Страница 3 из 8
Итак, мы тронулись в путь вверх по реке Томпо (это в переводе с эвенского «нитка» – речь идет о ее извилистости). Олени бежали. Их крейсерская скорость – около тридцати километров в час. Это скорость движения быстро едущего велосипедиста. Я сидел на третьих нартах, а первые нарты всего каравана вел Андрей Замятин. Весь прошлый день мы ехали по относительно ровной поверхности льда. Но сегодня река начала петлять, и Андрей стал спрямлять курс.
В процессе очередного такого маневра, не сбавляя скорости, мы взлетели на двухметровую высоту берега. Я успел вцепиться в нарты и не упал, но все мое привязанное снаряжение расползлось по нартам, грозя оказаться за бортом. По мере возможностей я стал все приводить в порядок. Не успел я этот процесс закончить, как увидел, что в нескольких десятках метров впереди берег заканчивается небольшим обрывом, а дальше угадывается ледяной простор реки.
Скорость оставалась прежней, и я решил, что спуск будет пологим. Но когда олени с первыми двумя нартами неожиданно прыгнули куда-то вниз, я успел только крепко схватиться за нарты. За своими оленями я полетел вниз на лед с полутораметровой высоты. На кроссовом мотоцикле я легко преодолеваю и большие барьеры, но там мягкая подвеска, и ты не пытаешься в воздухе ухватить все свои съемочные кофры. После удара о замерзшую поверхность я решил, что сейчас выплюну часть позвоночника, а привязанные к нартам сумочки снова разлетелись во все стороны. Через сотню метров караван неожиданно остановился. Я подумал: «Как удачно, сейчас я все привяжу иначе».
Оказалось, что Марине повезло меньше. Караван остановился, потому что на прыжке с крутого спуска Марина выпала из нарт. Она не сильно ушиблась, но видно было, что это падение не входило в ее планы. Степан Лебедев крепче привязал кофр и штатив. Я сделал то же самое со своим оборудованием, и мы двинулись в путь. Снимать стало неудобно – из крепко привязанного кофра камеру долго вытаскивать. Пока я обдумывал ситуацию, караван снова встал. Оказалось, что Марина увидела красивое место и сообщила по рации просьбу остановиться. Но рации замерзли и выключились. Андрей остановился, только когда ему передали об этом по цепочке.
Несмотря на то, что мы проехали далеко вперед от намеченного места, Марина отвязала кофр с камерой со штативом и отправилась на высокий берег. В глубоком снегу ее хватило на двадцать метров. Марина расправила штативные ноги, но их пластмассовый фиксатор тут же лопнул. Не отчаиваясь, Марина потянула за одну из ножек штатива – та легко отвалилась вместе с пластиковым креплением, которое на морозе лишилось минимальной эластичности.
Пока Марина всем этим занималась, я решил поснимать маленькой камерой детали. Для этого снял рукавицы и достал камеру из кофра. Включить мне ее не удалось – она была ледяная. Та же участь постигла и фотоаппараты. Пока я возвращал их в чехлы с «одубевшими» замками из черного пластика, то понял, что руки теряют чувствительность. Еще чуть-чуть, и я не смогу закрыть на последнем кофре замок.
В этот день съемки закончились, так и не начавшись. Но думал я уже не об этом. При очень серьезном физиологическом желании, пока караван стоял, мне надо было провести сложную операцию над многочисленными штанами под условным названием «расстегивание ширинки». Я чувствовал, что этот первый этап, возможно, осилю… Но вот заключительная фаза может выйти из-под контроля. Следующую остановку я ждал, как благость небесную, согревая руки в пуховых рукавицах. Наверное, в уюте домашнего тепла этот эпизод, наполненный определенным натурализмом, может вызвать у кого-то «эстетическое отторжение», у кого-то улыбку. Уверяю уважаемых читателей, что тогда, с окоченевшими руками, мне было не до эстетики и, тем более, не до улыбки.
В этот день первого откровенного знакомства с Его Величеством Холодом не состоялся и прямой эфир с радио «Виктория» – низкая температура не пощадила и спутниковый телефон.
