Память и идентичность

4

Искупление как божественный предел, положенный злу

Как яснее можно понять этот предел, положенный злу, о котором мы говорим? В чем сущность этого предела?

Говоря о «пределе, положенном злу», я думаю прежде всего об исторической границе, которая благодаря Провидению была определена злу тоталитарных режимов XX века: злу национал-социализма, а затем марксистского коммунизма. Но в этой перспективе мне трудно избежать других размышлений, имеющих богословский характер. Речь не идет о том типе размышлений, который нередко называется «богословием истории». Скорее, о том, которое посредством богословской рефлексии проникает вглубь, доходя до познания корня зла, чтобы открыть возможность его преодоления благодаря действию Христа.

Тот, кто может положить окончательный предел злу, – Сам Бог, потому что Он – сама Справедиливость. Он является ею, поскольку Он – Тот, кто вознаграждает за добро и карает за зло, в совершенном согласии с действительностью. Здесь идет речь о любом нравственном зле, о грехе. Осуждающего и наказывающего Бога мы видим уже на заре человеческой истории, в земном раю. Книга Бытия подробно описывает наказание, понесенное прародителями за их грех (см. Быт 3, 14–19). Их наказание распространилось на всю историю человека. Ведь первородный грех – грех наследуемый. Как таковой, он означает врожденную греховность человека, присутствующую в нем склонность скорее ко злу, чем к добру. В человеке есть определенная врожденная слабость нравственной природы, сопутствующая хрупкости его бытия, психофизической хрупкости. С этой хрупкостью связаны разнообразные страдания, которые с первых же страниц Библии показаны как наказание за грех.

Можно сказать, что в истории человека с самого начала обозначена граница, которую Бог-Творец определил злу. Многое сказано на эту тему в конституции II Ватиканского собора «Gaudium et spes». Стоит в особенности вспомнить вводный доклад, который собор посвящает ситуации человека в современном мире, – но не только в современном. Я ограничусь отдельными цитатами на тему греха и греховности человека: «… человек, мысленно обозревая свое сердце, обнаруживает, что он склонен ко злу и погружен в многообразное зло, которое не может происходить от его благого Творца. Зачастую, отказываясь признавать Бога своим началом, человек нарушал и должный порядок, ведущий его к конечной цели, а вместе с ним – и всё предустановленное: как в отношении самого себя, так и в отношении других людей и всего сотворенного мира.

Таким образом, человек разделен в самом себе. Поэтому вся жизнь людей – и индивидуальная, и коллективная – оказывается драматической борьбой между добром и злом, между светом и тьмою. Более того: человек видит, что собственными силами он не способен успешно побороть нападения зла, так что каждый из нас чувствует, что словно связан цепями. Но Сам Господь пришел, чтобы освободить и укрепить человека, обновляя его изнутри и изгоняя вон «князя мира сего» (Ин 12, 31), удерживающего его во власти греха. Грех же умаляет человека, отдаляя его от достижения полноты.

В свете этого Откровения обретают свой окончательный смысл как возвышенное призвание человека, так и глубокое бессилие, испытываемое людьми» («Gaudium et spes», 13).

Таким образом, невозможно говорить о «пределе, положенном злу», не принимая во внимание смысла приведенных слов. Сам Бог пришел, чтобы нас спасти, чтобы избавлять человека от зла, и этот приход Бога, этот «Адвент», который мы с такой радостью переживаем перед Рождеством Христовым, имеет искупительный характер. Невозможно думать о мере, определяемой Богом для зла в его разнообразных проявлениях, не обращаясь к тайне Искупления.

