Острова и море

– Не думаю, что это хорошая идея, мистер Дэвис. Директор опять решит, что у меня грязное воображение. К тому же они не были моими друзьями, как мистер Джойс, а для ребят это имеет значение. Да и «Мадемуазель де Мопен» я не так хорошо понимаю, чтобы им объяснить, что к чему, а сослаться на дружбу с авторами я тут не смогу.

– Хотел бы я послушать твои объяснения, – сказал Роджер.

– Да что вы, мистер Дэвис. Мои объяснения слишком примитивны для вас. Вам будет неинтересно слушать. Ведь вы все хорошо поняли?

– Можно сказать и так.

– Жаль, что Бальзак и Готье не входят в число наших друзей, как мистер Джойс.

– Мне тоже жаль, – сказал Томас Хадсон.

– И все же мы знали многих хороших писателей, правда?

– Чистая правда, – сказал Томас Хадсон.

Лежать на теплом песке было одно удовольствие, после утренней работы он ощущал в теле приятную расслабленность. Томас Хадсон слышал, как переговариваются сыновья, и на душе у него было радостно.

– Пошли еще поплаваем – и на ленч, – предложил Роджер. – Становится жарко.

Томас Хадсон смотрел, как все четверо неторопливо плывут в зеленоватой воде, отбрасывая тень на светлое песчаное дно. Тела, изгибаясь, движутся вперед, тени, повинуясь законам преломления солнечных лучей, скользят следом, загорелые плечи выступают наружу, руки рассекают и отталкивают воду, ноги равномерно бьют по ней, а головы поворачиваются, чтобы набрать в легкие воздуха и дышать легко и свободно. Томас Хадсон стоял и смотрел, как они плывут по ветру, и чувствовал любовь ко всем четверым. Хорошо бы, подумал он, нарисовать их такими, хотя сделать это очень трудно. И все-таки надо попробовать этим же летом.

Ему было лень идти купаться, однако он понимал, что этого не избежать, и ступил в воду, ощутив нагретыми на солнце ногами ее прохладу и свежесть, и почувствовал, как холод подступает к паху. Тогда он нырнул и поплыл навстречу возвращавшейся четверке. Теперь, когда он был на одном уровне с ними, все выглядело иначе, ведь обратно они плыли против ветра, волны захлестывали Эндрю и Дэвида, и они плыли с трудом. Они уже не были похожи на четверку морских животных. Если раньше мальчики плыли свободно и красиво, то теперь двое младших явно испытывали сопротивление ветра и волн. Не то чтобы они столкнулись с настоящими трудностями, но пропало прежнее ощущение, что в воде они как дома. Перед Томасом Хадсоном словно предстали две картины, и, возможно, вторая была более интересной. Все пятеро вышли из воды и направились к дому.

– Потому мне и нравится больше подводное плавание, – сказал Дэвид. – Дыхалка не беспокоит.

– Ну и отправляйся после ленча с папой и Томми на подводную охоту, – сказал ему Эндрю. – А мы с мистером Дэвисом останемся дома.

– Разве вы не хотите с нами, мистер Дэвис?

– Могу и остаться.

– Только не оставайтесь из-за меня, – сказал Эндрю. – У меня много занятий. Я просто подумал – вдруг вы тоже захотите побыть дома.

– Пожалуй, я так и сделаю, – сказал Роджер. – Поваляюсь – почитаю.

– Только не позволяйте ему манипулировать вами, мистер Дэвис. Он умеет очаровывать людей.

– Да нет, я сам хочу остаться, – сказал Роджер.

На веранде они переоделись в сухие шорты. Джозеф принес миску салата из морепродуктов. Все мальчики его ели, а Том-младший еще запивал пивом. Томас Хадсон сидел, откинувшись на спинку кресла, а Роджер стоял рядом с шейкером в руках.

– После еды меня тянет в сон, – признался он.

– Нам будет вас не хватать, – сказал Том-младший. – Я тоже не прочь остаться.

– Оставайся с нами, Том, – обрадовался Эндрю. – Пусть папа и Дэвид отправляются вдвоем.

– Не думай, что я буду играть с тобой в мяч, – сказал Том-младший.

– Ну и не надо. Здесь есть один негритянский паренек, он со мной поиграет.

– Почему ты так хочешь быть питчером в бейсболе? – спросил Томми. – Ты ростом не вышел.

– Я буду не меньше Дика Рудольфа и Дика Керра.

– Это еще кто такие? – спросил Том-младший.

