Страница 8 из 15
Шамсиев улыбнулся в ответ, но эта улыбка оставалась на его лице недолго. Он вздохнул, задумчиво скрестил на груди руки и заговорил, медленно и взволнованно роняя слова:
– Видишь ли, Серёжа, за свои годы работы в следственных органах я хорошо усвоил для себя одну истину. Мы, следователи, увлекаясь иногда главными, стержневыми вопросами, упускаем мелочи, незначительные на первый взгляд детали. И, когда начинаешь потом анализировать эти мелочи, детали, всплывает вдруг интересная информация. Так вышло и в данном случае. Читаю я ваше дело, всё как будто идёт своим чередом, ничего не упущено, а тут попадается мне на глаза список, трое свидетелей в нём и ни один не допрошен. Как так, думаю, ведь для чего-то включили их в этот список. А потом дальше – больше. Вижу, фигурирует в деле этакий благопристойный старичок, известный режиссёр, старый холостяк. И произошла с ним, оказывается, странная история, подвергся он нападению на окраине города. И всё так путано. Какие-то противоречивые объяснения, забытые обстоятельства, детали… Но самое интересное произошло потом, в театре. Старик ни с того ни с сего пугается букета роз, которые преподносит ему цыганка. Помнишь, букет роз возле трупа Аристовой? А потом, когда пошли криминальные, так сказать, сценки спектакля, ему и вовсе становится плохо… Вывод один: старика гнетут какие-то тяжёлые воспоминания, связанные или с его прошлым, или настоящим. И воспоминания эти навевает ему не что-нибудь, а конкретный образ, образ женщины, красивой, гордой, страстной. А тут ещё выясняется, что старик болен неизлечимой болезнью, пребывает в состоянии душевного неравновесия, избегает врачей, не хочет лечиться, чтобы хоть немного продлить себе жизнь. Разве не достойно всё это внимания? А ты говоришь, повышенный интерес…
Вахрамеев, казалось, был шокирован ходом его мыслей. Но, как всякий следователь, он имел профессиональное самолюбие и потому не хотел сдаваться без боя.
– Но неужели ничего больше в материалах следствия вам не показалось интересным?
Шамсиев откинулся на спинку кресла и некоторое время молча смотрел на своего собеседника. Смелость, убеждённость молодого следователя импонировали ему. Такие в работе не отступают. Но общая позиция всё-таки была нужна, и он решил подойти к вопросу с другой стороны.
– Хорошо. Ты мог бы сейчас назвать человека – я имею в виду тех, кто проходил по делу, – с кем бы мы могли сегодня вплотную поработать, попытаться доказать его участие в убийстве Аристовой? Этот Сурулёв, что гонялся с камнем за женщиной? Кажется, она вышла недавно замуж… Но ведь его поступок просто объясняется. Женщина, которую он преследовал в тот день, была его любовницей, и ясно, им руководило чувство ревности. Увидел там её с каким-то мужчиной… Зачем бы он стал нападать на Аристову, которую не знал вовсе? Неоднократно судимый уголовник, буян? Да, это, конечно, настораживает. Но в целом это и есть та самая типичная версия, которая как бы напрашивается сама собой и незаметно уводит по ложному следу. Вон, к примеру, я вижу, у тебя шрам на лице. И если ты спросил бы меня, откуда он, мне было бы проще всего сказать, подрался, мол, наверное, с кем-нибудь в молодости, упал с крыши или подвергся нападению преступника при выполнении служебного долга. Героя даже могу из тебя сделать… Но я не приму ни одну из этих версий, потому что все они типичные, и шрам у тебя скорее всего образовался при иных обстоятельствах…
– При каких всё-таки? – улыбнулся Вахрамеев, посмотрев с вызовом на Шамсиева.
– Похоже, ты подвергся нападению какого-то животного, хищника, скорее всего. Такие же полосатые шрамы есть у тебя на тыльной поверхности кисти и запястье правой руки.
– Правильно! – уже рассмеялся Вахрамеев, довольный ответом коллеги. – В детстве на меня напала стая собак, только чудом спасся… Но если говорить о нашем случае, то меня беспокоит вот что: сосредоточив всё внимание на фигуре Борина, против которого нет никаких улик, не упустим ли мы время. Ведь оно обратного хода не имеет. Да и преступник, наверное, не будет сидеть сложа руки.
