Страница 1 из 15

Жизнь житомирского еврея

Койфман Александр

Александр Койфман

В оформлении обложки использована картина художника И. Я. Билибина

Часть I. Россия

Неприятное известие

Я приоткрыл один глаз. Светло, хотя штора опущена. Прислушался к своим ощущениям: голова болит, во рту – будто ночевала пара котов. Скосил приоткрытый глаз влево. Рядом какая-то пухлая деваха, волосы всклокочены, носом уткнулась в подушку. Попытался сообразить, где и с кем я. Ничего путного в голову не приходит, да и думать-то трудно. Спал с этой девицей или только пытался? Да нет, спина девицы голая, и мои трусы вон валяются на полу. Как, кстати, ее зовут: Валя, Галя? Я понимал, что нужно вставать, но не помнил почему. Да, ведь сегодня среда – присутственный день. Почему среда, я не помнил, но знал это твердо. Потихоньку выкарабкался из постели, чтобы не разбудить даму и избежать обязательных объяснений. Натянул трусы и попытался найти ванную или хотя бы душ, но наткнулся только на еще одну маленькую комнатку, где храпела какая-то старуха и в воздухе стоял тяжелый дух перегара. Хорошо хоть что нашел у входной двери ведро с водой и кружку рядом. Жадно проглотил полкружки теплой воды и вернулся в первую комнату. Девица еще спала; смотреть на нее не хотелось, вспоминать вчерашний вечер тем более.

Я быстро надел брюки, рубашку и ботинки, нащупал в кармане бумажник и раскрыл его – кажется, все на месте. Еще раз огляделся, все ли забрал свое. В комнате полный бардак. На полу и на столе вперемешку валяются женские вещи; в углу лежит несколько пустых бутылок; на стенах какие-то грязноватые разводы. Под потолком криво висит трехрогая люстра с единственной лампочкой. Захотелось убраться отсюда, смыться как можно быстрее и незаметнее. Я потрогал дверь, отодвинул задвижку и выбрался в небольшой садик. Дверь уныло заскрипела, но меня это уже не волновало. Из садика на улицу вела провисшая калитка. Было чудесное летнее утро, когда воздух еще чистый и прохладный, солнце не печет, и легко дышится полной грудью. Еще бы крепкого кофейку, размечталось.

Но об этом можно было действительно только мечтать.

Я прошел совсем немного и остановился, озираясь: улица была пустая и совершенно незнакомая. Спросить дорогу было не у кого, пришлось идти наудачу. Через квартал наконец встретился слегка поддатый с утра мужичок. На вопрос, где здесь ближайшее метро, он стал нудно объяснять, что метра здесь нет, что до электрички нужно идти по соседней улице минут пятнадцать. Такси по дороге не встретилось, но действительно минут через десять-пятнадцать я добрался до остановки электрички. Совершенно не помнил, чтобы вчера вечером мы тащились по этой длинной улице, наверное, приехали на такси. К счастью, электрички ходили здесь утром через каждые пять минут, и спустя полчаса я уже стоял перед дверями своей «конторы». День был «присутственный», но в комнатах моего сектора была только старшая лаборантка Клавдия Петровна, в своей неизменной синей кофте с черной юбкой.

Собственно, другого и не следовало ожидать, так как Клавдия Петровна и лаборантка Люся ходили на работу по очереди, твердо соблюдая график. Я молча прошел в свою маленькую комнату – кабинет, ответив кивком на приветствие Клавдии Петровны. Через пару минут она сама постучала в дверь и вошла, не дожидаясь ответа.

– Михаил Юрьевич, вас просил зайти к себе Виктор Борисович. Полчаса назад звонил.

Я было уже поднялся идти к шефу, но Клавдия Петровна остановила меня и участливо сказала:

– Вы бы лицо освежили, вид у вас очень усталый; да и кофе, наверное, нужно выпить. Я уже поставила.

Кофе действительно очень хотелось. Я прошел в хозяйственный закуток, пару раз ополоснул под краном лицо, разгладил мешки под глазами и причесался. Вроде видок стал более приемлем. Клавдия Петровна уже поставила на стол большую чашку с дымящимся кофе и тарелочку с печеньем. С высоты своих сорока пяти лет она, вероятно, относилась ко мне, как к большому неухоженному ребенку и немного жалела по-бабски. Кстати, деньги на хозяйство: кофе, печенье и прочие причиндалы – я выдавал ей регулярно.

