Дорога, которой нет

Меньше знают – лучше спишь, – говаривал брат Валерке когда-то, переиначивая поговорку на свой манер. Так оно вернее было: ведь и правда, чем меньше знают о тебе, тем спокойнее. Поэтому – никому ничего не рассказывать, если спрашивают в лоб – отшутиться или наврать. И так о тебе известно слишком многое: имя, родной город и физиономия.

Не родной Валерке брат был. Двоюродный. Костяном звали. Предки у него в Кострому уехали на ПМЖ, а Костян остался один в двухкомнатной квартире, единолично на него оформленной. Вряд ли предки знали, чем он занимался. Их устраивало, что школу окончил, что в университет поступил на инженера компьютерной техники. А что летом автостопом ездит – так это его личная половая трагедия. Костян вообще умел производить впечатление правильного до зубного скрежета, этакого юного Вертера, у которого сплошь цветочки на уме, поэзия да розовые сопли. Волосы на пробор, очочки в тонкой оправе, вальяжно рассуждает о нанотехнологиях и перспективах НТР… Предки от него млели. Мама Валерке, помнится, говорила:

– Вот если ты вырастешь похожим на Костиньку, я буду счастлива.

Вырос. Похожим вырос, будь счастлива, мама.

…Валерка тогда приперся к нему, как снег на голову свалился. Костян увидел его зло сощуренные глаза и дрожащие губы, спрашивать ничего не стал, налил малолетнему брательнику чаю, а себе – водки, рассказал в очередной раз про нанотехнологии, потрепал по вихрам, заставил выкурить сигарету – «чтобы физический дискомфорт вытеснил моральный» – и сказал: «Хоть ты еще и сопля зеленая, но мужик. Тебе виднее, как жить дальше. Хочешь со мной – ради бога. Решишь домой вернуться – возвращайся».

Валерка остался. Костян сходил потом к маме за учебниками и вещами, поставил Валерку в известность, что образование – залог независимости, и что никто отныне с ним цацкаться не будет, посоветовал записаться в секцию по рукопашке – потому что всякие ушу это балет для соревнований, а в драке бестолковщина сплошная, и на этом посчитал воспитание законченным. Относился к Валерке, как к взрослому, который сам знает, чего хочет, сам решает свои проблемы и последствия своих решений тоже пожинает сам.

Валерка пораскинул мозгами и с братом согласился. Повзрослел махом, в школу стал ходить не для родителей, как все, и уроки делать не для учителей, а для себя. Плюнул на бессмысленную, без соблюдения правил, беготню за шайбой по вечерам, разобрался в дебрях алгебры и физики, пошел на рукопашный бой, освоил компьютер… Причем не бегалки-стрелялки, а паскаль-дельфи-С. Обнаружил вдруг и без особого удивления, что приятели-одноклассники с их возней на переменках, комиксами и дурацкими шуточками над учителями вроде натирания доски парафином, стали ему безынтересны.

– У тебя пока есть запас времени, – говорил Костян, – чтобы научиться тому, что в жизни реально пригодится. Когда тебе будет двадцать, как мне сейчас, ты поймешь, что времени не осталось, что его все меньше с каждым днем. И жить тебе станет страшно.

Валерка тогда первый раз в жизни закончил год без троек. Сам удивился. А летом в первый раз пошел с братом в автостоп.

– Будешь моим прикрытием, – усмехался Костян, посверкивая своими очочками, – с малолеткой не загребут.

Впрочем, следуя своему главному правилу «Меньше знают – лучше спишь», в подробности не посвящал.

По дороге Костян всем рассказывал, как едут они к бабушке, везут ей пирожков и горшочек маслица. Все верили.

Правда, выдался на обратном пути неудачный день: попали на Неверской на шестисотом километре под проливной дождь, перевал позади, видимо, залило, и машин на трассе не было. Топали пехом почти сутки, потому что спать на мокрой земле в мокрой одежде под ледяными каплями – удовольствие ниже среднего. Да еще ни одной деревеньки, где можно на ночлег попроситься, ни одного придорожного кафе – только трасса с густой окантовкой кедрового стланика…

– Не ожидал, – сказал Костян Валерке, когда они вернулись, – думал, ныть будешь.

