Страница 4 из 20
Р. Мустафин в предисловии к переводу произведений А. Еники на русский язык попытался определить главную особенность его таланта: «…он – самый музыкальный среди татарских писателей. Фразы его легки, прозрачны, мелодичны. Рассказы и повести тонко инструментованы и, словно волшебством каким-то, пробуждают у читателя определённое настроение. Чаще всего это светлая, почти невесомая грусть, пронизывающая повествование, как серебряные нити паутины пронизывают синий воздух бабьего лета» [Мустафин, 1974: 5]. Присущая художественной манере писателя музыкальность, как представляется, имеет биографические истоки. Отец писателя и его ближайшие родственники были музыкально одарёнными натурами. Вспоминая их пение, А. Еники признаётся: «Мин үзем җырдан мәхрүм кеше, әмма бик тиз тәэсирләнәм, беренче җырдан ук инде миңа яшьләремне тыю бик авыр була. Җыры да бит нинди – бәгырьгә төшәрлек! <…> Кызык хәл: бик әсәрләнеп тыңлаганга күрәме, мин җырланган көйләрнең исемнәрен белә алмыйча кала идем» [Еники, 2000, 4: 77]. «Сам я, увы, петь не умею, но спокойно слушать пение не могу – оно волнует меня необыкновенно, и уже после первой песни я с трудом сдерживаю слёзы. <…> Странное дело, оттого ли, что я целиком отдавался песне, я не успевал запомнить их названия» [Еникеев, 1998: 69]. Размышляя о национальных мелодиях, писатель делает следующие наблюдения: «Йә, әнә шул меңнәрчә чакрымнарга сузылган далаларны, урман-суларны, арбалар шыгырдавын тыңлый-тыңлый үткән чагында, ул үзенең моң-зарын көйләргә салып җырламагандыр дисезме?» [Еники, 2000, 4: 77]. «И всё же тысячи километров пути через степи, леса, воды, скрип телег – мог ли народ не отразить всего этого в своих песнях, мог ли не творить напевы, полные страданий и грусти?» [Еникеев, 1998: 70]. Отзвуки этих музыкальных впечатлений – во многих произведениях писателя.
Наряду с музыкальностью проза А. Еники характеризуется живописностью. Природа родного для писателя края: горы, поля, река Дёма, озёра – предстаёт перед нами в своей зримой конкретности. Так, например, пейзажные зарисовки в хикая «Туган туфрак» («Родная земля», 1959) перекликаются с описаниями природы Каргалы и Давлекана в «Последней книге»: «Бу тугайлыкны тау итәге дияргә дә ярый, чөнки аз гына баргач та биек, текә тау башлана… Тау гына түгел, таулар! Инеш буйлап, бер сафка баскандай тезелешеп килә бу ак маңгайлы кызыл таулар. Дәүләкәннән кайтканда иң элек әнә шул тауларны, аннары авылның нечкә манараларын күрәсең» [Еники, 2000, 4: 25–26]. «Луга вернее будет назвать отрогами, потому что чуть поодаль поднимается цепь высоких крутых гор… Словно солдаты, выстроились вдоль ручья эти белолобые красные горы. Когда едешь в Каргалы из Даулякана, раньше всего вырастают на горизонте горы…» [Еникеев, 1998: 22].
Талант писателя раскрывается в произведениях, созданных в годы войны[10]: «Бала» («Дитя», 1941), «Ана һәм кыз» («Мать и дочь», 1942), «Бер генә сәгатькә» («Лишь на час», 1944), «Ялгыз каз» («Одинокая гусыня», 1944), «Мәк чәчәге» («Цветок мака», 1944). А. Еники так характеризует их основной пафос: «Сугыш кыры – үлем кыры булса да, мин әнә шул хикәяләремдә яшәү турында, тереклекнең үлемнән көчлерәк булуы турында язарга тырыштым… Юк, үлем тереклекне бервакытта да җиңәчәк түгел!..» [Еники, 2000, 4: 454]. «Я каждый день видел смерть, однако в рассказах своих писал о жизни, о том, что она сильнее смерти… Нет, смерти никогда не одолеть жизнь!..» [Еникеев, 1998: 418]. Ф. Миннуллин определяет отличие военной прозы писателя от произведений других авторов, изображающих героические события и подвиг советских солдат: А. Еники освещает войну с философской точки зрения, в поле его зрения – психология человека, напряжение его чувств[11].
