Страница 4 из 8
Надо уточнить. Магазин «Серебряный ручей» оснастил нас с Мариной замечательными спальными мешками из овчины. По конструкции они глухого типа. То есть ты забираешься внутрь и с окружающим миром тебя связывает только поперечный разрез на уровне лица, клапан спальника. Главное – удачно расположить этот разрез.
Я проснулся от какой-то суеты рядом, в соседнем спальном мешке. В темноте, по резким движениям понял, что Марина стремительно одевается. От того, что я двинулся, разрез в спальнике приоткрылся, и мне в физиономию ударило совсем свежим и совсем нетеплым воздухом. Настолько нетеплым, что на какие-то секунды у меня от неожиданности перехватило дыхание. Удивление заставило меня высунуть голову из спальника. Копошащаяся Марина меня уже не интересовала, и луч налобного фонарика сразу наткнулся на черную и явно остывшую печку. Без дедушки Игната она выглядела очень одиноко. Храп Игнатия Прокопьевича солировал в общем хоре голосов.
Я вернул голову в мешок и посмотрел на светящийся циферблат часов – стрелки показывали два часа десять минут ночи.
«Как же так? Прошло всего два часа, как мы легли спать, а температура уже около минус двадцати»?
Жизнь в экспедициях приучает не ждать, когда кто-то сделает то, что нужно тебе. Поэтому я немалым волевым усилием выбрался из спальника, натянул бахилы и с налобным фонариком принялся исследовать пространство вокруг печки в поисках дров. Внутрь ее жерла заглядывать было бессмысленно. Даже мой остывший мозг прошептал о том, что их там нет.
Как выяснилось потом, это был единственный случай, когда с вечера не была подготовлена легкая утренняя растопка – просто никто не ожидал, что я ночью заинтересуюсь печкой. В поисках дров мне пришлось выбраться на улицу. Рядом с входом спали собаки. Учуяв своего, ни одна из них даже не подняла головы.
Свет луны прорисовывал очертания высокого берега реки. И представилось, что рядом стоит гигантская палатка… внутри которой так же холодно. Я вернулся в палатку с несколькими поленьями, потом принес сухие щепки, и скоро дрова взялись огнем. Я был удовлетворен, что сделал это хотя и не с первой спички, но и не с десятой.
…Через час я снова проснулся от нестерпимого холода. Не надо было высовываться из спальника, чтобы понять, что дрова прогорели, и печка снова остыла. Мое желание продемонстрировать усердие в поддержании тепла было остановлено внутренним голосом: «Дома демонстрируй. Если эвены этого не делают, значит, не следует».
Все последующее и неопределенное по продолжительности время ночи трудно связать со сном.
В связи с этим вполне уместно развенчать один миф. Еще в детстве я слышал рассказы о людях, погибших среди ледяной пустыни. Якобы когда человек долго идет по снегу, то его начинает клонить в сон. И если в таком состоянии лечь на снег и позволить себе заснуть, то уже не проснешься – умрешь во сне от переохлаждения. Действительно, если человек долго идет, а тем более пробирается по глубокому снегу, то утомление, несомненно, наступает. В довершение к этому от интенсивной ходьбы человек чувствует себя разгоряченным. Поэтому (знаю по себе) хочется упасть в снег и отдохнуть. В первые секунды снег кажется не холодным, а приятно прохладным, накатывает тягучая дремота… Вот только рассказчики небылицы про смертельное замерзание во сне никогда сами не пробовали дальше оставаться в этой убаюкивающей неге. Даже если умудриться заснуть, в чем я очень сомневаюсь, то очень скоро проснешься от дискомфорта. Замерзая, человек не может спать. Это то же самое, как попробовать заснуть, упав в костер.
Утром, в шесть часов, первым из наших проводников проснулся Игнатий Прокопьевич – у него было самое холодопробиваемое укрытие. Я уже давно не спал, поэтому, когда он принес с улицы дрова, я на слух оценил его, этого видавшего виды кочевника, умение разжигать огонь с одной спички. Сквозь вновь растекающееся тепло я заснул до общего подъема в семь часов.
За завтраком я не стал спрашивать, почему ночью никто, даже посменно, не поддерживал огонь. Я это понял сам – среди холода надо привыкать к холоду, а не к теплу.