НОЧНОЙ ХОЛОД
Наступил вечер, когда Холод преподнес нам щедрый бонус в приобретении опыта и проверки своей силы воли. Уже темнело, а нам по графику пробега обязательно сегодня необходимо было достичь определенной точки для ночлега. Мы двигались уже восьмой час, но олени продолжали бежать в прежнем ритме.
Несмотря на теплую одежду, после нескольких часов сидения стало зябко. Я выработал для себя определенную систему движений (корпусом и плечами), чтобы согреваться. Но в какое-то время наступил критический порог теплопотерь, когда интенсивные движения в сидячем положении перестают помогать. А в темноте бежать рядом с нартами невозможно. Впрочем, и днем это более чем проблематично. Так или иначе, но очень хотелось тепла.
Наконец, караван остановился. Вокруг была абсолютная темнота – луна еще не встала. Раздался хруст шагов по снегу, и уже через пару минут я услышал стук топора, потом второго…. Где-то за моей спиной послышались новые шаги. После остановки началось всеобщее движение, уже не связанное с бегом оленей. А те, уставшие и нераспряженные, уже копытили ягель. Я включил налобный фонарь и пошел на звуки этой новой деятельности. Римма Замятина, разгребавшая снег для установки палатки, передала лопату мне – это занятие стало согревать. Но мысли строили внутри сознания гигантскую башню вопроса: неужели здесь, среди темноты и пятидесятиградусного мороза, удастся обустроить ночлег?
От мыслей меня отвлекла подошедшая Марина. По ее заторможенным движениям и угрюмому молчанию было понятно, что она совершенно окоченела. Марина взяла у меня лопату и в интуитивном стремлении к теплу продолжила мою работу….
Айта дала мне топор и поручила рубить сучья. Тем временем Андрей и Степан уже подтаскивали к очищенному от снега месту четырехметровые жерди лиственницы.
Когда я возвратился с охапкой веток, палатка уже стояла. С этого вечера я стал понимать, что у эвенов-кочевников в походной жизни продумано все. Римма показала, как правильно надо носить заготовленные ветки: собранная охапка протыкается одним крупным сучком и в таком «нанизанном» виде не разваливается при транспортировке. Когда я притащил новые лиственничные сучки, то из железной трубы уже шел дым. Ровным слоем Римма укладывала на притоптанный снег ветки. Рядом с палаткой Игнат Прокопьевич раскалывал в ведре куски речного льда.
Через час олени были отпущены пастись, нарты разгружены, и мы, усевшись на шкурах, уже пили чай. Так или иначе, но маленькая радость чаепития была недолгой. Отогревшись, мы с Мариной заставили себя заняться самым главным – зарядкой аккумуляторов для видеокамер и фотоаппаратов. Камеры в кофрах уже висели под потолком, отогреваясь. Марина принесла зарядные шнуры – они были каменными от мороза. Но это было делом поправимым, печальнее было другое – шнур зарядки спутникового телефона оказался самым тонким и от транспортных нагрузок сломался. Настроение от этой неприятности не улучшилось, и я стал настраивать себя до поры не накручивать сознание образовавшимися проблемами. Эта психологическая установка оказалась вполне своевременной – бензиновый генератор, уже долго стоявший около печки, к этому времени нагрелся… но, как мы ни пытались, он так и не завелся.
Спать ложились с недобрыми мыслями: мы остались без света, связи с внешним миром и самое главное – без заряженных аккумуляторов, а значит, снимать мы не можем!
Но все это было только началом бонусного подарка от Дедушки Холода.
Надо сказать, что еще в Якутске, узнав о конструкции палатки – согласно определенной логике – мы решили, что если в палатке есть печка, то ее будут топить. Увы, это оказалось роковым заблуждением….
В условиях экспедиции, даже в присутствии других, далеко не близких людей, процесс укладывания в спальник – это ситуация до определенной степени интимная. Тем не менее, занявшись приготовлением ко сну, боковым зрением я отметил, что Марина залезла в спальник, оставив на себе лишь термобелье – по сути, теплую футболку с длинными рукавами.
Психологически столь смелый шаг Марины был вполне оправдан – в это время в центре палатки в печку подбрасывал дрова Игнат Прокопьевич. От нестерпимого жара, исходящего от нагретой докрасна печки, я спрятался в спальник. Забытое тепло умиротворило и тело, и сознание. Я моментально заснул… Мне кажется, что после этого я моментально проснулся.