Жизнь житомирского еврея

– Не нужно тебе, Миша, входить с кем-то в компанию. Ты индивидуалист. Ты не сможешь подчиниться групповым интересам и, со своей стороны, не сможешь давить чужое мнение, заставлять подчиняться тебе. А в коллективе не бывает равноправных людей, особенно в бизнесе. Или ты хозяин, или ты служишь, ну, в крайнем случае, являешься уважаемым советником, которого слушают, но делают по-своему.

– И что ты предлагаешь?

– А что я могу предложить? Ты не генератор идей, ты не сможешь предложить идею производства нужного продукта, материального или какого-то другого. И что остается? Я думаю, финансы. Это наиболее близко тебе. Все-таки какой-никакой, а ты экономист, работаешь уже несколько лет с серьезным специалистом. Решения по приватизации практически приняты: будут приватизационные чеки. Сейчас в стране будет финансовая вакханалия. Дикая нехватка денег у предприятий и в то же время обилие денег при полном отсутствии контроля над финансовыми потоками. Миллионы людей получат в свое распоряжение ваучеры, небольшие суммы денег, и не будут знать, как правильно их использовать. Представляешь? Даже десять тысяч рублей, умноженные на сто сорок миллионов будущих владельцев ваучеров, дают более триллиона рублей. Реально, приватизационный чек должен стоить значительно больше, чем десять тысяч рублей. Кроме того, создаются новые финансовые структуры, и цены на их бумаги, безусловно, будут весьма волатильны. И если ты научишься плавать в этой мутной водичке, ты будешь на коне. Нужны только крепкие нервы, голова и начальный капитал. Все это, по-моему, у тебя имеется.

На следующей неделе я созвонился, наконец, с Виктором Борисовичем и поведал о нашем разговоре. Оказывается, Вениамин с ним тоже встречался и рассказал, что знал о взаимоотношениях руководителей комитета. К тому времени контора «Р и К», в которой он работал заместителем директора, уже длительное время контактировала с комитетом. Был организован «Центр приватизации», и они активно участвовали как в оформлении приватизационных документов крупнейших предприятий, так и в обсуждении основополагающих документов приватизации. Виктор Борисович сказал мне по телефону:

– Я не чувствую, что именно хочет получить от меня начальство, да оно и само еще этого не знает. Вероятно, пока требуется только обеспечить мониторинг финансовой ситуации в стране и поддерживать контакт на экспертном уровне с центральным банком и минфином. Давайте встретимся втроем у меня дома, отметим переход на новую работу и обсудим совместно ситуацию.

Встреча состоялась, как обычно в этом доме, не только приятная, но и полезная. «Старшие товарищи» заверили меня, что всегда поделятся интересной информацией, а главное для меня сейчас – накопление свободного капитала.

К тому времени я и сам принял аналогичное решение, просто хотел проверить себя. На всякий случай созвонился с Геннадием и Петром Афанасьевичем и выяснил, что сделка с компьютерами действительно состоялась. Оказалось, что давить на Геннадия не нужно. Петр Афанасьевич в замешательстве подтвердил, что все в порядке и свои пять процентов он получает. Потребность в компьютерах была не только у него, и он начал «доставать» их своим многочисленным знакомым. Геннадий поблагодарил меня за дополнительную возможность расширения бизнеса и возможность не возить технику далеко.

А я начал еще более активно реализовывать все, что могло быть продано, порой не обращая внимание на убытки такой реализации. Не трогал я только оставшуюся у меня часть архива Лизы. Временами я и сам не мог понять свое почти сакральное отношение к архиву. Я старался никогда не упоминать о нем; папки, картотеку архива и портрет Лизы держал в съемной комнате в Малом Кисельном переулке. Два года назад я снял небольшую квартиру на Преображенке, но ни архив, ни портрет туда не перевез, разве что пару раз возил портрет показать кому-нибудь. Веня как-то удивился:

– Зачем тебе три жилища?

– В Мытищах я прописан, но сдаю комнату; комната в Малом Кисельном переулке мне по-прежнему нужна для работы с коллекционным материалом; на Преображенке живу, принимаю гостей. Так мне удобно: не нужно путать разные стороны жизни.

