Страница 6 из 13
Советскому реформизму противопоставляется парадигма контрреформации[30]. Ее исходное положение – признание реформ технологией разрушения. Инициируемые государством реформы никогда в России не являлись основой легитимации. С этим связана традиция поругания предшествующих реформ и реформаторов с «очистительным крещением» и обнулением достижений. Это относится и к правилам игры в советских циклах реформ, которые сохранялись исключительно до той поры, пока большинство не научилось играть по этим правилам, после чего следовало их форматирование. Реформы в СССР проводились далеко не самыми достойными людьми с драматизацией сюжета, издержками, несопоставимыми с плановыми затратами. Следующая особенность реформаторства в парадигме контрреформации – нарушения в иерархии задач.
Различные подходы к реформам сопряжены с несовпадающими представлениями об их типологии. Это связано с целым рядом факторов: различным сочетанием в реформационных процессах социальных, экономических и политических изменений, разрушением прежних и созданием новых балансов социальных интересов, что сопровождалось дифференциацией общества. Экстраполяция разделений на реформационный процесс с неизбежностью выявляет различия типов перемен.
Вместе с тем оценки реформизма, представленные в литературе, во многих случаях указывают на его связь с адаптацией, что позволяет, на наш взгляд, в конструировании типологии выделить категорию адаптационного реформизма.
В свою очередь, проекты, программы и практика социально-экономического обновления, отражающие идеи и запросы технократически ориентированной части партийно-государственной номенклатуры, могут служить основанием для выявления содержания социально-технократического реформизма.
Отдельный тип – имитационно-популистский реформизм, различные формы которого проявлялись в течение всех послевоенных десятилетий.
Типологические отличия позволяют обобщать материал по реформаторским циклам с маркерами «иерархия», «механизмы», «поддержка/противодействие», выделять различия в понимании реформизма советскими «верхами», выявлять реформаторский потенциал лидеров.
Часть 3
Функциональная асимметрия традиционализма и реформизма
Эволюция представлений о функциональном значении традиционализма в его отношении к реформизму берет начало от признания их независимости и равноценности как двух начал политики. В литературе конца 1980-х – начала 1990-х гг. распространилось представление об изначальной конкуренции в советских «верхах» полярных партийно-государственных сил: демократической (Бухарин, Раскольников, Сырцов, Вознесенский, Косыгин и др.) и консервативной (Деборин, Митин, Суслов, Лигачев и др.), что соответствовало общей методологической установке тех лет – описанию политических процессов в бинарных противопоставлениях: реформы/контрреформы, либерализм/консерватизм.
Знак тождества между патологией официальной идеологии и патологиями советского общества, установленный в либеральном сегменте историографии, указывал на единую традиционалистско-коммунистическую линию, окрашенную модернизационными всплесками. Исчерпанность подхода выявилась к середине 1990-х гг. по мере отработки источников, по сути – вербальных форм политической риторики. Однако осталась проблема природы советской власти после 1953 г., двоичности кодов советской системы и ее политической культуры.
Различие большевистского и меньшевистского, «истинно пролетарского» и «оппортунистического», «левого» и «правого» входило в систему основных двоичных противоположностей, определявших строение советской политики. Двоичная противоположность чета и нечета, определяя природу советского мира, проявлялась в языке, ритуалах, других системах знаков; она сохраняет значение для исследования политической культуры 1950-1980-х гг. в разрезе соотношения традиционализма и реформизма.
Двойственность Кремля, формально единого партийно-государственного центра, но разделенного на приверженцев старого и нового, – основание для рассмотрения традиционализма и реформизма как двоичных кодов советской политической культуры, их сохранения в политических и культурных практиках.
Партия как единый управляющий орган, мозг советской системы представляла единство и противоположность двух начал, обладающих неодинаковыми способностями и обязанностями. Традиционализм и реформизм по-разному воспринимали окружающий мир, по-разному представляли время, различной была их роль в кризисных ситуациях и адаптационных процессах.
При реализации любой функции Кремль работал как парный орган: в осуществлении любой функции всегда были задействованы обе ориентации – реформаторская и традиционалистская, каждая выполняла свою роль. Однако использовались только присущие этим ориентациям стратегии, каждая ориентация вносила свой вклад, играла свою собственную роль в реализации политических функций. Анализ практически любого политического процесса позволяет выделить компоненты, обеспечиваемые структурами соответственно реформаторской и традиционалистской ориентаций[31]. Но в связи с тем, что одна из них играла ведущую, а другая – подсобную роль, характер участия реформизма и традиционализма в этих функциях оказывался глубоко различным.
Так, оценки и проекты реформаторов, необходимо окрашенные в идеологические тона, не являлись выражением доминантных идеологических функций партии, представляя собой субдоминантный спектр политических представлений. В то же время традиционализм, поддерживая сакральность, в отношении реформаторства представлялся оппонирующей стороной инноваций. Из этого следует органичность советской политико-государственной асимметрии.
Фундаментальная закономерность организации советской власти – политико-государственной асимметрия – имела множество проявлений, главная из которых – асимметрия реформационно-обновленческих и консервативно-традиционалистских процессов.
Асимметрия имела видовые характеристики (идеологическая, политическая), типологические особенности (асимметрия номенклатуры, ЦК КПСС, политбюро), проявлялась в различных формах, включая несоразмерность элементов системы «партия – советы», изломы политико-идеологических конструкций, мифы и контрмифы власти и др.
Характерная особенность – парциальный характер асимметрии: в каждом послевоенном десятилетии традиционалистская и реформаторская части принимали различное по характеру и неравное по значимости участие в осуществлении политико-идеологических функций.
Асимметрия представлений и действий традиционализма и реформизма, с одной стороны, существенно расширяла возможности КПСС, делала ее более адаптивной. С другой стороны, разнообразие граней асимметрии – показатель ее неоднозначности: какими-то свойствами обладал только традиционализм, другими – обе ориентации, но в разной степени.
Асимметрия как свойство партийно-государственной системы связана со стратегией советского пути, выбором концепции общественного прогресса, направленного на поддержание СССР в качестве центра мирового социально-экономического прогресса. Этой стратегии соответствовала тактика активации зрелых покоящихся ресурсов при реакции на чужеродные угрозы и действия. Соотношение хода внутрисистемного ответа и возможностей его коррекции с фазами активного роста ресурсов показывает асимметричность стратегического курса 1950-1980-х гг.
Исследования этих связей применительно к ключевым сферам политики, представленные в литературе, показывают противоречивость приспособительных функций советской системы к вызовам второй половины XX в., двойственное влияние импульсов обновления и традиции на характер протекания социально-политических и экономических процессов в период от смерти Сталина до распада СССР.
Можно сказать, что дихотомическая асимметрия политико-идеологических процессов являла функциональную особенность и специфику советской власти: при осуществлении одних властных функций ведущим являлось реформаторское крыло, других – традиционалистски ориентированная часть кремлевских «верхов».
30
Контрреформация. Доклад Консервативного совещания. 31 мая 2005 г. URL: http://www.kreml.org/other/8804493.
31
Свидетельством могут служить опубликованные документальные сборники, мемуары, материалы различных пленумов, записи, включенные в сборник «Президиум ЦК КПСС. 1954-1964. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. Постановления. Т. 1. Черновые протокольные записи. Стенограммы» (М., 2003). По сути, это показатель разнообразия мнений и позиций, ориентир в выявлении глубины дифференциации «верхов