Страница 8 из 47
- Зришь в корень, Мотя. Не на кого смотреть.
- Вообще-то меня Матвей зовут, - непонятно почему набычился Быков. – Не люблю, когда так сокращают. С малого-то какой спрос, а уж ты…
- А что я? – в голосе Бабы-Яги промелькнула непонятная горечь. Глаза, в полутьме казавшиеся чёрными, смотрели на него вопросительно и почему-то с надеждой. Которая так же быстро погасла. Женщина резко отвернулась и, шурша, съехала по сену вниз.
- Завтра чуть свет подниму. Спи.
- Спокойной ночи!
Скрипнула дверь. Матвей подумал, что явно чего-то не понял. Она обиделась на его слова? И впрямь, кто его за язык дёргал?! Всё равно завтра прощаться, пережил бы «Мотю» на раз. Извиниться, что ли, утром?
Назавтра Матвей забыл не только о своём обещании, а вообще с трудом сообразил, какого фига делает на сеновале, тем более один, и почему вместо будильника над ухом надрывается какой-то наглый петушище. Он, конечно, привык рано вставать – рабочий день с восьми начинался, но не в четыре же утра!!
Более-менее адекватным Мотя стал только после того, как по совету хозяйки сунул голову в ведро с ключевой водой. Чуть не заорал – ух, холодная! Но велено было ребёнка не будить, сдержался.
Баба-Яга была деловита и хмуровата – то ли тоже не выспалась, то ли всё ещё сердилась из-за вчерашнего. На него почти не смотрела и говорила шёпотом, боясь разбудить Кузьку. Жаль, он бы хотел с ним отдельно попрощаться… Но нет – так нет. Хорошо хоть, сообразил насчёт «прощальных подарков», всё ж помогли ему мама с сынкой изрядно. И просветили, и сориентировали, и приютили… Ничего особо ценного у Моти не было, но на всякий случай он предложил хозяйке пяток новеньких и блестящих металлических десятирублёвок – вдруг в какой лавке примут, или выменяет по бартеру. Отказываться она не стала. Кузьке Матвей попросил передать брелок в виде верблюда в узорчатой попоне – дружбан из Туниса привёз. Ещё с вечера отковырял его от ключей и положил в ближний карман, чтоб не забыть. Хотел сначала кепку оставить, но мальчишке она всё равно капитально велика, а в походе да по солнышку головной убор - вещь жизненно необходимая. А ну-ка словит бритым затылком удар, сомлеет – а там поминай, как звали. Народ по Сказяви шляется сильно дозированно, можно успеть кустами зарасти, пока кто-нибудь мимо пройдёт… Так что уж лучше верблюд – и ребёнку радость, и ему карман меньше тянет.
Кузькина мать обеспечила постояльца ранним завтраком и обещанным вещмешком с одеялом и тщательно запакованной снедью. Даже за ворота проводила. Ткнула пальцем в первый ориентир – высоченный дуб на краю дальнего поля, от него-де всё прямо и прямо по дороге до развилки с указателем. А там уж, коли грамотный, всяко разберётся…
Матвей вдруг ощутил себя виноватым. К нему вон как по-человечески отнеслись, а он… Точно, по-свински.
- Это… не взыщи, хозяйка, не со зла я… Ну, каюсь, подшутил над дедом. Передай - всё ему можно.
- Да знаю, - отмахнулась она, глядя в сторону. – Что ж я, совсем дикая? Буков не знаю, но уж редьку от… кхе-кхе, огурца отличить сумею, не девица, чай. Но что признался – и на том спасибо. Удачной тебе дороги, Мотя. Ах, прости, Матвей Батькович!
- Это ты прости. Стоило из-за ерунды хайло раскрывать… Надеюсь, найдёте вы с Кузькой нормального мужика в дом. Нормального, а не дебила, как я. Прощай, хозяйка, и спасибо за всё.
Позже Быков и сам не мог понять, почему не развернулся и не ушёл сразу после этих слов. Вернее, и развернулся, и ушёл, но сначала неожиданно для себя взял женщину за сухонькую лапку и крепко поцеловал в ладонь. Растерянный взгляд ярко-голубых глаз… явно не поняла. Откуда, деревня же! Но попрощаться почему-то захотелось именно так.
Прибавим шагу… Только в конце забора Матвей решился и оглянулся. Одинокий женский силуэт застыл посреди улицы. Он махнул – она не ответила. Ну и пусть.
* * *
Дорога для сельской местности оказалась весьма неплохая. Узкая, кое-где заросшая сорняками неровная грунтовка ввиду полного отсутствия движения не пылила, а ввиду отсутствия осадков не хлюпала под ногами. Матвей лишний раз порадовался тому, что в Сказяви, как и у них, поздняя весна, стало быть, одет он как раз по погоде. И кроссы на ногах удобные – не натопчет мозоли, до столице идучи. Едрит-Мадрит, блин, нарочно не придумаешь…
Покосившийся от времени указатель гордо сообщал всем грамотным путникам, что до вожделенного мегаполиса «отсюдова ровно сто сорок девять километров девяносто девять метров». Для неграмотных ориентиром служила толстая красная стрелка, указующая на схематичный рисунок башни. Другая стрелка, потоньше, указывала на большую улыбчивую бабочку; населённый пункт так и именовался – хутор с бабочками. Нет уж, нам туда не надо… Третья стрела, посередине, тыкала в изображение трёх деревьев. Подразумевалось, что это сосны, ибо ниже красовалась надпись «осторожно, леший!» В трёх соснах плутать Матвею и вовсе было без надобности, и он решительно свернул вправо и прибавил ходу. Сто пятьдесят километров… Дня за три вполне дойдёт.