Страница 12 из 25
– Ну, теперь понял, в чем дело?
– Что ж, дай Бог час, а Наум Куприяныч знает об этом?
– Нет, я ему о том не говорил.
– Отлично сделал, я с тобой за ней приеду.
– А ловко ли будет? Как бы пристав не узнал!
– Нет, а если и узнает, не велика беда, от места только отрешат, да мне оно и самому надоело. При мне сам ты будешь безопасен, – в таком деле, которое ты задумал, всё может случиться.
– Да, это верно, – нахлобучивая себе шапку на лоб, протянул молодец и подстегнул пристяжную.
– Так, значит, в сочельник, ночью, нам придётся выехать с завода в дорогу.
– А не утром на праздник?
– Вы в какое время уговорились встретиться?
– В полночь, на первый день Рождества, – раньше в деревню нам не след показываться.
– И то дело, утром выедем, к сроку поспеем, – заключил урядник и снова склонился на боковую.
– Ты что ж? опять спать?
– Смерть, как голова трещит, прилягу маленько, в случае чего, – побуди.
– Дай мне свою шашку, так ведь она у тебя только мешает, небось.
– А тебе она на что?
– Может быть, волк наскочит, так оборониться от него.
– Возьми, да не потеряй только.
– В сохранности будет!
Урядник снял с плеч свою «присягу» и передал её приятелю. Тот уложил шашку в передок саней, снова подогнал коней и потихоньку запел:
К полудню следующего дня они добрались до Тагильского завода, обещаясь повидаться вечерком в известном им трактире.
В это время, в горнице Степаниды собрались её подруги; пришли к ним и молодые парни, затянули песенки; вошёл туда же и сам староста с своей старухой; все отвесили им по поклону и продолжали веселиться.
– Пойте, девушки, пойте, да утешайте мою Степанидушку, она и так все глазки свои проплакала, – сказала старушка.
– Чего, бабушка, ей плакать? Замуж выходит не в чужую деревню, а в свою, – сказала одна из подруг.
– Вот мы так поплачем за неё, – ввернул один из ребят.
– А вам чего плакать? – спросил староста.
– Как же не плакать? Повезут нас в солдаты, тогда мы и заплачем.
– Нет, я плакать не буду, с радостью царю служить пойду, свет погляжу. Теперь служба лёгкая, послужишь года три, да домой отпустят; из мужика такой оборотистый выйдешь, что любо-дорого смотреть, – сказал высокий, кудрявый молодец.
– Правда, правда! – заголосили ребята.
– А нас с кем оставите? – спросила одна черномазая девушка.
– Без нас поживёте, найдётся, за кого замуж выйти, – ответил тот же паренёк.
– Ну, что, Степанидушка, весело ли тебе? – спросила старостиха у дочки.
– Ничего, матушка, весело, – ответила та.
– Что-то жених твой так долго не идёт? Не послать ли за ним?
– Без него мне много веселей, что ему здесь делать? – сказала невеста и запела подблюдную песенку.
– Ну, Бог с тобой, – протянула старостиха, затем поклонилась всем в пояс и вышла с своим стариком из горницы.
По уходе их песня затихла. Степанида села к столу, облокотилась на него и задумалась.
– Будет тебе печалиться-то, да и о чем грустить? – говорили ей девушки.
– Как же мне не печалиться, подружки мои? Оставляю я вас, увозят меня в дальнюю сторону, – рыдая, шептала невеста.
– Куда тебя увозят, Бог с тобою, ты с нами же останешься.
– Нет голубки мои, увезут меня в чужую сторону, увижу ли я вас когда, не знаю.
– Да что это с ней? Опять заговариваться начала, – спрашивали друг у друга парни.
– Так ей чудится, знать; вестимо, дело девичье, всё придёт в голову, – говорили другие.
Степанида вдруг поднялась из-за стола, утёрла кисейным рукавом слезы, откинула назад длинные по пояс косы и сказала:
– Ну, подружки, всё прошло, давайте песни петь, будем веселиться: все равно, чему быть – тому не миновать, что написано на роду, то и сбудется.