После кофе жизнь показалась уже не такой отвратной. Я надел висевший всю неделю на стуле пиджак и отправился через длинный коридор к шефу. Раньше отдел занимал несколько комнат подряд на втором этаже, но после того как министерство перестало выделять на науку деньги, а потом и вообще было капитально реорганизовано, дирекция сдала весь второй этаж коммерческим организациям, уплотнив и разбросав отделы. Собственно, это уже было не существенно, так как большая часть сотрудников успела уволиться, а оставшиеся не очень досаждали институту своим присутствием. Институт продолжал делать вид, что он функционирует: сохранились некоторые семинары, на которых будущие диссертанты оттачивали свои навыки выступления перед аудиторией; действовал ученый совет, так как основная часть докторов и матерых кандидатов наук продолжали захаживать в институт. Ведь нужно молодежи давать возможность продвигать науку. Да и деньги предприятий, руководство которых всегда с интересом смотрит на возможность получения ученой степени, институту тоже не мешают.

Кабинет и приемная шефа сохранили вполне приличный вид. Секретарь шефа – Мила Сергеевна – оторвала глаза от книги и промурлыкала своим обычным мягким голоском:

– Проходи, Миша. Виктор Борисович давно ждет тебя. Через приоткрытую дверь было слышно, как шеф негромко разговаривает с кем-то по телефону. Виктор Борисович поднял на меня глаза и помахал приветственно рукой. В строгом костюме, с галстуком в тон рубашке и с модно завязанным узлом, он выглядел не как профессор, а как уверенный в себе министерский работник. Он попрощался с собеседником, положил трубку на место и приподнялся навстречу.

– Проходи, Михаил, садись.

Еще раз оглядел меня внимательно и разулыбался.

– Что-то ты сегодня помятый какой-то. Весело проводил время?

Я досадливо скривился и нехотя ответил:

– Было дело, Виктор Борисович. Вы же знаете Пашку Соловьева. Привязался вчера ко мне, мол, давай отметим десятую годовщину моих корочек. Ну и понеслось. Не помню, где в конце отмечали, утром еле поднялся.

– Да, уж, с Павлом лучше не связываться, бесшабашный. Впрочем, я тебя вызывал по серьезному делу. Меня приглашают в комитет по приватизации и предлагают там быть замом начальника управления по научной части, то есть без аппарата, с одной секретаршей. Не знаю, для чего это мне нужно, но настаивают серьезные люди. Очень трудно отказаться. Намекают, что будут проблемы у института, если я не соглашусь.

– Виктор Борисович, какие еще проблемы они могут добавить? Ведь и так денег не дают, на контакты с заводами посматривают косо. Что еще могут сделать?

– Здание могут отобрать, оно ведь у нас в пользовании, а не в собственности. Проморгали старики в свое время, не добились передачи на баланс. Хотели как скорее, а теперь нам расхлебывать.

– Да, это у них сильное оружие. А что с отделом будет?

– Пока не знаю, но скорее всего расформируют. Ни тебя, ни Петра Семеновича на отдел совет не утвердит. Он слишком старый, у тебя стаж научный мал, да и работы, сам знаешь, не модные сейчас. Петра Семеновича, вероятно, переведут в старшие научные сотрудники и засунут в какой-нибудь отдел, а с тобой труднее. Боюсь, тебе придется искать себе новое занятие. В другом отделе у тебя свободы не будет. Да и на черта тебе этот институт сдался. Сейчас не те времена. Переходи на вольные хлеба: организуй собственную контору или войди в реальную организацию.

– Страшно, Виктор Борисович. А с вами нельзя пойти в новый комитет?

– Во-первых, нельзя, там до сих пор рассматривают каждого персонально. И решает зампредседателя комитета по представлению начальника управления. Во-вторых, не нужно это тебе. Мне, может быть, и дадут вольный статус, да и то сомнительно. А тебе бы пришлось сидеть как привязанному. Это ведь контора, а не институт. А ты привык зарабатывать не в институте. Тебя ноги кормят.