. Крэб был хорошим солдатом; в этом ему помогал рост в 2 метра, ужасавший противников. В течение последующих нескольких лет он вместе с «круглоголовыми» сокрушал восстания в Ирландии и Шотландии. Во время осады Кольчестера в 1648 году он получил сильный удар по голове от солдата-роялиста. В результате был уволен с военной службы раньше срока и вернулся в родной город Чешэм, где занялся шляпным делом.
Алиса наблюдала эту сцену из ближайших кустов.
– Странные они, – решила, наконец, девочка. – Казнь – это ведь не выход.
– Но уж точно не вход! – сказал кто-то рядом.
Мартовский Заяц: Выпей еще чаю.
Алиса: Еще? Я пока ничего не пила.
Мартовский Заяц (в пространство): Больше чаю она не желает.
Шляпник: Ты, верно, хочешь сказать, что меньше чаю она не желает: гораздо легче выпить больше, а не меньше, чем ничего.
Алиса: Вашего мнения никто не спрашивал.
Шляпник (c торжеством): А теперь кто переходит на личности?
Мартовский Заяц: …Нужно всегда говорить то, что думаешь.
Алиса: Я так и делаю, по крайней мере… По крайней мере, я всегда думаю то, что говорю… а это одно и то же…
Шляпник: Совсем не одно и то же. Так ты еще чего доброго скажешь, будто “Я вижу то, что ем” и “Я ем то, что вижу”, – одно и то же!
– Какие смешные часы! – заметила она. – Они показывают число, а не час!
– А что тут такого? – пробормотал Шляпник. – Разве твои часы показывают год?
Шляпник (про часы): Отстают на два дня. Я же говорил: нельзя их смазывать сливочным маслом! (прибавил он сердито, поворачиваясь к Мартовскому Зайцу).
Мартовский Заяц: Масло было самое свежее.
Шляпник: Да, туда, верно, попали крошки. Не надо было мазать хлебным ножом.
Шляпник: Если бы ты знала Время так же хорошо, как я, ты бы этого не сказала. Его не потеряешь! Не на такого напали!
Алиса: Не понимаю.
Шляпник: Еще бы! (презрительно встряхнул головой). Ты с ним, небось, никогда и не разговаривала!
Алиса: Может, и не разговаривала. Зато не раз думала о том, как бы убить время!
Шляпник: А-а! тогда все понятно. Убить Время! Разве такое ему может понравиться! Если б ты с ним не ссорилась, могла бы просить у него все, что хочешь.
Правильность формы несущественна!
Не понимаю, как он может когда-нибудь окончить, раз он и не собирается начинать…
– Не хочешь ли торта? – любезно предложил Заяц.
Алиса оглядела весь стол, но там ничего не было, кроме чайников и чайной посуды.
– Какого торта? Что-то я его не вижу, – сказала она.
– Его тут и нет, – подтвердил Заяц.
– Зачем же предлагать? Это не очень-то вежливо! – обиженно сказала Алиса.
Почему это некоторые так любят всюду искать мораль?
Не все ли равно, о чем спрашивать, если ответа все равно не получишь, правда?
Делать ей было совершенно нечего, а сидеть без дела, сами знаете, – дело нелегкое.
Я расскажу все, что случилось со мной сегодня с утра, – сказала неуверенно Алиса. – А про вчера и рассказывать не буду, потому что тогда я была совсем другая.
Не смеши языком, смеши делом!
Кроме самого себя, словом перемолвиться решительно не с кем.
Оскар Уайльд
(1854–1900)
Ирландский писатель и поэт. Один из самых известных драматургов позднего Викторианского периода, одна из ключевых фигур эстетизма и европейского модернизма.
Отец писателя был офтальмологом. Мать увлекалась написанием стихов, обожала блистать на литературных вечерах, испытывала тягу ко всему изысканному и прекрасному.
Когда Оскар был совсем маленьким, мать одевала его как девочку, завивала волосы. Для Викторианской эпохи это было в порядке вещей, однако, для Уайльда это обстоятельство стало роковым. Спустя годы исследователи именно с этим связывали пробудившееся впоследствии в писателе влечение к противоположному полу.
В школе юный Уайльд славился своей феноменальной скоростью чтения вслух. Чуть позже в нем пробудились и актерские способности.
После Оксфорда Оскар стал писать стихи, в которых прослеживались декадентские черты. Окончив Оксфорд, Уайльд стал завсегдатаем литературных салонов, в которых его обожали. Едкие замечания и экстравагантная одежда чрезвычайно веселили гостей подобных заведений.
Поначалу Оскар не желал признавать своей ориентации и даже женился на богатой девушке по имени Констанс. Брак их вполне можно было назвать счастливым. У пары родилось двое детей.
Спустя какое-то время Уайльд стал интересоваться лицами своего пола, что в ту пору было не только предосудительно, но и незаконно. Однажды он познакомился с Альфредом Дугласом. Скандальная связь вышла наружу. Писателя обвинили в наличии шокирующих общественность связей. Оскар Уайльд подал в суд, думая, что своим красноречием сумеет защитить себя. Процесс тянулся долго. Итог – осуждение Оскара Уайльда на каторжные работы сроком на 2 года.
«Все то, чего я сознательно избегал ранее, делая вид, будто страданий, боли и ужаса не существует, обрушилось на меня», – писал Уайльд.
Заключение сломило писателя. Близкие люди покинули его: супруга скончалась, у детей была другая фамилия, друзья отвернулись. Альфред Дуглас теперь с презрением отзывался об Уайльде и распродавал вещи, которые подарил ему друг в лучшие времена.
Мемориальная доска на доме Уайльда в Лондоне сообщает:
«Здесь жил
Оскар Уайльд
1854–1900
остроумец и драматург»
На экзамене в Оксфорде Уайльд переводил с древнегреческого отрывок из Нового Завета. Наконец, профессор сказал: «Достаточно». Уайльд воскликнул: «О, подождите немного! Так интересно узнать, чем это кончилось».
Во время своего американского турне, беседуя с журналистом из Цинциннати, Уайльд сказал:
– Меня удивляет, почему ваши преступники не указывают в качестве смягчающего обстоятельства редкостное безобразие вашего города.