– Что же ты предлагаешь? Строить надуманные версии? Рыскать опять по всему городу, хватая всех подозрительных? Или у тебя всё же есть на примете люди, которыми мы можем всерьёз заняться?
На этот раз Вахрамеев лишь тяжело вздохнул вместо того, чтобы ответить.
– Что вы намерены делать, Булат Галимович? – спросил он после небольшой паузы притихшим и смиренным голосом.
Какое-то время Шамсиев сидел, как бы обдумывая свой ответ, потом поднял на следователя свои налившиеся стальным холодком глаза и спросил:
– Скажи, Сергей, ты был раньше знаком с Бориным?
– Да, – ответил Вахрамеев. – Раза два встречались с ним в театре, однажды сидели в кабинете… ну, у этого замдиректора. Но никаких личных связей или контактов.
– Я верю тебе, – сказал Шамсиев, и холодок в его глазах улетучился. – Ты спросил, что я собираюсь делать? Так вот, сейчас я попробую договориться с Бориным о встрече. Найди мне, пожалуйста, в справочнике номер его телефона…
Вахрамеев исполнил его просьбу.
На звонок Шамсиева отозвался мягкий, бархатный мужской голос, в котором чувствовались слабость и усталость.
– Да, да. Я слушаю вас.
– Здравствуйте, Илья Ефимович! – Шамсиев старался говорить спокойно, ничем не выдавая своего волнения. – Вас беспокоит следователь по особо важным делам Шамсиев Булат Галимович. Я приехал из прокуратуры федерации, из Москвы. Мне хотелось бы встретиться и поговорить с вами. Это очень важно. Я мог бы заехать к вам в любое указанное вами время. Что вы скажете на это?
Борин долго молчал, видно, обдумывая его просьбу.
– А что за вопрос? – спросил он, наконец, ещё более тихим и ослабшим голосом.
– Если позволите, я воздержался бы от комментариев. Телефон не лучшее средство для откровений…
Снова последовала длительная пауза. Шамсиев уже думал, что прервалась связь, но голос в трубке произнёс тихо:
– Хорошо. Сегодня я неважно себя чувствую. Приходите завтра, в час дня, если сможете.
– Благодарю вас. До свидания. – Шамсиев, переждав немного, довольный, положил трубку.
– Вы пойдёте к нему один? – спросил Вахрамеев, когда Шамсиев уселся на своё место.
– Да, один, Серёжа. Так будет лучше. А тебя я попрошу вот о чём. Проверь, пожалуйста, по всем каналам, знал ли раньше Борин Аристову, общался ли с ней, и вообще постарайся больше разузнать о них, об их прошлом. А я, извини, прогуляюсь, пожалуй, по городу. Нахожусь здесь уже три дня и ничего ещё путём не разглядел.
– Может, нужна машина?
– Нет, пройдусь пешком. Чтобы люди потом не говорили: думает на ходу, а ходит очень мало…
За каких-то два часа неспешной прогулки Шамсиев успел побывать в огромном, раскинувшемся на горе парке, в доме-музее знаменитого писателя, прошёлся несколько раз по набережной, побывал в двух-трёх магазинах и, вероятно, продолжил бы ещё знакомство с городом, если бы не набрёл случайно на здание главпочтамта, где находился пункт междугородных переговоров.
Он вспомнил, что жена его эти дни должна была находиться дома, и решил позвонить ей.
В междугородке почти никого не было, и, зайдя в будку с телефоном-автоматом, он быстро, без задержки, набрал номер своей московской квартиры. После нескольких продолжительных гудков учтивый детский голосок ответил:
– Это Альфия. Вам кого, извините?
– Альфия, здравствуй, доченька! – узнал он родной голос. – Это папа. Как вы поживаете там?
– Ой, папа, папа! – обрадованно прокричала в трубку дочь. – Здравствуй! У нас всё хорошо! А сам ты как? Раскрыл уже преступление?
Шамсиев тихо в кулак рассмеялся. Раскрыл преступление… Вот что значит быть дочерью следователя. Переживает за отца. Сам же шутливо пожурил дочь:
– Ишь какая быстрая! Тебе, только приехал, – сразу подавай злодея со связанными руками. Всё бы делалось так просто. Ну ладно… Ты уже вернулась из пионерлагеря?
– Ещё позавчера.