Страница 14 из 18
Эмиль Золя предложил тост за искусство и за Оскара Уайльда, добавив:
– К сожалению, месье Уайльду придется отвечать нам на своем варварском языке.
Уайльд встал и сказал по-французски:
– По рождению я ирландец, по воспитанию – англичанин, и поэтому я обречен, как заметил месье Золя, говорить на языке Шекспира.
Какой-то прохожий сказал:
– Смотрите, вот идет этот дурацкий паяц Уайльд.
Уайльд, обратившись к своим спутникам, заметил:
– Удивительно, как быстро приобретаешь известность в Лондоне.
Уайльд никогда не садился обедать в повседневной одежде. Он говорил:
– Если бы я очутился на необитаемом острове и мои вещи были бы при мне, я бы всякий раз переодевался к обеду.
Уайльд никогда не «гулял по Пикадилли с цветком мака или лилии», как утверждала молва. Сам он по этому поводу говорил:
– Такое мог бы сделать любой. Я добился гораздо большего: заставил поверить всех, что я действительно это делал.
Уайльду предложили составить список ста лучших книг.
– Это едва ли возможно, – ответил он. – Я написал только пять.
Уайльд не узнал знакомого, с которым не виделся долгие годы; в свое оправдание он сказал:
– Простите, что я вас не узнал, но я так изменился!
Третьеразрядный журналист, грубо нападавший на Уайльда в печати, однажды встретил драматурга на улице и попытался заговорить с ним. Уайльд внимательно посмотрел на него и сказал:
– Прошу меня извинить: я помню ваше имя, но не могу вспомнить ваше лицо.
Один английский поэт жаловался Уайльду на то, что его не замечают.
– Это настоящий заговор против меня – заговор молчания! Что мне делать?
– Присоединиться к нему, – ответил Уайльд.
Некий американский издатель предложил Уайльду пять тысяч долларов за роман в сто тысяч слов. Уайльд телеграфировал:
«Мне трудно удовлетворить Ваше желание по той простой причине, что в английском языке нет ста тысяч слов».
На предложение внести поправки в одну из своих пьес Уайльд ответил:
– Кто я такой, чтобы осмелиться править шедевр?
После премьеры одной из своих комедий Уайльд заметил:
– Пьеса имела большой успех, но публика провалилась с треском.
Более достоверная версия той же истории:
Накануне премьеры комедии «Как важно быть серьезным» газетный репортер спросил Уайльда, будет ли, по его мнению, пьеса иметь успех. Уайльд ответил:
– Мой дорогой, вы неверно ставите вопрос. Эта пьеса сама по себе успех. Вопрос только в том, не провалится ли на первом представлении публика.
Антрепренер Джордж Александер, прочитав первую комедию Уайльда «Веер леди Уиндермир», предложил за нее тысячу фунтов.
– Я так доверяю твоему суждению, – ответил Уайльд, – что могу только отказаться от столь щедрого дара.
И заключил договор на авторские отчисления с представлений.
О своей комедии «Как важно быть серьезным» Уайльд сказал:
– Первый акт оригинален, второй превосходен, третий невероятно умен.
Как-то на улице к Уайльду подошел нищий и стал просить денег: дескать, у него нет ни работы, ни куска хлеба.
– Работа! – воскликнул Уайльд. – Неужели вы хотите работать? Хлеб! Неужели вы хотите есть хлеб?
Выдержав паузу, он положил руку на плечо нищего и продолжал:
– Если бы вы подошли ко мне и сказали, что у вас есть работа, но вы не можете спать на работе, и что у вас есть кусок хлеба, но вы не можете есть все хлеб да хлеб, – я бы дал вам полкроны.
Он еще раз выдержал паузу и закончил:
– А так я даю вам два шиллинга.
После одного остроумного замечания Джеймса Уистлера Уайльд воскликнул:
– Как жаль, что это сказал не я!
– Ничего, – ответил Уистлер, – вы еще это скажете.
Незадолго до смерти Уайльд сказал, что ему приснился ужасный сон – будто он сидел за одним столом с мертвецами. Реджинальд Тернер (друг Уайльда, журналист и писатель) заметил:
– Милый мой Оскар, ты наверняка был душой общества.
Узнав, сколько будет стоить операция, тяжелобольной Уайльд заметил:
– По-видимому, мне придется умереть не по средствам.
По другой версии, Уайльд, согласившись на смертном одре выпить бокал шампанского, сказал:
– Я умираю, как жил, – не по средствам.
У меня непритязательный вкус: мне вполне достаточно самого лучшего.
Я правил свое стихотворение полдня и вычеркнул одну запятую. Вечером я поставил ее опять.
Увы, половина человечества не верит в Бога, а другая половина не верит в меня.
Действительность всегда видится мне сквозь дымку из слов. Я пожертвую достоверностью ради удачной фразы и готов поступиться истиной ради хорошего афоризма.
Вообще-то, я не люблю игры на открытом воздухе. За исключением домино. Я сыграл несколько партий в домино в кафе на парижских бульварах.
Я никогда не хожу пешком и переписываюсь только по телеграфу.
О рекламе первого издания «Баллады Редингской тюрьмы»:
Реклама в «Атенеуме» превосходна. Так и чувствуешь себя чаем «Липтон».
Я уложил все системы в одну фразу и всю жизнь – в один афоризм.
Я люблю мужчин с будущим и женщин – с прошлым.
Женщины находятся в гораздо более выгодном положении, чем мужчины: для них существует больше запретов.
Мужчины узнают жизнь слишком рано, а женщины – слишком поздно, вот и почти вся разница между ними.
Для философа женщины являют собой триумф материи над духом, а мужчины – триумф духа над моралью.
Женщины обычно держат в руках все козыри, но всегда проигрывают последнюю ставку.
Женщины отдают мужчинам самое драгоценное в жизни. Но они неизменно требуют его обратно – и все самой мелкой монетой.
Женщины относятся к нам, мужчинам, так же, как человечество – к своим богам: они нам поклоняются – и надоедают, постоянно требуя чего-то.
Мужчины мыслят. Женщинам только мыслится, что они мыслят.
Все женщины со временем становятся похожи на своих матерей. В этом их трагедия. Ни один мужчина не бывает похож на свою мать. В этом его трагедия.
Знаете ли вы, как велико женское любопытство? Оно почти не уступает мужскому.
Женщине всегда можно довериться, потому что она не помнит ничего важного.
Женщина может сделать мужчину праведником только одним способом: надоесть ему так, что он утратит всякий интерес к жизни.
Женщина начинает с отражения наступления мужчины, а кончает тем, что отрезает ему путь к отступлению.
На самом деле женщины любят, когда мужчины скверно одеты. Они всегда немного боятся денди и хотят, чтобы наружность мужчины говорила против него.