– Назови какого-нибудь жокея, – шепнул Дэвид Роджеру.

– Эрл Санд.

– Ты будешь такого роста, как Эрл Санд.

– Иди и лови свою рыбу, – обиделся Эндрю. – Том ходил в друзьях у мистера Джойса, а моим другом будет мистер Дэвис. Вы согласны, мистер Дэвис? Тогда я смогу рассказывать в школе: «Когда мы с мистером Дэвисом отдыхали летом на тропическом острове, то занимались тем, что писали неприличные рассказы, а мой отец в это время рисовал картины с голыми женщинами». Ты ведь рисуешь голых женщин, папа?

– Иногда рисую. Правда, у них темная кожа.

– Какая разница! – фыркнул Эндрю. – Мне все равно, какого цвета у них кожа. А Том пусть остается со своим мистером Джойсом.

– Да тебе слабо даже взглянуть на эти картины, – сказал Дэвид.

– Может, и так. Но я со временем приучусь.

– Обнаженная натура у папы не сравнится с той главой мистера Джойса, – сказал Том-младший. – Просто ты еще малыш, вот тебе и кажется, что вид обнаженной женщины – это что-то неприличное.

– Ладно. И все же я забираю мистера Дэвиса и папины рисунки. В школе говорили, что мистер Дэвис пишет очень неприличные рассказы.

– Тогда и я забираю мистера Дэвиса. Мистер Дэвис – мой давний друг.

– Как и мистер Пикассо, и мистер Брак, и мистер Миро, и мистер Массон, и мистер Паскин, – сказал Томас Хадсон. – Ты всех их знал.

– И еще мистер Уолдо Пирс, – прибавил Том-младший. – Сам видишь, Энди, тебе меня не превзойти. Слишком поздно ты начал. Ты торчал в Рочестере и даже на свет еще не родился, а мы с папой уже дружили с великими людьми. Я был лично знаком чуть ли не со всеми знаменитыми художниками наших дней. И многие из них были моими большими друзьями.

– Надо же когда-то начинать, – сказал Эндрю. – И я выбираю мистера Дэвиса. И вам совсем не обязательно писать неприличные рассказы, мистер Дэвис. Я сам буду их выдумывать, как делает Томми. Только расскажите мне какой-нибудь ужасный случай из своей жизни, а я буду говорить, что сам при этом присутствовал.

– Что ты плетешь, будто я все выдумываю, – возмутился Том-младший. – Да, иногда папа и мистер Дэвис помогают мне кое-что припомнить. Но на самом деле я был свидетелем целой эпохи в искусстве и литературе и, если придется, могу хоть сейчас засесть за мемуары.

– Ты в своем уме, Томми? – сказал Эндрю. – Думай, что говоришь.

– Не рассказывайте ему ничего, мистер Дэвис, – попросил Том-младший. – Пусть начнет с нуля, как и мы.

– Мы с мистером Дэвисом сами решим, – сказал Эндрю. – Не лезь не в свое дело.

– Папа, расскажи мне больше о моих друзьях, – сказал Том-младший. – Я знаю, что они были и мы постоянно встречались в кафе, но хотелось бы знать о них поподробнее. Разные вещи – как про мистера Джойса.

– Ты помнишь мистера Паскина?

– Нет. Не очень. А какой он был из себя?

– Нельзя считать человека другом, если ты его даже не помнишь, – упрекнул брата Эндрю. – Разве можно представить, чтобы я через несколько лет забыл, какой из себя мистер Дэвис?

– А ты лучше помолчал бы, – сказал Том-младший. – Пожалуйста, расскажи мне о нем, папа.

– Некоторые рисунки мистера Паскина могли бы украсить те главы книги мистера Джойса, которые тебе так нравятся.

– Правда? Вот это да!

– В кафе он иногда рисовал твой портрет на салфетках. Он был небольшого роста, большой упрямец и чудак. Почти не снимал с головы котелок и был замечательный художник. У него всегда был вид, будто он знает большой секрет, который узнал недавно, и тот очень его забавляет. Иногда этот секрет как будто его радовал, иногда, напротив, печалил, но всегда было видно, что он есть и этот факт его забавляет.

– А что за секрет?

– Секрет пьянства, и наркотиков, и того, о чем писал мистер Джойс в последней главе, и еще – умения прекрасно рисовать. Тогда он рисовал лучше всех, и это тоже был его секрет, хотя ему до этого не было дела. Он считал, что ему ни до чего нет дела, но это было не так.

– Он был безнравственным?