– Вот так давно бы и сказала, воскликнул кто-то из ребят, и вечеринка приняла весёлый характер.
Через несколько минут дверь отворилась, в горницу вошел сын кузнеца, жених Степаниды. Молча и как бы нехотя поклонился он всем присутствующим, подошёл к Степаниде и сел с нею рядком. Невеста не взглянула на него, опустила глаза и снова запечалилась. Парни и девицы глядели на них и дивились их отношениям.
– Степанида, поцелуй своего женишка-то, – послышался голос одной девушки.
Та молчала.
– Небось, жених должен прежде с ней поздороваться, а потом уже и поцеловаться, – сказал кудрявый паренёк.
– Нацелуемся, успеем ещё, – протянул сын кузнеца.
Вошла старостиха и, увидав свою дочку нахмурившеюся, спросила у неё:
– Ты что ж пригорюнилась? Поговори с женихом-то, порадуй его словечком.
– Мне что-то худо можется, родная, голова болит, – отвечала девушка.
– Ей со мной скучно, с приказчиком веселей бывает, – процедил сквозь зубы сын кузнеца.
– С каким это приказчиком? что ты ещё выдумал? – накинулась на него старушка.
– Знаю, с каким; видел, небось, как она с ним целовалась, меня не обманешь.
При этих словах Степанида вскочила с лавки, кинулась к матери, повисла к ней на шею и заплакала. Парни и девицы начали её утешать; один только жених не трогался с места и глядел исподлобья на свою ужаленную им невесту. Сцена была достойна кисти художника.
– Уведи ты меня отсюда, матушка, – упрашивала Степанида свою родную мать, – мочушки моей нет.
Старушка грозно поглядела на сына кузнеца и сказала:
– Эх, ты, косая верста, говоришь, и сам не знаешь, что, а ещё жених! Напраслину какую на неё придумал. Пойдём от него, моя лапушка, – и с этими словами старостиха увела из светлицы в свою избу огорчённую дочку.
Девушки и парни, озадаченные таким приключением, не знали, что им делать, – оставаться ли в избе или уходить по домам. Некоторые из них накинулись на кузнеца, укоряя его за Степаниду; тот встал с лавки, поглядел на всех и сказал:
– Вы ничего не знаете, а я знаю, что говорю.
– Где ты видел, как она целовалась с приказчиком? – допытывались у него.
– В избе Акулины Петровны, в окно подглядел, вот где, – горячился кузнецов сын.
– Когда же это было?
– Ну, уж это дело моё; было, если говорю.
– Да ты, брат, очумел: не такая девка, чтобы с чужим целоваться стала; она и с нами только о Святой неделе целуется, – кричали парни, – зря ты на неё напраслину взваливаешь.
Вошёл староста, он был под хмельком, и спросил:
– Что тут случилось?
– Ничего, так разговариваем, – ответили ему.
– А ты, брат, что такой сердитый? – обратился он к наречённому зятю.
– Ничего, так себе, – сказал тот, направляясь к дверям.
– Куда же ты?
– Ко дворам пора, дома ужинать ждут, – и, ни с кем не простившись, кузнец вышел, хлопнув дверью.
– Пусть его идёт, дурья голова, – сказал один из ребят.
– Поругались, что ли, вы с ним?
– Кому нужно с ним связываться? Он сам всех облает.
– А где же Степанида?
– Ей понездоровилось, в избу ушла.
Староста оставил светлицу, а следом за ним разошлись и гости, рассуждая о виденном и слышанном на вечеринке.
Когда староста вошел в избу к своей старухе, в то время Степанида лежала уже в постели и хныкала; около неё сидела мать и уговаривала её. Старик подошёл к жене и спросил:
– Чего дочка-то плачет?
– Жених её обидел.
– Чем такое?
– Сказал, что она с приказчиком целовалась.
– Ах, он грач этакий! И с чего он взял? Я сейчас к свату пойду, да пожалуюсь на него, – покачиваясь из стороны в сторону, бормотал начальник деревни.
– Ложись ты спать, оставь до утра, – уговаривала его старостиха.
Тот походил несколько минут по избе, поворчал себе под нос и улёгся на печке.