Валерка фыркнул только. Ему в дороге понравилось.

А Костян взвесил на ладони толстую пачку купюр и на глаз отделил половину. Отдал Валерке:

– Держи свою долю. Мы теперь напарники.

Это были большие деньги даже для взрослых людей. Что уж говорить о пацане, которому неполных тринадцать! Ровесники, став владельцами такого количества купюр, побежали бы тратить их на жвачки-шоколадки. Валерка, уже привыкнув быть взрослым, вернул Костяну часть: на квартплату и продукты.

И купил себе гитару.

Не китайскую, фанерную, с нейлоновыми струнами и косо посаженным грифом, а настоящую, вишневого цвета красавицу американской фирмы Фендер с тонким грифом, серебряными струнами и звукоснимателем.

Костян поглядел на гитару, сказал уважительно:

– Вещь! – и добавил – Три блатных аккорда освоишь и через полгода бросишь.

Через полгода Валерка мог подобрать на слух практически любую песню.

А через год играл Моцарта…

Переправа не была ни пирсом, ни причалом. Дикий пологий берег, усыпанный щебнем и украшенный чахлыми ивами, носил это гордое название лишь потому, что был единственным на добрые сотни километров местом, где из воды не торчали скалы, а под водой не поджидали ловушки мелей. Буквально в ста метрах от берега был карьер, откуда денно и нощно грохочущие самосвалы вывозили горы щебня.

На переправе стояли три парома. Тот, что был крупнее, уже нес на себе две пустые фуры. Водители курили тут же, у борта, глядя на горластых чаек, предпочитавших держаться от людей в отдалении.

Валерка не стал сразу заходить на паром, направился по каменистому берегу к вагончику-кафешке. Еда здесь продавалась отвратная, но кофе наливали горячий.

Судя по всему, ждать предстояло часа два, не меньше, пока паром не наполнится желающими перебраться на ту сторону.

Черный кофе с кусочком лимона действительно оказался обжигающим. Валерка забрал с собой пластиковый стаканчик и по щебню спустился к парому. Уселся прямо на берегу, закурил, глядя на воду, покрытую солнечной чешуей.

… – Ну и наркотики. Ну и возим, – ответил ему равнодушно Костян. Валерка осекся, замолчал. Костян выдержал паузу почти по Станиславскому и продолжил:

– Кто дурак, тот и без нас найдет, чем вшториться. А кто соображает, все равно связываться не станет. У меня, брат, доступ к дури свободный. И что, много долблю? Ни разу.

Валерка пожал плечами. Он чувствовал, что брат не прав, но в чем – уловить не мог. Логичные доводы Костяна не оставляли камня на камне от его возмущения.

– Трава мозги сушит изрядно. Знаешь, в чем главная опасность растамана? Уйти в себя. И заблудиться там. Самое страшное – это внутренние демоны, которых перестаешь контролировать. Якуты старые говорят: на шею абааґы садится…

Допив кофе, Валерка выбросил стаканчик в мусорный бак, поднялся на паром. Паромщик дядя Миша, увидев его, обрадовался.

– Валерка явился, лето началось! – прогудел он прокуренным басом.

– Как жизнь, Дядьмиш? – откликнулся Валерка.

– Да ничо жизнь, ничо. Дедом стал вот. Внуку месяц!

Выслушав долгие рассуждения – мамины у малыша глаза или папины, Валерка отправился к дальнобойщикам. Их уже было трое: за это время на баржу загрузилась еще одна фура.

Бурно, с матерками, плевками и размахиванием руками, обсуждался вчерашний футбольный матч – играли Голландия с Испанией. Испанцы все пытались взять нахрапом, но никак не могли просечь логику, стратегию и тактику противников. Валерка исход игры знал заранее, хоть деньги ставь – Голландия имела все шансы на победу, но матч он все-таки смотрел процесса ради. Футбол – игра темпераментов. Экспрессивных испанцев выводили из равновесия малоподвижные лица голландцев. Кто знает, чего ждать от людей, которые играют в футбол, не матерясь? А стоит испанцам занервничать – они пропускают гол. Пропустив же первый гол, начинают паниковать и злиться, играют на эмоциях. А это далеко не лучший помощник в любых вопросах…