Страница 17 из 18
Анненков вскоре перебазировался в г. Урумчи, где располагалась многочисленная русская колония, которая была наслышана о чудовищных злодеяниях анненковцев, совершенных ими на перевале Сельке. Их просто презирали соплеменники. В марте 1921 года Анненков был арестован китайскими властями и посажен в тюрьму г. Урумчи. Однако стараниями начальника штаба отряда генерал-майора Н. А. Денисова и благодаря вмешательству представителей Антанты в феврале 1924 года он был освобожден из заключения, но 7 апреля 1926 года вновь был захвачен – теперь уже командующим 1-й Китайской народной армией маршалом Фэном Юйсяном и передан чекистам, действовавшим на территории Китая, и через Монголию вывезен в СССР.
По приговору выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР в Семипалатинске с обвинением в массовых зверствах над пленными и мирным населением Анненков и Денисов были расстреляны 25 августа 1927 года.
Самодержец пустыни
Зло, пришедшее на землю, чтобы уничтожить Божественное начало в человеке, должно быть вырвано с корнем.
Этот лицемерный лозунг-принцип барона Роберта-Николая-Максимилиана фон Унгерна (1886–1921) автор поставил в качестве эпиграфа не случайно, так как зло, совершенное на российской земле белым офицером, превратившимся в сумасшедшего маньяка и кровавого убийцу, тоже было вырвано с корнем.
Выходец из прекрасной дворянской семьи лифляндских помещиков, барон Унгерн с раннего детства был предоставлен саму себе. Его мать, рано овдовев, вторично вышла замуж и, вероятней всего, перестала интересоваться судьбой сына. С детства он мечтал участвовать в боевых действиях, путешествиях и приключениях. После окончания с превеликим трудом Павловского военного училища его направляют в Амурский казачий полк. Необузданный от природы, вспыльчивый и неуравновешенный, он нередко участвовал в драках с сослуживцами. В одной из них оскорбленный им человек ударил Унгерна шашкой по голове. Шрам от этой раны остался на всю жизнь.
Невероятной жесткости террор совершал на Дальнем Востоке «кровавый барон» и «сын степи» генерал-лейтенант Унгерн фон Штернберг, считавший, что надо жить «без пощады и жалости» и что «пролить кровь» – счастье.
Во время встречи в Монголии с известным писателем-оккультистом Фердинандом Оссендовским Унгерн раскрыл истоки своего увлечения буддизмом: «Свою жизнь я провел в сражениях и за изучением буддизма. Дед приобщался к буддизму в Индии, мы с отцом тоже признали учение и исповедали его».
Своему земляку по городу Грацу бывшему австрийскому военнопленному Лауренцу, назначенному начальником гауптвахты в Даурии, Унгерн признавался:
«Некоторые из моих единомышленников не любят меня за строгость и даже, может быть, жестокость, не понимая того, что мы боремся не с политической партией, а с сектой разрушителей всей современной культуры. Разве итальянцы не казнят членов «Черной руки»? Разве американцы не убивают электричеством анархистов-бомбометателей? Почему же мне не может быть позволено освободить мир от тех, кто убивает душу народа? Мне – немцу, потомку крестоносцев и рыцарей. Против убийц я знаю только одно средство – смерть!»
О жестокости Унгерна ходили легенды. Он не щадил ни женщин, ни детей. По его приказанию сжигались целые деревни, а сам он с наслаждением расстреливал обреченных на смерть. Получив от правительства Монголии титул князя, он стал диктатором этой страны. Имея солидное военное образование – Павловское военное училище, он не гнушался сурово наказывать не только красноармейцев и сочувствующих советской власти, но и своих солдат, заподозренных в слабодушии или трусости в бою. Специально для этого он придумал сечь не розгами, а бамбуковыми палками, после ста ударов которыми мясо отделялось от костей, и человек начинал гнить изнутри.