Cherchez la femme

Действительно, как и в Ленинграде, я не отказывался тогда от «маленьких радостей жизни». Но на Преображенке женщины у меня бывали чаще. Обычно это были крупные женщины с полными плечами и широким тазом.

Возможно, это было связано с моим первым сексуальным опытом. В школьные годы летом я обычно не меньше месяца проводил у бабушки в Троянове. Троянов – небольшой поселок (когда-то еврейское местечко) на речке Гнилопять на юг от Житомира. Гнилопять – маленькая речка, в зависимости от времени года шириной от пяти до пятнадцати метров, но около Троянова она разливается из-за запруды до тридцати-сорока метров.

После войны Роза Исааковна Рогозина вернулась из эвакуации в Троянов. Долго спорила в сельсовете и в райисполкоме, грозилась, что дойдет не только до Киева, но и до Москвы, и добилась, что ей как вдове погибшего старшего лейтенанта Максима Рогозина вернули ее дом, в котором с 1941 года жила другая семья. Бабушкины огороды спускаются практически до реки, а на противоположной стороне небольшая рощица, за которой прячется одинокий домик, тоже когда-то окруженный огородами. Я любил переплывать речку (правда ее можно было просто перейти вброд или по мосту) и лежать на песке перед рощицей.

Это произошло в летние каникулы после девятого класса. Вечером перед закатом я перебрался на другую сторону речки, чтобы погреться в лучах заходящего солнца. В домике обычно никто не жил, но в этот раз я увидел на лужайке перед домиком женщину, которая загорала на одеяле в открытом купальнике. Тоже, поди, приехала из города в семейную хату на летний отдых. Я подкрался поближе и во все глаза уставился из-за кустов на незнакомку. Так продолжалось два дня: вечером я перебирался на другой берег и разглядывал эту крупную, статную женщину. Она, конечно, заметила меня, но позволяла смотреть на себя, совершенно не смущаясь. Наконец, однажды она мне сказала:

– Ну и что ты пялишься на меня? Женщину, что ли, не видел?

Я хотел убежать, но она остановила:

– Да иди ты сюда, вылезай из кустов, расскажи что-нибудь. Скучища здесь у вас. Не бойся, не съем тебя.

– Я не боюсь.

Я встал в полный рост, перелез через низкий тын и остановился около одеяла.

– Тебя как зовут?

– Мишка.

– Ты здесь живешь?

– Нет, мы живем в городе, в Житомире.

– Да, конечно, центр цивилизации. Да садись ты рядом, не загораживай солнце. А меня зовут Соня, Соня Тимофеевна, я из Киева.

Соне, наверное, было смешно смотреть на растерянного парнишку, на его раскрасневшееся лицо.

Я присел на краешек одеяла и молчал, немного отвернувшись, чтобы не видеть эти полные белые плечи, широкие бедра, выпирающие из купальника, и все остальное.

– И в каком ты классе учишься, в восьмом?

– Нет, я уже в десятом.

– Ну, совсем большой, наверное, уже пятнадцать лет тебе?

– Нет, семнадцать, – соврал я и еще больше покраснел. – А что у вас тут вечерами бывает, какие развлечения? – В субботу вечером кино показывают, но сплошное старье, неинтересно.

– Да, скучно здесь. Ладно, мне пора ужин готовить. Приходи завтра, поболтаем, только расскажи что-нибудь интересное.

Я сорвался с места, крикнул на ходу «пока», перепрыгнул через тын и с размаху бросился в воду, хотя лучше бы было перейти речку вброд.

На следующий день с трудом дождался вечера, перешел речку по мосту и подошел к домику Сони с другой стороны. Но во дворе не было ни одеяла, ни Сони. Я потихоньку прошел через калитку и заглянул в раскрытое окно. Соня в махровом халате сидела за столом и что-то писала. Я тихо постучал по подоконнику. Соня встала и подошла к окну.

– А, это ты, Мишка. Что стучишь? Заходи. Рассказ о вашей деревушке приготовил? Я тут сижу, пытаюсь набросать хоть что-нибудь, но что о вашем Троянове или о Гнилопяти можно написать?