Является ли тайна Искупления ответом на то историческое зло, которое в истории человека возвращается в разных обличьях? Является ли она ответом на зло нашего времени? Может показаться, что зло концентрационных лагерей, газовых камер, жестокость акций карательных служб и, наконец, самой тотальной войны и систем, базирующихся на насилии, – что это зло, к тому же планомерно отрицавшее присутствие креста, было сильнее добра. Но если мы более пристально взглянем на историю народов и наций, переживших испытание тоталитарными системами и гонениями за веру, мы сразу же увидим явное победоносное присутствие креста Христова. И на этом драматическом фоне его присутствие еще более впечатляет. Тому, кто подвергается планомерному воздействию зла, не остается никто иной и ничто иное – только Христос и крест как источник духовной самообороны, как залог победы. Разве не стал таким знаком победы над злом святой Максимилиан Кольбе в Освенциме, лагере смерти? А жизнь святой Эдиты Штайн – великого философа, ученицы Гуссерля, разделившей судьбу многих сыновей и дочерей Израиля, сожженной в крематории в Освенциме? А кроме этих двух личностей, которые мы привыкли упоминать вместе, в этих скорбных событиях столько других их собратьев по заключению принесли великое свидетельство Христа распятого и воскресшего?

Тайна Христова Искупления уходит корнями в самую глубину нашего бытия. В современной жизни, несмотря на доминирование технического прогресса, тоже ощущается действенная сила этой тайны, о чем напоминает нам II Ватиканский собор: «Итак, если кто-либо спросит, каким образом можно преодолеть это плачевное состояние, христиане ответят, что всякую человеческую деятельность, которая из-за гордыни и неумеренного самолюбия ежедневно находится в опасности, нужно очистить и привести к совершенству с помощью Креста и Воскресения Христова. Ведь человек, искупленный Христом и ставший новым творением во Святом Духе, может и должен любить всё то, что сотворил Бог. Он принимает всё от Бога, рассматривая и почитая всё как происходящее из рук Божиих. Воздавая за это благодарность Благодетелю, он, пользуясь и обладая тварным в нищете и свободе духа, приходит к подлинному обладанию миром, ничего не имея, но владея всем. «Всё ваше; вы же – Христовы, а Христос – Божий» (ср. 1 Кор 3, 22–23)» («Gaudium et spes», 37).

Можно сказать, что во всей соборной конституции «Gaudium et spes» развивается определение мира, которое присутствует в самом начале документа: «Собор принимает во внимание мир людей, или всю человеческую семью в ее целом со всем тем, чем она живет; мир, представляющий собою арену истории рода человеческого, запечатленный его трудами, поражениями и победами» («Gaudium et spes», 2).

Просматривая страницы «Gaudium et spes», отмечаешь, как постоянно повторяются ключевые понятия: Крест, Воскресение, Пасхальная тайна. Все вместе они означают Искупление. Мир искуплен Богом. Схоласты cформулировали это как «status naturae redemptae» – «состояние искупленной природы». Хотя дословно собор почти не использует само слово «искупление», о нем говорится во многих местах. В соборном понимании Искупление носит пасхальный характер и связано с кульминационным моментом, которым является Воскресение. Был ли какой-либо довод, убеждавший в этом? Познакомившись ближе с восточным богословием, я лучше понял, что в основе такого понимания лежала важная вселенская особенность. Духовность великих Отцов христианского Востока находит свое выражение в акценте на Воскресении.

Если Искупление и является этим Божественным пределом, положенным злу, то не по какой иной причине, а исключительно потому, что в нем радикальным образом зло превозмогается добром, ненависть – любовью, смерть – Воскресением.

5

Тайна искупления

В свете этих размышлений видится необходимость несколько более полного разъяснения природы искупления. Чем является спасение в контексте той борьбы добра и зла, в которой существует человек?

Эту борьбу иногда представляют в образе весов. Пользуясь этим символом можно сказать, что Бог, принося в жертву на кресте Своего Сына, возложил на чашу добра это обладающее бесконечной ценностью умилостивление, чтобы оно всегда в конце концов перевешивало. Слово «Искупитель», которое в польском языке звучит как «Odkupiciel», происходит от глагола «выкупить» (польск. «odkupiж») и в его корне есть что-то общее с «покупать» и «выкупать». То же самое можно сказать о латинском слове «Redemptor», этимологически связанном с глаголом «redimere» (выкупить). Этот этимологический анализ может приблизить нас к пониманию того, чем является искупление.