Из всех пыток Унгерн предпочитал «монгольское наказание». Несчастного раздевали, связывали его по рукам и ногам, привязывая к кровати, и сажали ему на живот крысу, сверху накрывали кастрюлей и ждали, когда обезумевшее животное начнет вгрызаться в тело. Барон получал несказанное удовольствие от крика обреченных на смерть людей. Применял он другие виды изощренных наказаний отрубал приговоренным ладони, приговаривая:
– Они тебе больше не понадобятся…
Нарубил он такое количество, что обрубки кистей скармливал свиньям.
Из-за неимоверной жестокости против него восстали даже офицеры. Декабрьской ночью 1920 года пятеро заговорщиков ворвались в его шатер и расстреляли спящего барона. Но он остался жив, а заговорщиков по его приказу четвертовали.
Отмечались случаи, когда провинившихся он загонял летом на раскаленную покатую крышу высокого дома и держал их там до тех пор, пока они, теряя сознание, не сваливались на землю, разбиваясь и калечась.
При захвате города Урга было убито более четырех сот евреев, детей которых разрывали, беря за ноги. Унгерн, как утонченный садист, испытывал чуть ли не сладострастие, наблюдая медленную смерть жертвы: сожжение на костре, вырывание крючьями кусков мяса на спине, прижигание пяток каленым железом, поджоги домов вместе с жильцами. Он оставил за собой пепелища от сожженных деревень и горы трупов. Все имущество «непокорных» он раздавал участникам своей дивизии, кормившейся за счет грабежей.
В своих воспоминаниях его бывший военачальник – тоже из баронов – Петр Врангель так характеризовал своего подчиненного:
«Такие типы, созданные для войны и эпохи потрясений, с трудом могли ужиться в обстановке мирной полковой жизни…
Оборванный и грязный, он спит всегда на полу среди казаков своей сотни, ест из общего котла и, будучи воспитанным в условиях культурного достатка, производит впечатление человека, совершенно от них оторвавшегося. Оригинальный, острый ум и рядом с ним поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор. Поразительная застенчивость, не знающая пределов расточительность… безумный порыв и необузданная вспыльчивость… и удивительное отсутствие самых элементарных требований комфорта.
Этот тип должен был найти свою стихию в условиях настоящей русской смуты. В течение этой смуты он не мог не быть хоть временно выброшенным на гребень волны и с прекращением смуты он так же неизбежно должен был исчезнуть».
И он исчез из этой кровавой смуты с прекращением гражданской войны на территориях еще не окрепшей, но медленно поднимавшейся на ноги Советской России.
Понимая, что Белое движение проиграло, Унгерн пытался использовать для восстановления монархии в России недовольство народных масс советской властью. Вместе с тем он надеялся использовать действия других белых отрядов монархистов Монголии, Маньчжурии, Китая и Восточного Туркестана, а также японцев, свирепствующих в этих краях.
После кровопролитных стычек с регулярными частями красной кавалерии барон получил несколько ранений, а отряд его был изрядно потрепан и рассеян.
Существует несколько версий его пленения. Наиболее правдоподобна, по мнению автора, одна – Унгерна связали подчиненные и оставили в палатке в ответ на беспрепятственный выход из окружения.
В связи с этим хочется привести один документ, свидетельствующий о причинах неизбежного «исчезновения самодержца пустыни» с военно-политического поля.
Так, в предложении в Политбюро ЦК РКП(б) о предании суду барона Унгерна, написанном в связи с телеграммой председателя Сибревкома И. Н. Смирнова от 26 августа 1921 года на имя главы Совнаркома В. И. Ленина, говорилось:
«Барон Унгерн 22 августа был окружен нашим авангардом и вместе со своим штабом взят в плен. Под сильным конвоем Унгерн препровождается в Новониколаевск (ныне Новосибирск. – Прим. авт.), где предполагаем предать суду Отделения Верховного трибунала ВЦИК Сибири по обвинению в измене. Суд будет иметь большое политическое значение. Прошу Вашего заключения».