Время хрущёвской оттепели – наиболее плодотворный период в творчестве писателя. Он создаёт значительное число повестей и рассказов: «Рәхмәт, иптәшләр!» («Спасибо, товарищи!», 1952), «Саз чәчәге» («Болотный цветок», 1955), «Кем җырлады?» («Кто пел?», 1956), «Йөрәк сере» («Тайна сердца», 1957), «Ялгызлык» («Одиночество», 1957), «Туган туфрак» («Родная земля», 1959), «Шаяру» («Шутка», 1959), «Рәшә» («Марево», 1962), «Төнге тамчылар» («Ночная капель», 1964), «Матурлык» («Красота», 1964), «Әйтелмәгән васыять» («Невысказанное завещание», 1965), «Җиз кыңгырау» («Медный колокольчик», 1966), «Вөҗдан» («Совесть», 1968) и др. Сам писатель так характеризует своё настроение в эти годы: «Җәмгыятьтә сәяси-иҗтимагый атмосфера йомшарды, гадәткә кергән курку-сагаюлар кимеде, иркенрәк сулый да башладык… Кәеф тә яхшыра төште, эшкә дәрт тә үсте. Бәрәкәтле бу үзгәрешне мин иң элек үземдә тойдым. Сталин вакытында минем әдәбияттагы хәлем шактый мөшкел иде. Читләтү һәм кырын караш җанны бик борчый иде. Хәзер исә мин үземне башкалар белән тигез итеп тоя башладым. Иң мөһиме: үзем теләгәнне үземчә язу мөмкинлеге туды кебек» [Еники, 2004, 5: 179]. «В обществе смягчилась общественно-политическая атмосфера, снизился ставший привычным страх, и дышать стало легче… И настроение стало повышаться, и трудовое рвение. Эти благодатные перемены я, прежде всего, почувствовал на своих плечах. В сталинское время моё положение в литературе было довольно затруднительное. Отчуждение и косые взгляды чрезвычайно тревожили душу. Теперь я стал чувствовать себя наравне со всеми. Самое главное – стало возможным писать, как я сам этого хочу…»[12]
Внутренним импульсом, побуждающим к творчеству, становится страстное желание сделать людей честными и справедливыми, а для этого, как считает писатель, необходимо вскрыть их пороки: «Әмма безнең җәмгыятьнең тазалыгы өчен борчылу, аңардагы кимчелекләр өчен көенү, шуларны фаш итүдән курыкмау һәм бетерергә өндәү, – миңа калса, һәрбер намуслы язучының патриотик бурычы ул. Асылда, язучының гражданлык йөзе дә шуның белән билгеләнә түгелме соң?!» [Еники, 2000, 4: 462]. «Но заботиться о нравственном здоровье общества, не взирать равнодушно на его пороки, бесстрашно развенчивать их и обращаться к людям с призывом покончить с ними раз и навсегда – разве это не прямой долг каждого честного писателя, считающего себя патриотом? Разве не этим определяется его гражданское лицо?!» [Еникеев, 1998: 428].
В период оттепели в творчестве писателя актуализируется проблематика национальной идентичности и складывается особая философия бытия: «Кешене дөньяда туган җир, өй, әни, мәхәббәт яшәтә дигән фикер татар аңы, татар менталитеты тудырган фәлсәфә кебек кабул ителә» [Заһидуллина, 2015: 191]. «Идея о том, что человек «жив» любовью к родной земле, дому, матери, понимается как основа национальной философии бытия»[13]. С позиций этой философии раскрываются характеры, конфликты и ситуации в хикая «Кем җырлады?» («Кто пел?»), «Туган туфрак» («Родная земля»), «Матурлык» («Красота»), «Әйтелмәгән васыять» («Невысказанное завещание»), «Җиз кыңгырау» («Медный колокольчик») и др. Разрушительным тенденциям эпохи: утрате духовных и национально-исторических корней, обывательской морали и различным ликам мещанства, отчуждению личности от своего «я», ближайшего окружения, социальной среды, мира в целом, писатель противопоставляет личную и родовую память, ответственность за землю предков, красоту родной природы, поэтические стороны жизни народа, его древнюю историю и великую культуру, духовное богатство и мудрость, отношения, основанные на родстве, близости и любви.
В 1970–1980-х гг. художественные поиски писателя идут в разных направлениях: он создаёт ряд сатирических произведений («Мандарин сатучы» («Продавец мандаринов», 1976); «Бүрек… түгәрәк була» («Шапка… она круглая», 1976)); обращается к национально-историческому материалу в повести «Гөләндәм туташ хатирәсе» («Воспоминания Гуляндам-туташ», 1975), в которой рассказывается о любви Гуляндам и татарского композитора Салиха Сайдашева; продолжает художественное исследование темы тотального отчуждения человека в современном ему обществе («Тынычлану» («Успокоение», 1978)).
10
Всю войну А. Еники прослужил рядовым в одной из караульных частей Красной Армии.
11
«Башка язучыларыбызның вакыйгалар киеренкелегенә корылган, совет солдатларының искитмәле батырлыкларын сурәтләүгә багышланган әсәрләреннән үзгә буларак, Әмирхан Еники күбрәк хисләр киеренкелегенә, рухи һәм психологик халәткә игътибар юнәлтә. Сугыш темасын ул фәлсәфи ноктадан карап яктырта» [Миңнуллин, 1989: 130].
12
Перевод выполнен автором статьи.
13
Перевод выполнен автором статьи.