ГРАФИК ЖИЗНИ
В этот день я, наконец, уяснил складывающийся график жизни в пробеге. Около семи утра – подъем и чаепитие. Примерно в восемь мужчины-кочевники уходят за оленями, а женщины занимаются бытом и, в частности, приготовлением пищи. Мы с Мариной готовим аппаратуру и, если успеваем, то снимаем основной камерой тексты ведущего и все, что рассказывает о жизни на кочевой стоянке.
Следующий этап ключевой – когда мужчины приводят оленей с ночного пастбища. А эта ситуация непредсказуема. В каких-то случаях олени пасутся в непосредственной видимости. Но иногда они уходят нереально далеко.
На одной из стоянок со мной произошел казус. Метрах в трехстах от нашего лагеря возвышалась сопка высотой около двухсот метров. Ее крутой склон местами разбивался скальными выступами. Спустя какое-то время после утреннего чаепития я вышел полюбоваться окружающими красотами. Как альпинисту мне интересно было рассматривать склон сопки. Автоматически я прокладывал по нему возможный маршрут подъема. Дело в том, что накануне мы с Мариной собирались подняться на сопку, чтобы сверху снять общий план нашего лагеря. Но Айта Баишева отговорила, аргументируя сложностью восхождения по крутому склону с аппаратурой.
И вот, разомлев от горячего чая, я весь был поглощен воображением возможного подъема. Несколько раз мне приходилось возвращаться взглядом к подножью сопки, так как мой визуальный маршрут упирался в откровенно непроходимое место – как правило, в отвесный склон скалы. И тут периферическим зрением я уловил на вершине сопки какое-то движение. Я резко перевел взгляд вверх и успел заметить, как темная, вертикально стоящая фигура скрылась за кромкой скалы! Я был уверен, что это было не животное! «Снежный человек!». Иных объяснений не было. Кто еще может прятаться от людей в этом необитаемом краю? Именно с этими будоражащими мыслями я вернулся в палатку. Айта и Римма готовили мясо для супа.
Торжествуя, я не знал, как подороже продать сенсацию, и решил растянуть удовольствие:
Айта, а здесь, в горах, кроме нас, кто-то может быть?
Нет, я бы знала, – Айта подняла взгляд и внимательно посмотрела на меня. – А что, ты кого-то заметил?
В очередной раз я поразился проницательности этого человека и постоянной мобилизованности сознания. Но у меня не было времени долго оставаться внутри этих восторгов. Мне уже представлялось, как искреннее она удивится моим словам, и как, возможно, нам придется залезть на эту кручу, чтобы рассмотреть оставленные неизвестным существом следы. От какого-то почти детского восторга у меня едва не перехватило дыхание:
Мне показалось, там, на сопке…
Айта вернула свое внимание к котлу с варившимся мясом. Мне показалось, что она не расслышала моих слов. Нет, она расслышала. И через несколько секунд очень буднично ответила:
Там Андрей Замятин за вершиной сопки оленей собирает.
От неожиданности я не смог сразу уловить весь смысл услышанного:
Не может быть. Как же он туда залез?
По оленьим следам. Пойди посмотри, он скоро будет спускаться с оленями.
Я не поверил и вышел из палатки… По крутому склону действительно спускались олени. Я достал фотоаппарат, вкрутил в него мощный длиннофокусный объектив и, пользуясь его сильной оптикой, стал рассматривать происходящее на склоне. Если бы я оказался прав и мне удалось бы увидеть снежного человека, то я не был бы так потрясен. Олени сейчас действовали, как горные бараны! Как же ничтожно мало знают горожане о реалиях кочевой жизни в горах Якутии! Скоро олени уже были рядом с палаткой. За ними спустился и Андрей. На часах было около одиннадцати. Мясо было готово для завтрака и одновременно обеда. Плотно поев, через полчаса мы стали собираться в дорогу.
Возвращаясь к распорядку нашей кочевой жизни – как правило, мы старались отправиться в дневной пробег до полудня. Весь световой день мы двигались с минимальным количеством остановок. В идеале нам нужно было найти место для ночлега до наступления темноты – в ночное время олени не могут полноценно восстановиться для движения на следующий день. Но в реальности так получалось редко. Виной тому – тяжелейшие для оленей условия пробега.